Закончив обвинительную речь, Ферфакс потер ладони и подытожил:
— Вот так-то, Марк. Ступай теперь, доложи его светлости: следствие проведено по наилучшей мерке, а обвинение прочно, как гранит.
— Благодарю, — ответил Ворон.
Взял папку и ушел, оставив Ферфакса в растерянности. Тот ожидал, что Марк по своей привычке съязвит, поглумится, что-нибудь поставит под сомнение. Но Марк не видел причин сомневаться. Все сказанное было правдой: Ферфакс глуп, и, как многие тупицы, совсем не умеет врать.
Во время беседы Дед не проявил никакого любопытства: сидел себе, закатив глаза, мурлыкал в усы — кажется, воображал, будто играет на дудке. А вот Внучок живо заинтересовался следственной работой. Едва вышли, спросил:
— Выходит, бургомистр виноват? Что скажешь, Ворон?
Дед его отчитал:
— Что должен знать, то тебе скажут. А что не должен, о том не спрашивай: от лишнего знания никто не стал счастливее.
Марк же ответил мягко:
— Понимаешь, Внучок, сшить дело против кого-нибудь — нехитрая наука. А вот разобрать его по ниточке и понять, как по правде все было, — это уже задачка.
— Так что, не Эшер виноват?
— Может, и Эшер. Все против него, кроме двух странностей. Точнее, кроме трех.
— Каких таких странностей?
— Первой, второй и третьей.
Внучок почесал затылок. Дед ухмыльнулся в усы. Кажется, ответ ему понравился.
* * *
От аптеки осталась груда обугленных балок, припорошенных снегом. Черный просвет в строю уличных зданий — как гнилой пенек среди здоровых зубов. Едкий запах гари до сих пор тянулся по ветру.
— И зачем ты позвал меня сюда?
— Здравствуй, дружище Элиот! — воскликнул Марк, раскрывая объятия.
Аптекарь остановился спиною к пожарищу. Но все же не выдержал, глянул через плечо, скис.
— Мы не друзья, Марк. Просто я продаю яды, а ты вешаешь отравителей. Только поэтому мы знакомы.
— Вижу, ты не в духе, — Ворон обиженно насупился.
— По-твоему, я должен радоваться?
— Ну, ты жив-здоров, встретил давнего… хм… хорошего знакомого…
Элиот мрачно хохотнул:
— Нет, ты правда думал, что я запою от счастья?!
— Э-ээ… Ты мог бы спеть под дудку — мой друг Дед хорошо играет…
Элиот сплюнул в снег и ткнул пальцем себе за плечо:
— Вот это, дружище, была моя аптека. Мой хлеб и мое жилье в течение двадцати лет. Но как-то ночью один выродок поджег ее. Я спал и не слышал, как он влез. Чудом не угорел, спросонья выбежал на снег в одних портках! А три дня спустя меня схватили молодчики, вроде тебя, швырнули в подземелье и принялись допытывать. Был у меня яд? Кому продал? Почему сгорела аптека?! Всю душу мне вымотали, только на той неделе отпустили. И тут являешься ты — какого черта? Я ваши рожи крысиные уже видеть не могу!..
— Хм… — Марк пригладил волосы, поправил воротник. — А мне думалось, я мужчина привлекательный. Даже иные дворяночки клевали…
— Да пропади ты пропадом!
Несчастный аптекарь рванулся уходить, но Ворон поймал его за рукав.
— Эй, приятель, постой. И что же ты сказал крысиным мордам?
— Вот у них и спроси.
— Я тебя спрашиваю. Причем, заметь, по-дружески. Пока что.
— Вот народец… — буркнул Элиот сквозь зубы. — Никому я ничего не продавал. Ночью влезли и унесли, потом подожгли аптеку. Примет не знаю, никого не видел. Даже звуков не слышал — очень тихо работали. Проснулся от дыма, а их уже след простыл.
— Какой яд пропал?
— А мне почем знать?! Все сгорело к чертям, а что не сгорело, то упало и разбилось. Но судя по симптомам, взяли простой крысиный яд.
— Кроме твоей аптеки, ограбили еще две. Как думаешь, зачем?
— Затем, что отравили целый поезд. Нужна пара фунтов порошка, а то и больше. Штука же в том, что на дворе морозы. По зиме грызуны полчищами лезут в дома, а хозяева пытаются их извести. В декабре в столице отравы не достать — всю раскупают. Есть алхимики, что промышляют ядами. Мы, аптекарская гильдия, с началом зимы выкупаем у них всю продукцию и делим между аптеками. Строго поровну, чтобы никто не оказался в проигрыше. Этим декабрем каждая аптека получила всего по фунту крысиного яду.
— Значит, в одной аптеке им не хватило, они взяли еще вторую, а для верности и третью?
— Тебе виднее. Я только знаю, что моим ядом целый поезд не отравишь — мало его.
— А как по-твоему, зачем подожгли аптеку?
Элиот разразился проклятьями.
— Ну откуда мне знать, полицейская твоя башка? Меня и в камере допытывали: а ну говори, почему сожгли?! Почем мне знать, скажи на милость? Я, что ли, поджог?..
— А ты?
Аптекарь смерил Марка долгим взглядом и сухо бросил:
— Нет, не я.
— И зачем подожгли — не знаешь?
— Как ни странно, знаю.
— Откуда?
