Налоговый секретарь замотал головой:
— Нет, что вы… Я это, как бы, я не тороплю… Я тоже буду ждать оправдания, сколько понадобится… Лишь бы ваше величество наказали подлинного виновника.
— Раз так, — постановил Виаль, — то приступим же к следующему уроку.
Мира жестом задержала его.
— Прежде, чем перейти ко второму шагу Элеоноры, позвольте один внеочередной вопрос. Господа наставники, каково ваше мнение о бумажных деньгах?
Шаг второй: установить приоритеты.
— Знает ли фаше величшестфо, что такое весна в Фаунтерре? Ооо, это благословенное время! Час, когда люди пляшут, а боги улыбаются! Зима, сие хмурое отродье смерти, убирается восвояси, а новая жизнь вступает в свои права и торшестфует! Люди радуются весне, как дитя — объятиям любящей матери.
Заключенный был скован по рукам и ногам. Кожа на запястьях, изодранная стальными обручами, уже покрылась корочкой запекшейся крови и, видимо, сильно зудела. Заключенный пытался сдвинуть обруч, чтобы почесаться. При этом цепи издавали тихий звон, а конвоир тут же охаживал беднягу дубинкой по плечу:
— Стой смирно!
Посмотреть на владычицу заключенный не решался. Он клонил голову к полу, и Мира не видела его лица, только шевелюру — грязную, как мостовая рыночной площади, и густую, как литлендские джунгли. При мысли о том, какая живность населяет эти заросли, Миру начинало мутить.
— Изволите видеть, фаше величшестфо, к приходу весны готовится каждая семья, кашдая улица, и целый город, и вся страна. Федь сказано Праматерью Вивиан: «Кто не радуется жизни, тот не заслуживает долгих лет». А штобы надлешащим образом прояфить свою радость, к весне следует подготовиться загодя. И императорский двор — отнюдь не исключение, о нет! Он встречает пору любви рядом шумных затей, приятных людям и угодных богам!
Министр двора лучился улыбкой и аж пританцовывал от веселого возбуждения. Видимо, душою он уже перенесся на месяц вперед — в самый разгар весенних празднеств. День нынешний был для него далек и маловажен, а досадных мелочей, вроде вшивого узника и конвоира с палкой, старичок вовсе не замечал.
— Каждый год, фаше величшестфо, по приказу мудрого императора проводятся следующие мероприятия. Во-первых, благотворительная ярмарка. Это великолепное событие, о да! Со всех концов страны съезжаются торговцы с чудесными диковинками. Шатры растут, как грибы после ливня. Прилавки шатаются под грудами товаров, восторженно гомонят посетители: аххх, оххх, вы только погляди-ите!.. В воздухе щебечут мелодии уличных музыкантов — все веселые, светлые! Тирла-ла, тирла-ла, ла-лай-ла-лааай! И такая от этого благость на душе, что никто не спорит, не торгуется, не жад…
Заключенный не вытерпел и вновь почесал заживающую рану. Цепь звякнула, дубинка конвоира приласкала локоть узника.
— Смирно стой, паскуда!
Мира воспользовалась заминкой, чтобы вклиниться в речь министра двора.
— Конечно, я читала и слышала об апрельской ярмарке и прошлой весною очень сожалела, что не смогла ее посетить. Однако ваша речь, сударь, не приближает меня к ответу на вопрос: кто этот бедняга в цепях? Что он делает во дворце? И чего ждут у дверей еще сорок подобных ему?
— Позвольте мне дать ответ, ваше величество.
Герцог Ориджин закашлялся, изящным жестом выхватил платочек, прикрыл батистом губы.
— Простите, ваше величество. Кажется, я — единственный северянин, не ладящий с холодами. Простуды — мое пожизненное проклятье… Они молят о помиловании, ваше величество.
— Кто молит, милорд?..
— Несчастный малый перед вами и сорок остальных у дверей. Это преступники, приговоренные к казни осенью и зимою. В число весенних мероприятий, призванных порадовать народ, входит императорское помилование. В первый день апреля правящий владыка дарует жизнь и свободу семнадцати преступникам. Поскольку сам день праздника полон забот, указ о помиловании составляется загодя, а при торжестве лишь зачитывается. Сейчас вашему величеству предстоит отобрать семнадцать счастливцев, которые получат вторую жизнь.
— Семнадцать из сорока?..
Герцог глянул на секретаря суда, и тот уточнил:
— Из сорока четырех, ваше величество.
— Что случится с остальными?
Герцог небрежно повел рукой:
— Ну, их казнят либо сошлют в рудники. Высочайшего помилования могут просить лишь те, кто получил тяжкие приговоры. Мелкие воришки не стоят внимания вашего величества.
— Вы предлагаете мне помиловать семнадцать человек, и обречь остальных на верную гибель?
— На заслуженную гибель, ваше величество.
— А зачем их привели сюда? Я должна сделать выбор, глядя им в лицо? Исходя из их внешности, надо полагать?
— Если пожелаете, можно убрать внешность из рассмотрения.
Ориджин махнул платочком конвоиру:
— Разверни его.
Стражник рванул узника, тот крутанулся на месте и вот уже стоял лицом к двери. Спина у него была кривая и костлявая, одна лопатка торчала на дюйм выше другой.
— Видите, ваше величество: теперь даже самое милое личико не введет вас в заблуждение. Прикажете ли накинуть на злодея плащ, чтобы исключить эстетическое влияние спины?
