– Он у тебя в руках? Говоришь, попался? Хорошо, хорошо, хорошо.
Голос звучал так, будто говорящий причмокивал губами и потирал руки одновременно. Также, судя по акценту, говорящий – немец или австриец. Короткое горловое «хрошо» ни с чем не спутать.
– Будь аккуратен. Этот нужен мне живым. Жак! Генри! Крамер! Быстро на мостик, к радиорубке!
– Живым, – вежливо произнес мужчина напротив меня, – может также означать не совсем мертвым. – Он слизал еще немного крови с ладони. – Или, может, ты тихо и мирно отдашь нож? Я бы предложил…
Дальше я ждать не стал. Есть такая старая техника. Вы говорите с противником, который вежливо слушает вас, не подозревая, что где-то на половине отточенной фразы вы его застрелите, когда он, убаюканный чувством ложной безопасности, меньше всего этого ожидает. Это нечестно, но довольно эффективно, поэтому я не собирался ждать, пока меня убаюкают. Я не знал, что именно он предпримет, но посчитал, что это будет бросок – головой или ногой, – и если он уложит меня на палубу, то я больше не поднимусь. Во всяком случае, самостоятельно. Я быстро шагнул вперед, посветил фонариком в футе от его лица и, увидев, как он закрыл ослепленные глаза всего на мгновение – это все, чем я мог довольствоваться, – ударил его ногой.
Удар не получился сильным, поскольку правая нога все еще ныла, будто на самом деле сломана, и не получился точным, поскольку было темно, но все же попытка в данных обстоятельствах достаточно похвальная. От такого удара противник должен был кататься по палубе, извиваясь от боли. Но он по-прежнему стоял на месте, не в состоянии шевельнуться, согнувшись вперед и охватив себя руками. Это точно сверхчеловек. Я видел блеск его глаз, но не мог разглядеть их выражение, хотя это и не важно. Мне дела нет до его чувств.
Я поспешил убраться оттуда. Помню, как однажды видел гориллу в зоопарке Базеля. Большой черный монстр скручивал шины тяжелых грузовиков в восьмерки, считая это легкой разминкой. Я бы скорее вошел в клетку с гориллой, чем остался бы на палубе, дожидаясь, когда парень придет в себя. Я проковылял за угол радиорубки, влез в спасательный плот и растянулся на дне.
К трапу, ведущему на мостик, успели подбежать люди с фонарями. Мне необходимо было добраться до каната с прорезиненным крюком, с помощью которого я залез на борт. Но мне не удастся это сделать, пока в средней части судна находятся люди. Затем неожиданно все пошло не по плану: таиться и скрываться не было больше необходимости, так как кто-то включил погрузочные огни, и теперь средняя часть судна вместе с палубами бака купалась в ослепительно-белом свете. Одна из дуговых ламп находилась на огромной мачте, как раз над тем местом, где я прятался. Я чувствовал себя мухой, пригвожденной к белому потолку. Я распластался на спасательном плоту еще больше, будто старался просочиться сквозь него.
Люди поднялись по трапу и теперь стояли у радиорубки. Я услышал неожиданные восклицания и проклятия: они точно нашли пострадавшего. Но я не слышал его голоса, поэтому полагал, что он еще не в состоянии говорить.
Резкий повелительный голос с немецким акцентом стал командовать:
– Прекратите кудахтать, словно курицы! Молчать! Жак, автомат у тебя?
– Да, капитан.
Жак обладал тихим приятным голосом, который, как мне казалось, мог подбодрить при определенных обстоятельствах, но сейчас его голос совершенно меня не трогал.
– Иди на корму. Встань у входа в кают-компанию спиной. Возьми на себя среднюю часть судна. Мы пойдем в зону бака и будем идти на корму в ряд, чтобы выдавить его к тебе. Если он не сдастся, прострели ему ноги. Он нужен мне живым.
Бог мой, это будет похуже «Миротворца»! Тот хотя бы выпускает одну пулю зараз. У меня не было ни малейшего понятия, каким автоматом располагал Жак, возможно, он стреляет очередью из дюжины пуль, а то и более. Я снова почувствовал напряжение мышцы в правом бедре. Боже, это уже становится рефлексом!
– А если он прыгнет за борт, сэр?
– Жак, мне объяснить, что делать?
– Нет, сэр.
Я был таким же смекалистым, как Жак. Пояснения мне тоже не требовались. Я снова почувствовал горечь и сухость в горле и во рту. У меня оставалось не более одной минуты, иначе будет слишком поздно. Я тихо соскользнул с крыши радиорубки со стороны правого борта, подальше от того места, где капитан Имри кратко инструктировал своих людей, беззвучно пригнулся к палубе и стал пробираться к рулевой рубке.