— Твои же ищейки додумались и мне сказали перед тем, как выпустить. Если бы не пожар, я бы утром проснулся и увидел, что именно пропало. Сообщил бы констеблю, тот — шерифу. Догадались бы, что готовится большое отравление, и предупредили солдатиков. Пожар выиграл бандитам время. Вот зачем.
— Разумно, — сказал Марк.
— Я свободен? — осведомился Элиот.
— Как птица в полете.
— Провались во тьму.
* * *
— Мне не о чем с вами говорить, — отрезал сир лейтенант Август Мейс.
Он был молод, и все пространство в его голове, отведенное для будущего опыта, пока что занимали рыцарские бредни о чести. Марк любил таких людей. Их душа — словно банджо: пяток струн, и все на виду. Ворон дал сиру Августу время выпустить пар, всласть высказаться о низкородных ищейках. Затем подцепил самую видную струну в лейтенантской душе и забренчал:
— Я верно служил владыке Адриану, как и вы. Владыка почил, и мой долг — наш с вами долг! — сослужить ему последнюю службу. Найдем украденные Предметы, ведь того требует честь.
— Да, великий владыка мертв, — сир Август помрачнел на глазах. — А его место теперь занимает…
Лейтенантик с глубоким презрением глянул на Дворцовый остров. Прежде, чем он успел высказаться о подонке-канцлере и венценосной кукле, что было бы очень опрометчиво в присутствии Деда, Марк вставил:
— Сир Август, помогите мне ради памяти славного владыки.
— Так и быть, сударь. Спрашивайте.
— Простите мне вопрос, что может прозвучать дерзко. Но упустить его не могу: отчего вы все же остановили поезд?
Молодой человек вздернул подбородок.
— Не вижу дерзости в этом вопросе. Дерзко звучало бы обвинение, но данный поступок — не вина моя, а гордость. Не сделай я этого, пятьдесят моих солдат умерли бы от яда. Я спас пятьдесят человек! Мой отец был полковником гвардии, как и дед. Они учили меня: «Солдаты — твои дети. Сперва думай о них, потом — о себе». Клянусь, попади я снова в тот поезд, поступил бы точно так же. Предметы можно вернуть, жизни бойцов — нет.
— Благодарю вас, сир. Теперь расскажите подробно о дне похищения.
— День позора… Двойного позора, сударь!
Резервную лазурную роту подняли по тревоге, когда мятежник ворвался в Престольную Цитадель. Рота примчалась из казарм, но опоздала: дворец уже был занят северянами. Сир Август предложил немедленно пойти на штурм и отбить дворец, но капитан Уитмор сказал, что прежде нужно сосредоточить силы. Сир Август настаивал, и Уитмор строго осадил его. Велел только наблюдать за островом — и ничего более! Послал вестового в казармы алой гвардии за подмогой, а сам поехал к бургомистру, чтобы мобилизовать полицейские силы. Рота под командованием лейтенанта держала позицию у дворца. Спустя пару часов вернулся капитан Уитмор и сообщил новый план. Бургомистр просил вывезти из города Предметы Династии, капитан счел просьбу разумной. Через подземный ход солдаты проникли в хранилище и унесли Предметы, пока до них не добрались кайры. Доставили на вокзал. Там творился полный хаос. Горожане уже поняли, что в столице враг, но еще не осознали, насколько враг малочислен. Тысячи людей паниковали и рвались в вагоны, чтобы уехать из Фаунтерры. Буквально штурмовали составы — лезли в окна, на крыши… Один поезд меж тем стоял спокойненько, и если кто пытался туда сунуться, ему кричали: «Не лезь, дурак! Внутри кайры!..» Конечно, решили взять именно этот поезд. Рота проверила вагоны — никаких кайров там, естественно, не оказалось. Погрузили Предметы, сняли машинистов с другого состава, тронулись в путь.
На третьем часу дороги появились первые больные, в их числе оказался и капитан Уитмор. Греша на испорченную пищу, он запретил есть: потерпим сутки — не беда. Но за следующие два часа слегли еще три десятка человек, и стало ясно, что яд — в воде. Капитан Уитмор был уже так плох, что с трудом говорил. Он передал командование сиру Августу. Тот недолго колебался в выборе, ведь забота о солдатах — прежде всего. Поезд остановился в Оруэлле.
Что было дальше — всем известно. Половина роты блевала и бредила от жара. Кому повезло остаться здоровым, те искали лекарей или помогали больным. Только десять человек несли вахту, и бандиты уложили почти всех первым же залпом из арбалетов. Другие, кто выжил, стали защищать больных и раненых. Разбойники тем временем отцепили вагон с Предметами и…
— Позвольте вопрос, сир. Как вышло, что Предметы лежали именно в последнем вагоне? Ведь окажись тот вагон по центру состава, его было бы куда сложнее угнать…
— Последний вагон был самым крепким. Остальные — обычные себе, а этот — особо защищенный, для важных персон. Еще мятежники прицепили такой, а мы на беду им воспользовались.
— Благодарю вас. А теперь скажите, как получилось, что капитан Уитмор отравился одним из первых? И почему вы не разделили его судьбу?
— Совершенно ничего удивительного, сударь. Когда поезд тронулся, сир капитан выставил первую вахту, назначил меня ее командиром, а сам же вместе с бойцами второй вахты сел обедать. Офицеры обедают за отдельным столом, им первым подали чай, затем уж рядовым. Вот и получилось, что сир капитан выпил отраву одним из первых, а я не выпил вовсе. На вахте я пил только из фляги, а когда сменился, уже было ясно, что вода в поезде отравлена.