Вот для подобных случаев Янмэй Милосердная и писала свои поучения: помнить о приоритетах, не поддаваться на провокации мерзавцев. Мира ответила с идеальной вежливостью:
— Я могу сберечь свое и ваше время, милорд, если просто прочту дела этих людей. К чему устраивать личный осмотр? Это пустые хлопоты.
Герцог надул губы в подобии обиженной гримаски:
— Я надеялся сделать приятное вашему величеству. Решать судьбы людей, одним словом возвращать к жизни обреченных — это ли не способ получить удовольствие от власти? И разве вы испытаете подобное, ставя унылые пометки на полях документов?..
— Ушшасная скука, фаше величшестфо! — вздохнул министр двора. — Лишно я терпеть не могу читать документы. Благородный человек скажет слово — и все решится. Только жалкий канцелярист будет вчитываться, ставить какие-то пометки…
— Да-да, — кивнул герцог, — пометки — кошмар. И галочки, и плюсики одинаково мелочны. Я бы на вашем месте писал полностью: «Помилован Е. И. В. Минервой», но и это не дало бы должного удовлетворения.
Мира заметила, что секретарь суда не разделяет взглядов герцога и министра. Судейский чиновник прятался взглядом в папках с делами. Он явно предпочел бы анализ документов личной встрече с обреченными людьми, тщетно надеющимися на спасение. Мира разделяла его чувства, но помнила о приоритетах. Конфликт с Ориджином не входил в их число.
— Что ж, милорд, коль вы так старались ради моего…
…или вашего собственного?..
— …ради моего упоения властью, то я не смею отказать. Господин секретарь, в чем виноват этот преступник?
— Ваше величество, это Годдард из Стоквилля, не помнящий родителей. Известен под прозвищем Бродяга Год. Обвинялся в дюжине разбойных нападений, доказательно уличен в двух.
— Он убил кого-нибудь?
— Нет, ваше величество, но имущество и гордость купцов Фаунтерры жестоко пострадали от его рук. Купец Джонас был сброшен с коня в лужу и обокраден на сумму в четырнадцать эфесов. Купец Хальбин подвергся нападению в момент справления нужды и лишился не только товара на тридцать эфесов, но и собственных штанов.
При последних словах Бродяга Год тихо хохотнул.
— Помилуйте его, — сказала Минерва.
— Фаше величшестфо!.. — воскликнул министр двора. — Это отвратный и мерзкий разбойник, стоит ли он?..
— Боюсь, я не смогу получить удовольствия от власти, будучи вынуждена спорить с вами, сударь.
Старик-министр умолк. Лорд-канцлер что-то черкнул в блокноте и взмахнул платочком. Конвоир увел Бродягу Года, а секретарь сделал запись в деле.
Новый преступник воздвигся перед Мирой. Этот был громаден, словно бык. Роба с чужого плеча на нем трещала по швам. Как и Бродяга, он получил указание не отрывать взгляд от пола, однако нахально зыркнул на императрицу. У него были блеклые серые глаза северянина.
— Бойд Март Бойд из Беломорья. Доказательно обвинен в дезертирстве, пиратстве, грабеже и убийствах по заказу. Только в Фаунтерре совершил три убийства, получив за них оплату в восемнадцать золотых.
— Каков приговор?
— Повешение, ваше величество.
— Он его заслуживает.
Тут кайр Джемис, доселе молча несший вахту около своего сюзерена, негромко кашлянул. Герцог воскликнул:
— Ваше величество, прошу, приглядитесь еще раз к этому парню! Силен и храбр — настоящий боец. Побывал и дезертиром, и пиратом, и бандитом, и асассином — стало быть, мастер на все руки, стремится все в жизни успеть, всякого испробовать. Убил трех человек за восемнадцать золотых — всего по шесть монет за голову. Значит, не жаден, умерен в аппетитах, трудолюбив. А какой красавец — мышцы так и играют! Он родит здоровых и сильных детишек. Ваше величество, нельзя разбрасываться такими людьми!
Бойд кивал, выражая живейшее согласие со словами герцога.
— Просите за него, поскольку он северянин? — уточнила Мира.
— А он северянин, ваше величество?.. Как неожиданно!
— Он из Беломорья, милорд, — сказал судейский.
— Ах, да?.. Простите, совершенно упустил из виду! Ваше величество, так не помиловать ли нам этого силача, эту гордость северного края?
— Он сполна заслужил виселицу.
— Воля ваша… — вздохнул герцог и разочарованно чихнул.
Бойда вывели, секретарь сделал запись.
— Пока мы шдем следующего, фаше величшестфо, позвольте мне продолжить рассказ. Другое украшение столичной весны — это праздник цветов. Начавшись в первый день апреля, он длится целых два месяца. Во всех садах и парках Фаунтерры цветы без устали сменяют друг друга. Стоит одним увянуть, как тут же распускаются другие. Точно как при дворе: молодые хорошенькие леди сменяют пожилых, увядших — и высшее общество всегда благоухает новым цветом!..
В последующие два часа Мира ознакомилась с делами четырех десятков преступников. Среди них были убийцы, грабители, насильники, казнокрады и святотатцы. Были закоренелые злодеи, вроде Бойда, и бедолаги, которых толкнула на преступление нищета, и вспыльчивые души, совершившие убийство сгоряча, не по злобе. Были мужчины в расцвете сил и зеленые юноши, и горстка стариков, и несколько женщин, и пара девчонок заметно младше Миры.