— Я же тебе сказал, мил человек: мы к аббату Феррайну. Что тебе неясно, а? Беги к своему хозяину и скажи: тот, кто верит в святую Софью, пришел исповедаться.
Сверху или снизу — важно правильно выбрать.
Седой сухой дед с круглой проплешиной на темени сидел в кресле из черного дерева, постукивал пальцами по подлокотнику. Сидел себе, постукивал, глядел из-под бровей. Однако сразу — по твердой осанке деда, резной маске морщин, упертой неподвижности зрачков — Бакли понял, что выбрать.
— Желаю крепчайшего здравия вашему преподобию! Великодушно прошу простить за беспокойство, которое вам причиняю.
Короткими шажками Бакли подбежал к деду, на ходу уменьшаясь в росте. Встал на колено, наклонил голову. Аббат вяло протянул руку с перстнем, Бакли поцеловал громадный красный камень.
— Кто таков?.. — голос аббата Феррайна был скрипучим, но ровным.
— Я — Бакли, ваше преподобие. Могер Бакли.
— Какого сословия?
— Нижайше прошу простить, ваше преподобие, но важен ли ответ на сей вопрос? Поймите верно: я не имею секретов от вашего преподобия и с радостью скажу, к какому сословию отношусь. Но только я к вам не по делу сословия, и даже не по личному.
— Ты сказал привратнику, что хочешь исповедаться.
— Дело вот какое, ваше преподобие… Всю жизнь я поклонялся святой Софье Величавой, и всегда чувствовал ее опекающую длань на моем плече. Но недавно — в ноябре — кое-что переминалось и бросило мою душу в пучины тревоги. Святая Софья отвернулась от меня. Всякий раз, как пытался молиться, я получал от нее знак: обратись к Светлой Агате. И чем истовей были мои мольбы, тем жестче звучал ответ: ступай к Светлой Агате, лишь она поможет тебе!
Аббат Феррайн, что прежде слушал его с глубокой скукой, при последних словах шевельнулся.
— Что за знаки были тебе явлены?
— Разные знаки, ваше преподобие. Прежде всего, мирские.
Бакли поднял голову, повел взглядом вокруг себя, печально поджал губы. Мол, скверные дела творятся в мире, ваше преподобие сами понимают.
— Поднимись, — велел аббат. — Сядь вон туда и скажи ясно: Софья Величавая послала тебя к Светлой Агате?
Бакли сел, смущенно пожал плечами:
— Ваше преподобие, вы говорите так, будто Софья — лорд, а я — ее вассал. Не послала она меня, это будет неверное высказывание, но дала знак, что лишь Агата может помочь.
— Которая Агата? Северная или центральная?
— Центральная Агата, ваше преподобие. Оттого я и пришел к вам.
Аббат Феррайн не служил ни Агате, ни Софье. Он принадлежал к Церкви Праотцов и числился служителем святого Вильгельма. Однако не усмотрел никакого противоречия в словах Бакли.
— Ты поступил верно, придя ко мне. Я вознесу мольбы, чтобы Агата тебя услышала. В чем твоя просьба?
— Не о себе прошу, — с поклоном сказал Бакли, — а о своей святой покровительнице. Душевная боль от ссоры с Агатой разрывает ей сердце. Нежная душа Софьи истекает кровью… Я молю Агату быть чуткой к ее страданиям!
Глаза Бакли заблестели от слез, губы задрожали.
— Ты молишь центральную Агату? — уточнил аббат Феррайн.
— Да, ваше преподобие! Только она и может излечить хворь несчастной Софьи!..
— Софья захворала, это верно, — проскрипел аббат.
— И столь тяжко захворала, что ничто не радует ее! — Бакли всхлипнул. — Даже три миллиона золотых не купят лекарства от этого недуга; даже четыре тысячи всадников не сыщут нужного зелья!
Аббат Феррайн повел бровью, помолчал какое-то время.
— Ты прав, сын мой: ни деньги, ни люди не помогут святой Софье. Тут требуется иное…
— Быть может, говор? — предположил Бакли.
— Говор?..
— Я слыхал, ваше преподобие, от некоторых хворей помогает целебный заговор. Зовете на помощь правильных людей, образуете круг, беретесь за руки, вместе произносите нужные слова…
Аббат нахмурился:
— Нет, и говор тут не будет уместен.
— Быть может, на помощь древних духов… Духов степей, ваше преподобие? Не будет ли это греховной ересью?
— Имея средство, не употребить его во спасение, — вот что будет ересью. Но духи степей опасны. Выпустив их на волю, как потом загнать обратно во тьму? Сторонись их, сын мой.
— Так что же делать, ваше преподобие?! — вздохнул Бакли, ломая руки. — Как помочь?..
— Время — вот лучший целитель. Ныне зима — час холода и тьмы. Но скоро весна ее сменит. Весною расцветет жизнь, морозы откатятся на север, крестьяне выйдут в поля… Люди исполнятся верою, и святое слово окрепнет, обретет силу. Вот тогда, пожалуй, одной молитвы будет довольно.
— Полагаете?.. — голос Бакли дрогнул от трепетной надежды.
— Да, сын мой. Верь.
— И если Софья исцелится весною, то центральная Агата…
— …заключит ее в сестринские объятия, полные радости.
— Не знаю, как благодарить ваше преподобие!
Бакли упал на колени и покрыл поцелуями не только перстень, но и всю сухую стариковскую ладонь. Аббат брезгливо отнял руку.
— Ступай, сын мой. Ступай.
