— Когда мы выйдем из банка, рынок будет закрыт, — отметила рабыня.
— Женщина! — рыкнул южанин.
— Прости, любимый, — она кротко опустила глаза.
Мортимер кашлем привлек к себе внимание. До семи оставалась четверть часа. Чертовски хотелось все сделать поскорее.
— Милорд, будьте так добры, назовите свое имя.
— Славный Ней-Луккум из Оркады. А мою спутницу зовут Шарлотта, она из того же города.
— Простите, милорд, я потрачу минутку, чтобы записать это… Вот так… Скажите, будьте любезны, вы обналичите всю сумму или часть?
— Все двадцать эфесов и ни агаткой меньше! Как вы могли убедиться, мне предстоит купить целую телегу лучших мехов!
— Только одну шубку… — жалобно шепнула рабыня.
— Милорд, с вашего позволения, банк удержит одну двадцатую с суммы. Вы получите девятнадцать эфесов. Будьте так добры, напишите вот здесь свое имя в знак согласия.
— Всенепременно…
— Согласия с чем? — сверкнула глазами рабыня.
— С тем, миледи, что банк удержит одну двадцатую часть…
— А одна двадцатая — это сколько?.. — Западница нахмурилась, подсчитывая в уме.
— Один золотой эфес, миледи, — помог Мортимер.
— То есть, ты заберешь себе один наш золотой эфес?
— Не я, миледи, а банк. Но, прошу прощения, да, банк возьмет.
— А за что?
— С позволения миледи, за услуги.
— За какие такие услуги? — рабыня резко подалась вперед. — Ответь мне! Ты возьмешь один золотой — за что? За то, что записал имя моего любимого в свою книгу? Или за то, что подал нам кресло?! Да если хочешь знать, за один золотой ты должен целый месяц двигать кресла!
— Ну-ну, сладость моя, это все по праву, — южанин погладил ее по бедру, но не успокоил.
— По какому праву? Он отбирает у нас золотой просто потому, что умеет писать?! Да за такие барыши я сама научусь писать! Клянусь — завтра сяду и к послезавтрему научусь! Но только я ни разу не слыхала, чтобы писарь получал золотой за минуту работы!
— Миледи, — пробубнил Мортимер, — прошу прощения, но так полагается с точки зрения банковского дела. Банк удерживает одну двадцатую с суммы, которую выдает по векселю. Этим гарантируется надежность финансовых услуг. Таковы правила, миледи.
— Слышишь, луна моя: таковы правила.
Южанин вновь потянулся подписать, но рабыня выдернула у него перо.
— Я знаю только одно правило: никто не смеет обманывать моего любимого! Всякому, кто попытается, я выцарапаю глаза!
— Миледи, не я установил правила…
— А кто?
Мыслишка мелькнула у Мортимера, и он ляпнул:
— Начальник отделения.
— Начальник?.. Зови сюда, поговорю с ним!
— Ну-ну, сладкая, не стоит…
— Зови!
Мортимер вскочил из-за стола и подбежал к двери начальственного кабинета. Краем глаза успел заметить, как ухмыляются его затруднению громилы-охранники, а Хаген бешено скрипит пером под диктовку типа в шляпе.
— Чего тебе? — рявкнул начальник, вскидываясь.
— Изволите видеть, милорд…
Мортимер спешно изложил суть проблемы.
— Какая чушь! Разберись сам.
— Простите, милорд, но клиенты очень желают видеть вас. Исключительно крайне настаивают.
— Гр-рм.
Начальник грузно поднялся с места, одернул сюртук и с важностью галеона выплыл в зал.
— В чем затруднение, милорды? — осведомился он, с высоты положения озирая сидящего южанина.
— Никакого затруднения, любезный! Прошу простить нас за беспокойство. Моя дорогая не очень хорошо понимает в банковском деле…
— Зато понимаю в людях, — обиженно буркнула рабыня. — Это прохвосты, они хотят тебя обжулить.
— Грррм. Сейчас, господа, мы проследуем в кассу, где вам в точности выплатят причитающуюся вам сумму. Я лично прослежу, чтобы, за вычетом положенного процента, каждая агатка была вами получена и подсчитана. Это вас удовлетворит?
Видимо, рабыня не уловила значения слов «за вычетом процента» — и согласно кивнула. Южанин всплеснул ладонями:
— Разумеется, удовлетворит! Всенепременно! Вы говорите, проследуем в кассу?
— За мной, господа.
Начальник величественно развернулся кормой к клиентам и взял курс на кассовый зал. Южанин зашагал следом, бросив в кресле свою громадную шубу. Верная рабыня не отставала, а Мортимер глядел ей в затылок. Коротко стриженные рыжие волосы женщины стояли торчком, как шерсть на кошачьем загривке.
В кассовом зале оба громилы встрепенулись и вытянулись при виде начальника. Кроме пары мордоворотов, которых Мортимер давно уже привык считать частью меблировки, в зале имелась пара стульев и узкая полочка, прикрученная к дальней стене. На полочке стояла масляная лампа и шкатулка с цилиндрическими выемками — складывать монеты при счете. Над полочкой зияло оконце в самую сокровенную комнату банка — кассу. За оконцем встрепенулся кассир, поправил форменную фуражку с кокардой, распахнул решетчатую форточку.
— Чем могу служить, милорд начальник?
— Выдай по векселю…
— Сию минуту!
