— Мы должны, — сказал, — увидеть лорда Десмонда Ориджина.
Командир ответил:
— Лорд Десмонд по болезни никого не принимает.
— Никого?
— К нему заходят только леди София, кастелян и пара слуг.
— Лорду Десмонду настолько плохо?
— Вы его знаете, кайр Джемис. Он бы скорей откусил себе язык, чем стал жаловаться на хворь. Вот и я не стану распространяться. Желаете говорить с хозяевами — проведу вас к леди Софии.
— Не только меня, кайр. Этих людей тоже.
— Простолюдинов?.. — удивился командир.
— Вот этот парень — Марк-Ворон — имеет ценные сведения для милорда. Но он не только простолюдин, а еще редкий болтун и враль, потому каждому его слову нужно стороннее подтверждение.
— Трех свидетелей будет довольно, — сказал командир.
Марк взял Гвенду, капитана и меня. Вместе с кайром Джемисом вошли мы в замок.
Ты уже знаешь: я никогда не лгу. Провели нас в приемный покой, и встретила нас сама леди София Джессика — мать Эрвина-Победителя, жена великого Десмонда, что тридцать лет держал в кулаке весь Север. О, это дворянка из самых настоящих! Держалась так, будто в жилах у нее серебро вместо крови. Рядом с нею мы себя чувствовали нескладными да несуразными, хотелось не то помыться, не то переодеться в новое, не то просто спрятаться куда-нибудь.
Но леди София виду не подала, что мы ей неприятны. Душевно всех поприветствовала, Джемису дала руку для поцелуя, сказала:
— Я счастлива, что вы живы.
И верилось же, что и вправду счастлива! Джемис красиво с ней поздоровался, пожелал всего, чего полагается, потом сказал:
— Я привел вашего пленника, миледи, а он принес весьма важные сведения.
Леди София взяла чаю и приготовилась слушать. Ворон сел возле нее и повел рассказ. Поведал обо всем: как играл с нами на истории и узнал про нелады графа с герцогом; как мы попали в шторм, а после прибыли к форту; как Джемис и Мой ходили в разведку, где захватили трофей и пленников; как форт исчез, а Флеминг переметнулся… Марк не робел, говорил с юморком, но обстоятельно, ничего не упуская. Миледи слушала с огромным интересом.
А я тем временем глазел по сторонам: не каждый же день бываешь в покоях герцогини. И чем дольше смотреть, тем больше было странного чувства, будто что-то здесь неладно. Вроде, красивая комната: высоченные потолки, лепнина, дубовые панели, бронзовые лампы, чьи-то портреты, диваны да кресла в мягкой обивке — все нарядно, добротно. Даже благовония горят для пущего уюта… А странное чувство все сильнее становится. То ли сумрачно слишком, то ли душно… И особенно смущает тяжелая черная штора: отчего-то не окно закрывает, а такой кусок стены, где окна-то и не должно быть.
Как вдруг повеял сквознячок, штора эта качнулась, и тут я понял: там, за нею, дверной проем. Дверь открыта, но занавешена. А зачем, спрашивается?.. За нею человек лежит — вот зачем! Хворый лорд Десмонд — в смежной комнате, слушает нас! Но зачем тогда штора? Отчего просто дверь не открыть?.. Понял — и холодок по спине пошел. Десмонд Ориджин до того стал жуток, что смотреть на него нельзя! А благовония нужны, чтобы заглушить вонь: пахнет лорд уже не живым человеком, а трупом. Меня всего аж передернуло, захотелось сбежать отсюда как можно скорее. Леди София меж тем преспокойно пила чаек — и не подумаешь, что ее муж гниет в десяти шагах, за шторкой.
Марк-Ворон, слава богам, уже подходил к концу своего рассказа: описывал, как очнулся на корабле и понял, что владыка невиновен. Леди София внимательно выслушала все его доводы, кивнула:
— Не зря вас послали в экспедицию. Мы с мужем подозревали подобное, а вы подтвердили догадки. Адриан оскорбил дворянство и не знал меры властолюбию, но перед богами он чист. Мы убережем его имя от ложных обвинений. Дом Ориджин не замарает себя клеветой. Благодарю вас, Марк.
— К вашим услугам, миледи.
— Какой награды вы хотите?
— Я точно знаю, миледи, чего не хочу: вернуться в темницу Первой Зимы.
— Само собою разумеется. Это наш долг перед вами, не награда. Чего еще вы пожелаете?
— Помогите мне поймать хозяина Перстов. Дайте отряд кайров, чтобы устроить засаду.
— Засаду?.. Но как, где?..
Тогда Марк рассказал ей то же, что я тебе: как мы лишились корабля, как убегали от воинов графа, как сумели разговорить браслет. Пересказал все свои молитвы так называемому «богу», а потом добавил:
— Вчера впервые «бог» сам захотел побеседовать со мной. Браслет сам собою засветился и сказал: «На связи». Я сделал вид, что не слышал этого, поскольку хотел сперва поговорить с вами. Я дал понять «богу», что готов вернуть ему Предмет. Убежден, он вызывает меня, чтобы сказать нечто вроде: отнеси браслет в такую-то церковь, положи под таким-то алтарем. Затем, конечно, он пришлет туда своих людей — вот их мы с вами, миледи, и схватим. Допросив их, придем к тому, кто погубил императора и покушался на вашего сына.
— Не знаю, как и благодарить вас, — ответила леди София.
