Но если говорить о мыслях, то две внятных среди них все же были. Первая — о графе Эрроубэке. Почему этот гад не убил меня? — силился понять Джо. Граф был очень настойчив в спасении жизни воина — как прежде настойчиво пытался ее отнять. Присылал лекаря трижды в день, велел кормить Джо лучшими харчами, непрерывно топить камин в его комнатенке. Однажды сам граф пришел проведать Джо, и воин спросил:
— Почему?..
— Изволите видеть, я — еленовец. О нас говорят, что мы — самые осторожные люди на свете. Отчасти это правда: мы долго думаем прежде, чем сделать ставку. Но если уж ставим на карту, то ведем игру до конца. Я поставил на вашу хозяйку, Джоакин Ив Ханна, и на вас. Теперь держусь этой карты. Можете мне верить, как ни странно звучит из моих уст.
В другой день к Джоакину пришел Весельчак. Рассказал, как устроился. Спросил о самочувствии. Осмотрел комнатку Джо, заметил:
— Уютный у тебя гробок. В таком приятно помирать.
Джо очень хотел его ударить, но сдержался. Не потому, что не имел сил, а просто — сдержался. Даже сказал: «Ты заходи еще. Кто ж другой меня развлечет добрыми шутками?» Весельчак заходил.
А потом однажды зашел сир Беллем. Сира Спайка Джо убил в поединке, а Беллема и Морригана лишь ранил. Вот сир очухался и явился.
— Прости, парень. С нашей стороны была подлость — идти втроем на одного. Если пожелаешь… ну, потом, когда встанешь… я дам сатисфакцию по всем правилам.
Джо очень хотел посоветовать, куда Беллему засунуть его сатисфакцию, а следом сунуть и меч рукоятью вперед, да провернуть раз несколько… Но тоже сдержался — решил, правильнее смолчать. Собственная сдержанность навеяла мысль, которую позже, наедине с собой, Джо развил.
Аланис. С гнилой кровью ей доводилось почти так же, как Джо сейчас. Больнее, зато быстрее. Характером она крепче Джоакина. Стыдно это признавать, но куда денешься: до ее силы воли ему далеко. Почему же она не сдерживала гнев? Могла ведь, раз уж Джо может…
Потом, так же лежа в постели, он узнал, что погиб император. Тогда ему было очень худо, и даже на мысли не хватало сил. Позже, когда прояснилось, попытался думать о владыке. И о письме Аланис, доставленном графу… Болезненный ребенок сказал бы: сложно будет тебе думать об этом. Душа мешает мыслям — защищается от разочарования. И действительно, шло трудно…
А много позже, когда смог встать с постели, вышел из замка, добрел до моста. Увидел обломок опоры и груду обугленных вагонов. Весельчак, что вел его под локоть, сказал:
— Вот так роскошные досточки! Всем гробкам гробки!..
Весельчак ничего не понимал. Джо испытал странное чувство: понимать то, что другим невдомек.
Еще позже он сумел ходить сам, без помощи. Взял в руку меч — не для драки, а просто проверить. Повертел клинком — хило, медленно, но все же получалось. Тогда он сказал Весельчаку:
— Пора выбираться отсюда.
От радости приятель чуть не подпрыгнул.
— Отличная мысль! Мне уже не по себе от этих мест. Вечно какие-то хмурые типы бродят: то графские головорезы, то агенты протекции, то полиция, то, прости Праматерь, монахи с дубинками. Быстрей уедем — целее будем!
— Да, брат.
— А куда поедем? Я вот что думаю. Ты рассказывал, как послужил графу Виттору Шейланду. Кажется, неплохо вышло. Поехали снова к нему, а? Шейланд тихий, в войны не встряет, нам у него будет — как у Софьи за пазухой.
— Мне нужно во дворец, к миледи.
Весельчак сплюнул.
— Да пропади она пропадом, твоя миледи! Чуть до лопаток не довела!
Джо приготовился уже сдержать собственную руку, которая замахнется дать Весельчаку тычка. Но рука не замахнулась. Не вспыхнул гнев в груди. Странным покоем откликнулись слова приятеля.
— Скажи-ка подробнее, — попросил Джо.
— Ну, я о чем… — смешался Весельчак. — Ты, конечно, можешь думать как угодно, но я вот как мыслю… Ты же миледи спас от смерти. Она за одно это должна была тебя озолотить. Но взамен затащила во дворец, где тьма народу перемерла, а потом еще и послала сюда — почти что на погибель. Вряд ли ты меня послушаешь, но все ж скажу: не к добру она… Обойдем ее стороною, а, Джо?
Он помедлил, слушая отзвуки всех мыслей, что побывали в голове за время хвори. И сказал:
— Ты прав.
— Что?!
— Говорю, ты прав. Не поедем в столицу.
— Ну, брат… Вот не ждал!..
Перед отъездом он зашел к графу.
— Милорд, я отбываю — леди Аланис ждет. Но прежде имею к вам дело. Миледи просила вас уплатить мне триста золотых эфесов.
— В письме об этом ничего не было.
— Она передала на словах.
Граф посмотрел с недоверием… Но вспомнил прошлый раз, когда усомнился в словах Джоакина. Кивнул, вызвал казначея. Джо вышел, неся на поясе три мешочка монет.
Деньги он взял для матери.
