– Мне совсем не хочется таких неприятностей для вас, мистер…
– Томас. Благодарю вас. Это документы на судно? Благодарю. – Он отдал документы своему подчиненному. – Давайте посмотрим. Так, рулевая рубка. Можно мистеру Дюррену снять копии в рулевой рубке? На это не уйдет и пяти минут.
– Конечно. Может, здесь ему будет удобнее?
– Мы идем в ногу со временем, сэр. У нас портативный фотокопировальный аппарат. Стандартная практика в нашей работе. Нам потребуется темное помещение. Это не займет и пяти минут. Может, начнем осмотр с вашей лаборатории?
Это формальность, повторил таможенник. И он оказался прав, это был самый неофициальный осмотр из тех, что я видел в жизни. Через пять минут Дюррен вернулся из рулевой рубки и присоединился к нам на корме. Вместе с Томасом они тщательно прочесывали «Файркрест», будто искали алмаз «Кохинор». По крайней мере, так происходило в самом начале. Мне даже пришлось объяснить им назначение всех механических и электрических устройств в кормовой каюте. Эти парни заглянули во все рундуки и шкафы. Они обшарили все канаты и кранцы в большом кормовом рундуке в лаборатории. Я мысленно поблагодарил Бога, что отказался от первоначального замысла складировать здесь лодку, мотор и снаряжение для подводного плавания. Они осмотрели даже кормовой гальюн. Будто я настолько небрежен, что мог бросить туда «Кохинор»!
Бóльшую часть времени таможенники провели в машинном отделении. Там было на что посмотреть. Внутри помещения все оборудование выглядело совершенно новым и блестело. Два больших дизельных двигателя мощностью сто лошадиных сил, дизель-генератор, генератор радиоустановки, насосы горячей и холодной воды, центральная тепловая установка, большие цистерны для масла и воды и два длинных ряда свинцовых аккумуляторных батарей. Томас проявил большой интерес к батареям:
– У вас много резерва, мистер Петерсен. – Он запомнил мое поддельное имя; крестили меня другим именем. – Для чего столько мощности?
– Поверьте, даже этого недостаточно. Хотите попробовать запустить эти два двигателя вручную? В лаборатории восемь электродвигателей, и, когда мы включаем их в гавани, мощности оказывается недостаточно для запуска двигателей и генераторов. Слишком много помех. Плюс постоянная разрядка. – Я загибал пальцы. – Еще центральное отопление, насосы горячей и холодной воды, радар, радио, автоматическое управление курсом, брашпиль, приводная лебедка для шлюпки, эхолот, ходовые огни…
– Ваша взяла, ваша взяла. – Сейчас Томас был настроен довольно дружелюбно. – На самом деле суда не по моей части. Давайте пойдем дальше.
На удивление, последующий осмотр не занял много времени. В кают-компании я обнаружил, что Ханслетт расположил к себе представителя полиции Торбея. Не то чтобы сержант Макдональд стал развеселый, но выглядел намного благожелательнее по сравнению с тем, каким мы его впервые увидели. При этом констебль Макдональд оставался напряженным и очень угрюмым. Вероятно, он не одобрял общение своего старика с возможными преступниками.
Таможенники бегло осмотрели кают-компанию, а две носовые каюты едва удостоили внимания. Когда мы вернулись к Ханслетту и остальным, я сказал:
– Простите, джентльмены, я был немного резок. Не люблю, когда меня лишают сна. Хотите выпить перед уходом?
– Заметано, – засмеялся Томас. – Мы тоже не хотим, чтобы нас считали грубиянами. Благодарю вас, мистер Петерсен.
Спустя пять минут посетители покинули «Файркрест». Перед уходом Томас даже не взглянул на рулевую рубку. В этом не было необходимости, ведь туда заходил Дюррен. Томас мельком взглянул на один из палубных рундуков, на остальные не обратил внимания. Значит, мы вне подозрений. Затем последовало вежливое «до свидания» с обеих сторон, и гости удалились. Судно посетителей являло собой большой расплывчатый силуэт в темноте и казалось очень мощным.
– Странно, – произнес я.
– Что именно?
– Это судно. Ты его рассмотрел?
– Как бы я это сделал? – раздраженно ответил Ханслетт; ему тоже не дали поспать. – Темно хоть глаз выколи.
– Вот именно. Горит только тусклый свет в рулевой рубке, и не понятно, что представляет собой судно. Они не включили палубные иллюминаторы, внутренние и даже ходовые огни.
– Ничего странного. Сержант Макдональд отвечает за эту гавань восемь лет. Разве тебе надо включать свет, чтобы пройти по своей гостиной после наступления темноты?
– Но по моей гостиной не рассекает двадцать яхт и катеров, да и ветер с приливом в ней не разгуливают, влияя на мой курс. В гавани всего у трех судов горят якорные огни. Нашим гостям необходим источник света, чтобы знать, куда они направляются.
И действительно, мы заметили, как загорелся свет, прорезавший темноту там, откуда доносился угасающий звук двигателей. Мне показалось, что это пятидюймовый прожектор. Удаляющееся от нас судно осветило небольшую яхту на якоре менее чем в ста ярдах прямо по курсу, затем осветило правый борт – там находилась еще одна яхта, далее – левый борт и затем продолжило свой курс.
– Ты использовал слово «странно», – прошептал Ханслетт. – Очень подходящее слово в данных обстоятельствах. А что нам думать о так называемых полицейских Торбея?