Вид у нее был странный: глаза затуманились, на лицо как вуаль опустилась. Допила она свой чай и сказала:
— Что ж, Марк, приведем план в исполнение. Попросите Гвенду…
Пленница пряталась за спиной Джемиса. Леди София ласково позвала:
— Подойди сюда, дитя. Покажи, как ты говоришь с Предметом.
Гвенда вышла вперед — боязливо, как цыпленок. Марк погладил ее по голове и дал в руки браслет:
— Давай, девочка, не бойся.
Тут я впервые разглядел, как это происходит. Гвенда поднесла браслет к губам — от ее дыханья молочный материал покрылся мутью — и тихо, с дрожью шепнула:
— Помоги мне…
Браслет засиял, как луна в ясную ночь. Спустя минуту раздались слова, что шли прямо из сияния:
— Я тебя слышу, смертный!..
— Боже, здравствуй!.. — вскричал Марк глухим и грубым голосом. — До чего же я счастлив, что ты не забыл о нас! Боже, я столько хотел тебе сказать…
Но тут он осекся. Леди София взяла браслет из руки Гвенды и заговорила:
— Я — София Джессика Августа, леди Ориджин. Ты — тот, кто владеет Перстами, и тот, кто устроил гражданскую войну. Тебе нужен твой браслет, мне тоже требуется кое-что. Я предлагаю сделку.
Предмет молчал какое-то время, потом спросил:
— Что тебе нужно?
— Мой муж болен каменной хворью, в подлунном мире от нее нет средства. Но меж твоих Предметов найдется такой, что справится с нею. Пришли своего человека, исцели Десмонда — и я верну браслет. Слово леди Ориджин.
«Бог» еще помедлил, размышляя, и сказал:
— Поезжай в Фаунтерру. Привези браслет и мужа. Там скажу, что делать дальше.
Прежде, чем леди София ответила, сиянье погасло.
Настала кромешная, глухая тишина. И все услышали, как Марк-Ворон с размаху шлепнул себя ладонью по лбу.
* * *
Вот такая история, родная. Теперь, как видишь, мы едем всей толпой в столицу. Нам сказали, что у Ориджинов будет флот на Восточном Море, капитану Джеффу Бамберу пообещали шхуну, а нам, матросам, — прибыльную службу. Вот и тащимся в санях в конце колонны. Дорогой, как учил Марк, играем в кости на рассказы. Только все равно скучно: все лучшие истории уже на «Тюлене» рассказали… Перед нами едут кайры — человек сто, не меньше. А в голове колонны — здоровенные крытые сани с лордом Десмондом и леди Софией. Там же с ними и Джемис со своим псом, а где-то около — Марк.
Ворону не дали ни титула, ни денег. Даже свобода ему вышла такая, с душком. Сказали: «Поедешь с нами в столицу», — и он поехал. Он, правда, не возражал, но возразил бы — вряд ли что-то поменялось. Все же одну награду Марк-Ворон получил: простили ему то, как при всех обозвал дурой герцогиню Ориджин. Знаешь, если подумать, не самая худшая награда.
Интерлюдия № 5
полезные люди
Январь 1775 г. от Сошествия
Фаунтерра; Грейс (герцогство Южный Путь)
Бакли взял из колоды даму — как раз то, что нужно. Ухмыльнулся и открыл карты.
— Сучий ты потрох!.. — гаркнул Шестой, капельки слюны полетели на колоду.
— Не везет тебе сегодня, дружище, — сказал Бакли и подвинул к себе монеты.
Шестому не везло и вчера, и третьего дня, и неделю назад, и месяц. Ему всегда не везло, когда играл против Бакли. От вечера к вечеру, по мере убывания запасов, Шестой менял ставку. Сперва играли по елене, затем — по глории, потом сошли на агатки, сегодня — на полтинки. И чем больше он проигрывал, тем теплее становилось словцо, которым звал его Бакли. Шестой сперва звался просто Шестым, потом — парнем, потом — приятелем, позже — дружищем, а теперь вот…
— Может, довольно, братец? — с сахаром в голосе предложил Бакли.
— Сдавай.
— Пока ты вконец не разорился, а? Я же о тебе забочусь!
— Сдавай, сучье вымя!
Бакли принялся тасовать, Шестой уставился в окно. За стеклом была узкая площадь, а по ту ее сторону — длинный сарай под двускатной красной крышей. Трактир, в котором сидели игроки, звался «Свиньей и гусем», здоровущий сарай напротив — Мясницким рынком, а площадь — Мясоедной. На площади наблюдалось движение: то прокатит телега, то процокает конь, то бойко проскрипят по снегу люди. Порою кто-то проходил у самого окна, и сквозь стекло влетал клочок разговора.
— Ишь, шастают, — со злобой процедил Шестой.
— Тебе-то что, друг мой?
— К коронации готовятся.
— И?..
— Ненавижу коронации! Сдавай уже.
Бакли стал сдавать.
— А ты их много видел?
— Кого?
— Коронаций.
— Ни одной.
— Так что же…
— Сказал — ненавижу! — огрызнулся Шестой, и Бакли предпочел замолкнуть. Шестой добавил: — Экая радость — коронация! Какую-то сучью пигалицу садят на трон, а я должен радоваться? Не дождутся!
Бакли сдал, они взяли карты. Бакли добрал одну, Шестой — две. Помедлил, натужно размышляя. Потянулся к колоде с глухим рыком, словно уже предчувствуя исход. Вытянул третью карту.
— Дерьмище!
Он швырнул на стол карты вместе с серебряной полтинкой.