Выйдя на улицу, Бакли протер губы и трижды с омерзением сплюнул. Процедил сквозь зубы:
— Старый хрен.
Шестой спросил его:
— Что скажешь? Есть польза от аббата?
— Самодовольная задница, как и все святоши. Кусок нахального дерьма. Только рыцари хуже.
Бакли перевел дух. От потока ругательств стало веселее — слетела мерзкая маска раболепия. Бакли стряхнул ее, дрожа всем телом. Хлопнул Шестого по плечу:
— Но все же, братец, малая польза есть. А малая — лучше никакой, верно?
— Угу. Теперь сыграем?
— Отчего нет?
Они пошли в таверну, и Бакли облегчил карман Шестого еще на десяток монет. Последних, что у него были. Когда Шестой понял, что лишился всего, то сказал только:
— Сучья жизнь.
Бакли бросил ему агатку — одну из выигранных:
— Держи, друг любезный, купи себе поесть.
А сам поднялся в комнату и нашел в книгах второе имя: Айра-Медея.
* * *
К бабам нужно подходить сверху. Это надежное правило. Всякая баба любит дерзость и хамство. Даже такая дорогущая, как вот эта.
Она сидит полулежа на горе подушек, вся такая блестящая: платье искристого шелка, золотая брошь в роскошных волосах, на плечах накидка с лисьей оторочкой. В глубоком вырезе белеют полушария грудей, бархатистые и сочные, как персики. Ноги лежат на подушке — специальной подушке для ног! Голые щиколотки, высеченные из мрамора… Бакли сразу проникся к ней ядовитой ненавистью.
— Здравствуй, красавица, — он подошел вразвалочку, небрежно оттолкнул ногой подушку. — Как мне тебя звать, чтобы было тебе приятно? Белокровная госпожа?..
При последних словах он нахально подмигнул. Айра-Медея не выдала никакой эмоции.
— Я давно живу в столице и привыкла к вашим порядкам. Зовите, как вам удобно: сударыней, например.
— Ай!.. Какая же ты сударыня, а? Что за чушь! Северные тощие грымзы пускай будут сударынями! А тебя стану звать… — он повел бровью вверх-вниз и жадно сверкнул зрачком, — красавица!
— Как вам угодно, — степенно кивнула Айра-Медея. — Присаживайтесь, славный.
Он еще постоял, пожирая ее глазами, и лишь после долгой паузы уселся. Сам налил себе чаю, не дожидаясь слуги, и звучно, с чавканьем, хлебнул.
— Аххх, хорошшшо!
— Что привело вас ко мне, славный?..
— Звать меня Могер, красавица. Могер Бакли. И в Южном Пути, откуда я родом, это имя всем известно.
— Охотно верю.
В редких тщательно запудренных морщинках на лице женщины читался ее возраст — четыре десятка. А в безмятежном выжидающем спокойствии ощущался громадный опыт — опыт дипломата или торговца, или тот и другой вместе. Айра-Медея не тратила сил и времени на традиционное южное славословие, на болтовню вокруг да около. С видом искреннего радушия она ждала.
— Вижу, красавица, тебе не терпится узнать: зачем же пожаловал господин Могер Бакли? Ну, беды не будет, если ты еще помучаешься, а я просто погляжу на тебя. Такую сладкую штучку не каждый день увидишь. Ох, не каждый!
Он выдержал паузу, представляя себе, как ставит на колени эту самую Айру-Медею, берет в руку хлыст и охаживает ее по спине и заднице, превращая кожу в один громадный синяк. Приятное зрелище. Бакли улыбнулся, облизнул губы.
Южанка молчала.
— Ладно, давай к делу, раз уж ты так настаиваешь. Я хочу купить у тебя кое-что.
— Мне жаль, славный Бакли, но вас ввели в заблуждение. Уже шесть лет, как я ушла от славного ремесла и не занимаюсь торговлей.
— Да?.. — он изобразил удивление. — А чем же занимаешься?
Она улыбнулась в ответ.
— Если желаете купить что-то из принадлежащего мне, я позову своего управителя. Он теперь заведует такими делами.
Айра-Медея потянулась к колокольчику. Несколько поспешно — на секунду раньше, чем следовало бы. Эта секунда выдала, сколь глубоко Бакли неприятен южанке. Вот и отлично, — сказал он себе, — защита сломана, теперь нападаем.
— Ты не поняла меня. По-твоему, я пришел сюда поговорить с управителем? Я проделал триста миль в снег и мороз, чтобы поторговаться с каким-то дерьмовым управителем?! Я пришел делать дело, красавица. Только с тобой. Так что положи свой колокольчик и продай мне товар.
Она помедлила. Не дрогнула ни одна черточка ее холеного лица, но Бакли знал: Айра-Медея колеблется, вышвырнуть ли его к чертям или выслушать. После паузы она отложила колокольчик. Как все бабы!.. — презрительно подумал Бакли.
— Какой товар нужен славному?
— Очи. Хочу купить искровые очи.
— Для оружия, надо полагать?
— Ну ясно, что не для сортира!
— Какое именно оружие нужно оснастить? Копье? Шпагу? Кинжал?
— Всякое и разное. Я хочу, красавица, вооружить отряд.
Айра-Медея удостоила его слабой, чуть заметной улыбки.
— Похвальное желание, славный.
Она подняла рукав платья и сняла браслет. Сплетенный из тончайшей золотой проволоки, он весь пестрел алыми камнями разного размера. Очи. Больше дюжины очей. Эта старая грудастая сука носила на руке целое состояние.