– Ты говорил с сержантом дольше меня, пока я находился в кормовом отсеке с Томасом и Дюрреном.
– Лучше бы они были поддельными полицейскими, – неуместно ответил Ханслетт, – тогда многое упростилось бы. Но, увы, сержант Макдональд – самый настоящий полицейский, причем хороший. Я много повстречал их на своем веку, равно как и ты.
– Хороший честный полицейский, – согласился я. – Знаешь, он не спец в таких вопросах, и его просто-напросто обдурили. Обдурили даже нас, съевших на этом собаку. Мы ходили в дураках до этой самой минуты.
– Говори за себя.
– Томас кое-что беспечно сболтнул, когда мы находились в машинном отделении. Странный комментарий, если честно. – Я весь дрожал, вероятно, причиной тому холодный ночной ветер. – Вроде ничего не значащий комментарий. И он действительно ничего не значил до того момента, пока я не понял, что гости хотят сохранить анонимность своего судна. Томас сказал: «На самом деле суда не по моей части». Вероятно, он подумал, что задает слишком много вопросов, и решил меня успокоить. «Суда не по моей части». Как вообще таможенник может сказать нечто подобное? Вся их жизнь связана с осмотром судов. Они только тем и заняты, что заглядывают и суют свои носы в самые странные уголки и закоулки, и знают о судах намного больше самих проектировщиков. Потом… заметил, что они одеты с иголочки? Вещи будто только что куплены в одном из модных бутиков на Карнаби-стрит.
– Но таможенники обычно не расхаживают в заляпанных маслом комбинезонах.
– Если верить нашим гостям, то это тринадцатое судно, которое они осматривают. Значит, одежда на них уже около суток. Разве твои брюки останутся тщательно отутюженными после такой проделанной работы? Или больше похоже на то, что их только что сняли с вешалок и надели?
– Что еще они говорили и делали? – спросил Ханслетт так тихо, что я услышал, как резко смолкли двигатели судна наших гостей, после чего прожектор осветил каменный пирс, находящийся в полумиле. – Может, они чем-то излишне интересовались?
– Всем. Погоди-погоди! Томаса особенно заинтересовали аккумуляторные батареи и большое количество резервной мощности, которой мы располагаем.
– Неужели? Серьезно? А ты обратил внимание, как спокойно наши два друга-таможенника перемахнули на свое судно, когда покидали нас?
– По всему видно, они проделали это тысячу раз.
– С пустыми руками. У них ничего с собой не было.
– Точно. Фотокопировальный аппарат. Черт, я старею и становлюсь никчемным!
– Фотокопировальный аппарат. Стандартная практика, черт их дери! И если наш блондинчик не снимал копии, значит занимался чем-то другим.
Мы пошли в рулевую рубку. Ханслетт достал большую отвертку со стеллажа для инструментов рядом с эхолотом и за минуту снял лицевую панель с радиоустановки. Секунд пять ушло на осмотр внутренностей прибора, примерно столько же напарник смотрел на меня и затем завернул отверткой лицевую панель. Одно мы знали точно: еще долго не сможем воспользоваться передатчиком.
Я отвернулся и стал всматриваться в темноту через иллюминаторы. Ветер продолжал усиливаться, черное море тускло мерцало на фоне строевого марша белых барашков с юго-запада. Якорная цепь «Файркреста» резко натянулась, под действием ветра и прилива судно начало заметно двигаться по спирали. Несмотря на вселенскую усталость, которую я ощутил, глаза все еще функционировали. Ханслетт предложил мне сигарету. Курить не хотелось, но я все же не отказался. Чем черт не шутит, может, стану лучше соображать? Неожиданно я схватил Ханслетта за запястье и уставился на его ладонь.
– Ну-ну, – произнес я. – Всяк сверчок знай свой шесток.
– Что?
– Неправильная пословица, а правильная мне в голову не приходит. Хороший мастер пользуется только своими инструментами. Нашему гостю, любителю ломать клапаны и конденсаторы, стоило об этом помнить. Неудивительно, что моя шея задергалась, когда Дюррен находился рядом. Как ты порезался, Ханслетт?
– Я не резался.
– Знаю. Но на твоей ладони пятно крови. И почему я удивляюсь? Наш друг, вероятно, учился актерскому мастерству у самого Питера Селлерса. Классический южный английский говор на «Нантсвилле» и северный ирландский – на «Файркресте». Интересно, сколько еще акцентов он сможет достать из рукава, вернее, из горла? Я думал, что он толстый, на самом же деле этот парень – гора мышц. Заметил, что он ни разу не снял перчаток, даже когда пил?
– Ну да, заметил. Я лучший наблюдатель, которого ты когда-либо встречал в своей жизни. Ударь меня клюшкой по голове, и я все равно не потеряю бдительности, – сказал Ханслетт с горечью. – Почему они нас не убили? По крайней мере, тебя, как главного свидетеля?
– Вероятно, мы ввязались в какие-то взрослые игры. Эти ребята не разделались с нами по двум причинам. Они не посмели это сделать в присутствии полицейских, настоящих полицейских, как мы с тобой решили. Иначе им пришлось бы разбираться и с самими полицейскими. Только сумасшедший пойдет на преднамеренное убийство полицейского. Этим парням может многого не хватать, но здравомыслия им явно не занимать.