рь распахнули вороты, расстегнули телогрейки, изо рта пар летел вместо воздуха. Не моряки, а конский табун! Вспахали мы четыре мили целины и вылетели к мостику.
Ох, и мостик! Два каната, на них досточки, а сверху еще два каната, чтобы держаться. Досок, ясное дело, не хватает: тут и там зияют дыры. А где не дыра, там фут снега лежит.
— Вперрред! — рявкнул капитан. — Разучились ходить по реям?! Всех на берег уволю!
А и правда: в сравнении с реями этот мостик — прямо королевский тракт! Так мы подумали и спустя минуту уже были на том краю ущелья.
— Кууудааа?! Потомок и Ларри — назад, сметайте снег с моста! Остальные — в лес, за хворостом!
Точно, черт! Нам нужно не просто перейти мост, а еще и поджечь. А снег-то гореть не станет. Двинули мы с Ларри назад, ветками и шапками сметали снег с досточек, остальные таскали хворост, раскидывали по мосту. Так все ладилось, так живо и складно шло дело, что мы всякую опасность забыли. Но тут услышали топот копыт, глянули — увидели: скачет по тропке к мосту кайр Джемис (на трофейной, видать, лошади). Сзади него сидит Бадди с арбалетом и целится в чащу, рядом бежит по снегу пес. Второго матроса не видать — убили его графские.
— Поджигай! — кричит кайр.
Я вытащил огниво, стал чиркать. Хворост даром что сухой, да еще орджем политый — от мороза все равно не занимается! А кайр все ближе, а сзади него вылетают на тропку двое всадников с гербами Флеминга на щитах. Бадди пальнул, графский воин шатнулся в сторону, и болт прошел мимо. Тогда он сам сорвал с плеча арбалет и спустил тетиву. Бадди хрюкнул, повалился на землю, конь его тут же растоптал.
Я смотрю на это, боюсь, конечно, но дальше стучу огнивом. Искры летят, ветка-другая уже задымились, змейка пламени поползла — но крохотная, чуть живая.
А кайр Джемис подскакал к мосту, и тут его конь заартачился. Встал на дыбы, заржал — не пойду, мол. Ясное дело. Конь — не матрос, он-то по реям не бегал… Кайр спрыгнул с седла и пешком на мост, а графский воин настиг его со спины, откинул пустой арбалет и вскинул топор. Один взмах — и не станет кайра Джемиса!..
Но нет. Взмах — и мимо. Почему? Да потому, что в тот самый миг пес прыгнул на всадника. Вцепился клыками, человек завыл и выпал из седла. Но на смену ему уже трое, четверо, пятеро скачут.
А я свой огонек — как ребеночка: дую на него, кормлю сухой травкой, ладонями от ветра закрываю… Даже приговариваю: «Ну, расти, родненький, расти!» Джемис был уже в трех шагах от меня, как мой младенчик окреп, наконец, и выскочил из колыбельки. Запрыгал, засмеялся, заплясал. А Ларри за моей спиной тоже зажег огонь. Я перескочил костер и побежал, со мною Ларри, за нами кайр Джемис с собакой. А позади, ярдах в двадцати всего, пятеро графских латников. Пять матерых кайров — против нашего одного. И мост никак не успеет сгореть прежде, чем они пройдут. Опоздали мы!
Кайр Джемис оглянулся, оценил ситуацию. Перепрыгнул огонь, остановился. Пес встал рядом с ним, но Джемис пнул его и крикнул:
— Стрелец, прочь!
Пес попятился, обиженно скуля. Джемис пнул его снова, и Стрелец убежал. А кайр остался на мосту — лицом к огню и пятерым врагам.
Скажешь, не бывает, чтобы дворянин за мужиков жизнью рискнул? Я никогда не лгу, запомни это.
Кайр Джемис встретил их мечом и отшвырнул назад. Из леса появились новые всадники. Уже целая дюжина, да только число не имело значения. Мост узок, пройдешь только по одному. Вот они и шли по одному, а Джемис держал их. Знатный он был воин, Праотцам на радость. Но мы все понимали, что конец ему: за три минуты канаты прогорят, и мост рухнет. А чем помочь? Черт знает! Ни арбалетов, ни луков не осталось! Хоть палками бросай…
Тут я услышал женский визг. Это Гвенда смотрела на Джемиса и кричала так, будто родного ее сына убивают. Марк схватил женщину, встряхнул за плечи:
— Тихо! Не мешай ему!
А Гвенда вцепилась в ворот Марка, в бороду, в лицо:
— Помоги! Спаси!.. Дай!..
— Что дать?.. — не понял Марк. Оттолкнул ее, тут сообразил: — Предмет?
— Да-ааай!..
Он сунул браслет ей в руку. Гвенда затихла. Поднесла Предмет к лицу, к самым губам, будто для поцелуя. Закрыла глаза и неслышно шепнула что-то…
Тут я забыл про мост и про бой, потому что браслет засиял лунным светом и сказал два слова:
— На связи.
* * *
Здравствуй, Боже!
Это раб твой Стенли беспокоит, а со мною еще Фрида — женка. Мы хотим у тебя испросить совета. Очень уж нам неясно, как мудрее поступить.
Но сначала бьем челом о землю и нижайше благодарим тебя. Снова ты все наилучшим образом устроил, и снова тепло от твоей заботы! Вчерась приходили к нам солдаты, да не простые какие-то, а кайры самого герцога. Но не тронули ни избу, ни овец, а напротив — по-доброму с нами говорили и потом еще дали денег! Об этом и хочу рассказать тебе, Боже.