Два года назад, покидая дом, Джо поклялся, что не вернется, пока не заслужит повода для гордости. С тех пор успел многое. Послужил барону Бройфилду, и был с позором выгнан. Помог торгашу Хармону продать святыню. Похоронил любимую. Нашел другую любовь, что разбила ему сердце. Порылся в грязи у Лабелина. Потерял отцовский меч и лошадь. Стал дезертиром… Не выйдет похвастаться славою: ни в любви не преуспел, ни в войне. Но монетам матушка обрадуется ничуть не меньше. Два старших брата — рыцари — поди, не заслужили на пару и сотни эфесов.
Первым делом Джо заплатил Весельчаку. Сказал:
— Я больше тебя не держу. Можешь идти своей дорогой.
А тот замахал руками:
— Э, э, что ты выдумал?! С тобой я — оруженосец, важный человек! А без тебя — какой-то злыдень приблудный. Если можно, я лучше тебе еще послужу…
— Ладно, оставайся. Но к графу Шейланду мы пока не поедем. Хочу родителей повидать. Два года дома не был.
Они двинулись в Земли Короны, забирая подальше на север, чтобы объехать столицу. Вышли на Торговый тракт — он вел прямиком в Лабелин, а оттуда рукою подать до Печального Холма. Но вначале тракт проходил Излучину — тот самый городок, где Джо познакомился с Полли. А рядом — рельсы, по которым ехал с Аланис в столицу… Не хотелось снова тяжких воспоминаний, за время болезни накушался. Потому Джо свернул на восток, к Лоувиллю, откуда на север шел другой тракт — Приморский. Это был крюк в девять дней, но ни Джо, ни Весельчак никуда не спешили.
А северней Лоувилля встретили отряд: дюжину крестьянских парней с суровыми лицами да при кинжалах. Парни сказали:
— Идем с нами, покажем вас нашему вожаку.
Джо насмотрелся уже всяких вожаков: офицеров, генералов, графов, герцогов. Никого из этой братии сейчас видеть не хотел. Спросил:
— Кому служите?
И думал про себя: если Дельфину или Короне — тогда еще ладно, можно пойти. А если северянину или Альмере, то ну вас к чертям лысым!
— Никому не служим, — дали парни странный ответ. — Мы — вольные люди. А вожак наш — Салем, простой путевский крестьянин.
Весельчак удивился и сказал Джоакину:
— Идем, что ли, посмотрим на вождя-крестьянина?
— Идем, — пожал плечами Джо.
А теперь он стоял, глядя в лицо рыжебородому мужичку с добрыми и грустными глазами. Наверное, этот Салем плохо годился в вожди: ни у кого из офицеров, генералов, графов, герцогов Джо таких глаз не видел.
— Куда идете? — спросил Салем.
— Домой, к матери, — ответил Джо.
А сержант Рука Додж сказал:
— Что мать? Она у тебя не старая, успеешь еще свидеться. Лучше идем с нами!
— Я не хочу воевать, — ответил Джо, и Салем почему-то улыбнулся.
— А кто просит воевать? — хохотнул сержант. — Ты ж Дезертир, в бою от тебя толку — что с козы. Но пока мир, поможешь мне натаскивать новобранцев. Больно их много, и не умеют ни черта. Гусята, честное слово! А ты из них солдатиков сделаешь. Ты сможешь, тебя сам кайр хвалил!
— Я домой иду, — упрямо повторил Джо.
— А мы — к императрице, справедливости просить. Ты что, не хочешь увидеть владычицу?! Дурень! Все говорят: она такая красивая, что хоть плачь!
— Сказал же: не хочу в столицу. Мне нужно домой, и Весельчаку тоже.
Но приятель вмешался:
— Э, э, парень, я за себя сам скажу. В моем селе и до войны-то была тоска, а теперь, поди, и вовсе гробочки. Я туда не хочу. Я лучше к императрице, смотреть и плакать.
— Во-от, — потер ладони сержант, — ты, Весельчак, нам тоже пригодишься. Ну так что, Дезертир, поможешь родному краю? Подумай: в кои-то веки путевцы слезли с печей и в поход собрались! Да не абы куда — за справедливостью! Неужели пропустишь?
Джо ответил:
— Ладно, ваша взяла. Но два условия. Первое: я не воюю. И вам не советую. В столице десять батальонов нетопырей. Полезете к ним — придут вам… — кивнул Весельчаку, — скажи!
— Лопатки придут, — с готовностью подсказал приятель. — Гробочки вам выстругают, земелькой накроетесь, вороны колыбельную споют.
— Ага. И второе. Как бы ни обернулось, во дворец я ни ногой. Сами императрице поклонитесь, сами все скажете, а я в стороне.
— Чудак человек, — хмыкнул сержант. — Ну да ладно, я согласен.
— Добро пожаловать, — сказал Джоакину вождь Салем и очень крепко пожал руку. Как другу, не как чужаку.
Северная птица — 1
Уэймар и путь в Фаунтерру
Пузырек имеет размер спелой сливы. Там, где следует быть черенку, выступает из него шейка горловины, заткнутая крохотной пробочкой. Сквозь пробочку продета нить, снабженная биркой.
Безупречная округлость пузырька возбуждает фантазию. Легко увидеть мысленным взором тугую пламенистую каплю, которую стеклодув только выцепил из тигля и держит на конце трехфутовой трубки. Сейчас приложит губы к другому концу, и от усилия его легких капля вспухнет, одновременно теряя цвет. Начнет остывать, запечатлевая своим телом давление воздуха, а мастер будет понемногу покручивать трубку и поддувать, чтобы не дать стеклу перекоситься или сжаться от холода. Пузырек запомнит и дыхание мастера, и неспешное верчение трубки, и поддон с песком, в который он — новорожденный — будет уложен. Любой предмет помнит руку создателя…