— Позвольте вексель, — начальник протянул руку южанину, и тот вложил в ладонь бумагу:
— Всенепременно.
Начальник повернулся к оконцу и сунул кассиру вексель. На одну секунду взгляды Мортимера, начальника и кассира скрестились на размашисто выписанных словах: «Двадцать золотых эфесов».
За эту секунду произошло несколько событий.
Рабыня скинула с плеч плащ. Он еще падал, а Мортимер все еще глядел на вексель, когда она обеими руками сорвала с пояса и метнула два ножа. Один вошел в глаз громиле слева, второй — в шею громилы справа. Южанин ударил кулаком в точку между животом и грудью начальника, и тот захрипел, тщетно пытаясь глотнуть воздуха. А южанин сунул руку в оконце — Мортимер все еще глядел на вексель! — поймал кассира за кадык, подтащил к форточке и прижал к шее короткий нож.
* * *
От Мелоранжа идут четыре дороги. Три из них были для Спутников закрыты.
На юг — в стан орды — считай, прямиком в пыль. На восток — в джунгли, вотчину ползунов — тоже смерть, лишь менее расторопная. На западе — Пастушьи Луга, священные земли для всякого шавана, именно туда и устремится погоня. Остался один путь: на северо-запад, вдоль берегов Крайнего Моря, в герцогство Надежда. Туда и повел Чару Неймир, пока разъяренные всадники погони мчались на запад.
— Надежда?.. — спросила Чара, когда нашлось время отдышаться. — Что нам там делать?
— Как — что? Снимать!
Есть три достойных дела для шавана: водить, воевать и снимать. Водить — значит, держать стада и табуны, кочевать с ними, охранять от налетов. Воевать — собраться всем вместе и дружно бить врагов Запада. А снимать — значит, брать у других то, что они не смогли защитить. Говоря имперским языком, грабить.
— А есть что снимать в Надежде? — уточнила Чара.
Она изъездила Степь вдоль и поперек, но редко бывала восточнее Холливела, и никогда о том не жалела. Что может быть хорошего за краем Степи?..
Неймир рассмеялся в ответ. Он нанимался на службу в четырех разных землях, и слаще всего было именно в Надежде. Платили щедро, кормили жирно, то и дело награждали за успехи. Только такая темень, как Чара, может не знать: лорды Надежды купаются в золоте!
Предстояло проехать полсотни миль, времени имелось вдосталь, и Неймир рассказал легенду.
Тысячу лет назад решили боги узнать, где на свете людям живется хуже всего. Зачаровали они гигантского золотого орла и послали летать надо всеми землями, и сквозь его зрачки стали смотреть на людей, выбирая самых бедных и несчастных. Много тягот человеческих они увидели. В лесах Нортвуда охотники замерзали живьем; крестьяне Южного Пути ломали хребты на лордских полях; шахтеры Кристальных Гор сутками не видели света; горожане Фаунтерры тысячами гибли от мора. Но нигде не увидели боги такой кромешной нищеты, как в пустошах Надежды. Здешние крестьяне в жизни не видели серебра. Простой железный гвоздь был для них такой ценностью, что годился вместо монеты. Вино и чай они почитали сказочными выдумками, вдоволь напиться чистой воды было для них счастьем. И что самое удивительное, эти бедные люди никогда не жаловались. С рассвета до заката тяжко трудились, взращивая чахлые побеги, и не видели несправедливости своей судьбы, а напротив, находили силы радоваться. Смирение крестьян так поразило богов, что они заплакали. Слезы полились из глаз золотого орла в пустыни Надежды, и там, где они коснулись земли, ударили родники, а вода в них блестела от крупиц золота. С тех пор всякий в Надежде может разбогатеть, просеяв речной песок!
Не сказать, что Чара поверила в сказку, но от фантазий о сказочных богатствах глаза ее туманно заблестели. К тому же, она всегда любила слушать Неймира — его сочный бархатный голос, выразительную речь. Так что Чара попросила рассказать еще, и Ней поведал вторую легенду.
Богиня сна, жившая в Подземном Царстве, ночами являлась людям, принося им сновидения. Она оставляла свою плотскую оболочку и летала в подлунный мир бестелесным духом, потому не видела плоти людей, зато видела их души. Одной ночью богиня прилетела к молодому пастуху — и обомлела: настолько красива была его душа. Богиня сна влюбилась. Ночь за ночью возвращалась она к нему и ласкала самыми сладкими сновидениями, самыми нежными грезами. Он не осознавал ее присутствия, поскольку не умел видеть бестелесное, но каждое утро просыпался счастливым — и сердце богини радовалось. Но однажды пастух встретил девушку. Они приглянулись друг другу, родители молодых сговорились — и назначили свадьбу. Богиня сна потеряла покой. Она пыталась отпугнуть соперницу ужасающими кошмарами, а пастуху слала светлые сновидения, в которых он был холост, свободен и счастлив. Но молодые остались верны решению и сыграли свадьбу несмотря ни на что. Тогда богиня сна, обезумев от ревности, решила отправиться в подлунный мир в собственном теле, чтобы воочию предстать перед пастухом. Пусть он увидит всю силу ее чувства — и не сможет противиться! Но пройти из мира в мир во плоти, на своих ногах — не то, что перелететь бестелесным духом. Богиня оставила свою младшую сестру повелевать сновидениями, а сама собралась и пусти