Явились они около полудня, числом была их святая дюжина. Одиннадцать — серые, крепкие, невзрачные; шестеро — красно-черные, в меховых плащах да с мечами дорогими. А на груди у каждого нетопырь со стрелой в когтях — это, Боже, герб нашего герцога. Вот один из красно-черных подскочил к нам с женкой и как закричит:
— Вы, крестьянские скоты, графу помогаете?! Вы — с предателем заодно?!
Но я не дрогнул, ибо знал: ты, Боже, не дашь нас в обиду. И верно: кайр постарше вышел вперед, одернул молодого.
— Остынь, — говорит, — никакие они не предатели, а обычные пастухи. Плевать им на графа с его изменой. Правду говорю?
Это он меня спрашивает, и я в ответ:
— Так точно, ваша милость, еще как плевать. Тьфу-тьфу.
— Вот и ладно, — говорит старший кайр. — А мы к тебе, пастух, с таким делом. Неделю назад тут неподалеку была стычка: горстка людей герцога против отряда изменников. Не видал ли ты чего?
Отвечаю:
— Как же не видать? Еще как видал! На моих собственных глазах один воин испустил дух.
— Из графских, надеюсь?
— Простите, ваша милость, но нет. Из ваших, с нетопырем на гербе.
— Покажи, где лежит.
Ну, оделся я потеплее и повел кайров в ту самую рощу. Думал, не найду уже покойничка, ведь снегу-то прибавилось… Ан нет, заметил: вон он лежит, бедолага. Подошли мы, перевернули. Старший кайр глянул в лицо мертвецу и весь потемнел. Сказал горестно:
— Вот оно как бывает: дважды из Запределья вернулся, дважды из идовых когтей выскользнул — а умер в родных горах от меча изменника.
Молодой кайр тем временем ко мне подскочил:
— Ты что же не похоронил героя?!
— Рядом еще бой шел, не время было за лопату браться. Да и я понадеялся, что ваши победят, а не графские. Тогда бы они о товарище-то позаботились…
— А больше ничего о той стычке не помнишь? Не видел ли что-то особенное?
Тут я замялся. Сказал:
— Нет, больше ничего такого.
— Ладно, пастух, и на том спасибо. Благодарим тебя, что помог разыскать тело славного кайра.
Так сказал ихний старший и дал мне три монеты. Три золотые монеты, Боже! Самые настоящие! Потом погрузили они покойничка на лошадь и уехали себе.
Мы же с Фридой с тех пор в сильном волнении. Не знаем, как поступить. Помоги нам, Боже, посоветуй! Фрида говорит:
— Если бы ты, дурошлеп, отдал тем воинам браслет — они бы нам не три монеты, а все тридцать отсыпали! Да к тому же, они ведь от самого герцога! Кто мы такие, чтобы герцогу врать?
А я говорю:
— Чучело ты глупое! Герцог — не Бог! Это Бог нам послал браслет, вот Богу и верну, если ему вдруг такая надобность выйдет. А герцог или даже король пускай не мечтают!
На что Фрида мне отвечает:
— Почем знаешь, что не Бог этих воинов прислал? А если это он так проложил им дорожку, чтобы они прямиком к нам заехали? А если это Бог их надоумил в нашу дверь постучаться?
Вот и терзаюсь вопросом: хотел ли ты, Боже, чтобы Предмет нам остался, или же это ты прислал воинов за ним? Ведь мы с Фридой уже много получили от твоих щедрот, пора и меру знать. Быть может, энти воины больше нашего в твоей помощи нуждаются? А может, мы тебе милее, и ты хочешь браслет нам оставить?..
От таких мыслей спать совсем не могу, все верчусь и нелегкую думаю. Ответь, Боже, молю тебя! Как нам поступить-то?
И еще все не возьму в толк. Когда в первый раз браслет осветился, ты такие странные слова изрек… Вроде: «на веревке»… или: «на привязи»… Верно, то был мудрый совет, да только не с моим умом его понять. Скажи, Боже, что оно значило?
Я никогда не лгу, родная. Что было — то было, а чего не было — того не было, и сочинять я не стану.
За пять минут мы увидели такое, чего за год не увидишь — это было. Святой браслет, сделанный богами, засветился и изрек слова — это было. Графские воины пошли в атаку по горящему мосту над пропастью — и это было. Мост пылал, качался на ветру, а они шли, закрывшись щитами. Я раньше думал: не бывает людей, что не боятся смерти, но в тот миг увидел: очень даже бывают. А наш кайр Джемис все стоял поперек моста и один держал их до тех пор, пока не сгорели веревки. Стоял, как скала, отбрасывал врагов, покуда мост под ними не рухнул в бездну. Это тоже было. А потом кайр сумел удержаться за обрывок каната, а мы — вытащить его из пропасти, хотя от холода даже пальцев не чувствовали. Ума не приложу, как такое могло быть, но все это было.
Но это ли потрясло меня сильней всего? Нет, родная, чего не было — того не было. Говорящий Предмет, отчаянные графские кайры, доблестный Джемис — все оно в памяти померкло по сравнению с одним: скоростью мысли.
Я знаю, как быстро люди умеют драться. Видал такие схватки, что в первую секунду парни посмотрят волком друг на друга, во вторую сверкнут в руках ножи, а в третью — один парень уже лежит с дыркой в боку. Видал я, как быстро лазают по мачтам и скачут с реи на рею. Глазом не уследишь — вот как быстро! Куда там тем обезьянам! Видал тех, кто быстро говорит: знавал девицу, что за минуту могла всю свою жизнь рассказать. И тех я встречал, кто очень быстро ест. Тут чемпионом, конечно, мой друг Ларри: сядешь с ним за стол, плюнешь на ложку, оботрешь ее рубахой, только зачерпнешь варева — а миска Ларри уже опустела!