Фонарик не требовался, так как отсвет от больших дуговых ламп давал нужное мне освещение. Присев на корточки, чтобы находиться ниже уровня иллюминатора, я осмотрелся и сразу увидел то, что искал, – металлический ящик с сигнальными ракетами. Двумя быстрыми взмахами ножа я разрезал веревки, которые крепили ящик к палубе. Один конец веревки длиной около десяти футов я оставил прикрепленным к ручке ящика. Достав пластиковый пакет из кармана, я скинул пальто и резиновые штаны яхтсмена, которые были поверх моего костюма для подводного плавания, засунул их в пакет и прикрепил его к поясу. Пальто и штаны – предметы первой необходимости. Человек в резиновом водолазном костюме, с которого капает вода, расхаживающий по палубам «Нантсвилла», вызвал бы подозрения, в то время как в темноте в верхней одежде я бы сошел за члена экипажа. Так уже дважды срабатывало. Что еще важно: когда я покидал гавань Торбея в надувной шлюпке, было светлое время суток и вид человека в костюме для подводного плавания, отправляющегося в море ближе к вечеру, также вызвал бы подозрения, поскольку любопытство жителей небольших портов Западного высокогорья и островов, как я выяснил, не сильно уступало любопытству собратьев с материка. Это я еще мягко выразился.
Все еще пригнувшись, я вышел из рулевой рубки к правой стороне мостика. Я добрался до его края и выпрямился. Мне приходилось рисковать. Сейчас или никогда. Я уже слышал, как экипаж продвигается вперед, чтобы начать поиски. Я перенес ящик с сигнальными ракетами через борт, опустил на всю длину веревки и стал медленно раскачивать его из стороны в сторону, словно лотовой, готовящийся бросить лот.
Я едва ощущал вес ящика, хотя тот составлял по меньшей мере сорок фунтов. С каждым раскачиванием ход ящика увеличивался и теперь достигал угла примерно сорок пять градусов, вероятно, это был максимум. Время и удача были на исходе, я бросался в глаза, как воздушный гимнаст под дюжиной прожекторов, и был настолько же не защищен. При последнем раскачивании ящика я приложил усилие, чтобы добиться максимального отклонения и инерции, затем отпустил его в крайнем положении, и тот упал за брезентовый обвес мостика. Во время его падения я вспомнил, что не сделал отверстия в чертовом ящике, а потому не имел ни малейшего представления, всплывет он или утонет, но четко понимал, что со мной произойдет, если он останется на поверхности. Одно я знал точно: сейчас об этом слишком поздно беспокоиться.
Я услышал крик с главной палубы, где-то в двадцати-тридцати футах от задней части мостика. Точно, меня заметили, подумал я, но ошибся. Спустя секунду я услышал громкий убедительный всплеск и голос Жака:
– Он прыгнул за борт. У мостика в кормовой части, правый борт. Быстро фонарь!
Возможно, Жак расхаживал на корме, увидел, как что-то темное упало вниз, услышал всплеск и пришел к неизбежному выводу. Да этот парень – опасный тип, который быстро соображает. За три секунды он изложил остальным все, что им необходимо знать: что случилось, где и что нужно сделать, чтобы изрешетить меня пулями.
Люди, которые двигались вперед, пробежали в сторону кормы прямо под тем местом, где я сидел на корточках на крыле мостика.
– Жак, видишь его? – очень быстро и очень спокойно спросил капитан Имри.
– Пока нет, сэр.
– Он скоро выплывет. – (Как бы мне хотелось, чтобы он не был столь чертовски уверенным в себе.) – После такого прыжка ему тяжело будет дышать. Крамер, бери двоих парней и садитесь в катер. Возьмите фонари и обыщите все вокруг. Генри, ящик с гранатами. Карло, быстро на мостик. Прожектор по правому борту.
Я не подумал о том, что они могут задействовать лодку. Расклад для меня ухудшался, а гранаты только усугубляли мое незавидное положение. По спине пробежал холодок. Я знаю, что случится с человеком даже после маленького подводного взрыва: такой взрыв в двадцать раз хуже аналогичного на суше. А мне нужно оказаться в воде через считаные минуты. По крайней мере, с прожектором я могу разобраться. Он находится всего в двух футах над моей головой. В левой руке я держал кабель питания, в правой – нож и только собрался перерезать кабель, как мой мозг перестал думать о чертовых гранатах и снова стал соображать. Перерезать кабель – все равно что свеситься с обвеса и крикнуть: «Эй, я здесь, хватайте меня!» – неопровержимое доказательство, что я все еще на борту. С таким же результатом я мог бы избить Карло, который поднимался по трапу. Дважды одурачить их у меня не получится. Не этих людей. Ковыляя максимально быстро, я прошел через рулевую рубку к левому крылу мостика, спустился по трапу и побежал к форпику. На палубе бака никого не оказалось.
Я услышал крик и неприятный лязг автоматического оружия – наверняка Жак с автоматом. Может, ему показалось, что он что-то увидел, может, ящик всплыл на поверхность, может, он действительно увидел ящик или, может, принял меня за ящик в темной воде? Скорее всего, последнее. Он точно не станет тратить патроны на ящик. Какой бы ни была причина, я благословил ее от всего сердца. Если они посчитают, что я барахтаюсь внизу, словно изрешеченный сыр грюйер, то не станут искать меня здесь.
Якорь с левого борта был брошен. Я перевалился через борт на канате, встал на клюз и схватился за цепь. Международной ассоциации по легкой атлетике стоило зафиксировать мой результат той ночью, так как я установил новый мировой рекорд по спуску по якорной цепи.
Благодаря костюму для подводного плавания холодная вода не представляла для меня проблем. Волны и сильный прилив были мне только на руку. Я поплыл по левому борту «Нантсвилла», практически все время находясь под водой. Я никого не видел, меня тоже никто не видел, потому как вся активность происходила по правому борту судна.