Было холодно, мокро и ветрено. Мир выглядел серым, мрачным и неприятным. Какого черта мне не дали поспать?! Дождь бил косыми струями, которые отскакивали на несколько дюймов от палуб, и еще больше баламутил и без того пенное море. Одинокий ветер скорбно проносился через такелаж, крутые волны высотой около трех футов затруднили бы движение и создали бы угрозу безопасности для яхтенного тендера средних размеров в подобную погоду.
Но для яхтенного тендера, находившегося рядом с нашим судном, погодные условия не представляли ни малейшей сложности, ни малейшей опасности. На первый взгляд этот тендер меньше «Файркреста», но все же достаточно большой, в носовой части имеется застекленная каюта и рулевая рубка, нашпигованная органами управления и приборами, которые не стыдно поставить на авиалайнер VC-10, в кормовой части – утопленный кокпит, где свободно может разместиться футбольная команда, собирающаяся принимать солнечные ванны. Я увидел трех членов экипажа в черных дождевиках и модных французских фуражках с черными ленточками сзади, двое из них стояли, ухватившись баграми за леер «Файркреста». Полдюжины больших надувных резиновых кранцев не позволяли плебейски окрашенному «Файркресту» тереться об идеально белоснежный тендер. Чтобы понять, что этот тендер с «Шангри-ла», не требовалось обозначения ни на носу этого судна, ни на фуражках экипажа.
У миделя стоял коренастый человек в белом кителе с медными пуговицами, отдаленно напоминающим военно-морскую форму, и с зонтом-тростью. Такому зонту позавидовал бы сам святой Иосиф. Незнакомец перестал колотить по борту «Файркреста» и злобно посмотрел на меня:
– Ба! – (Никогда не слышал, чтобы кто-нибудь выдыхал слово, по крайней мере, звучало это так.) – Наконец появились! Кажется, вы совсем не торопились? Я тут промок до нитки! – Следы от дождевых капель виднелись на белом сирсакере. – Можно подняться на борт?
Не дожидаясь разрешения, он с удивительным проворством для человека подобной конституции перемахнул через борт и прошмыгнул в рулевую рубку «Файркреста» прямо передо мной. На мой взгляд, поступок довольно эгоистичный, учитывая, что у него был зонт, а я стоял на палубе в одном легком халате. Я проследовал за ним и закрыл дверь.
Посетитель был невысокий, крепкого телосложения, лет пятидесяти пяти, я бы сказал. У него очень загорелое мордастое лицо, коротко подстриженные стального цвета волосы, хохлатые брови такого же цвета, длинный прямой нос и тонкий рот, будто закрытый на молнию. Любителям такого типажа незнакомец придется по вкусу. Незваный гость оглядел меня темными глазами с головы до ног. Если его и впечатлило увиденное, то он сделал героическое усилие, чтобы сдержать свое восхищение.
– Прошу прощения за задержку, – извинился я. – Не удалось толком поспать сегодня. Посреди ночи заявились таможенники, и я долго не мог заснуть после их визита.
Всегда говорите правду, особенно когда она может вылезти наружу, как и было в данной ситуации. В таком случае вы прослывете человеком решительно честным.
– Таможенники? – произнес он, будто собирался сказать «тьфу», или «чушь», или еще что-нибудь подобное, затем передумал и вскинул на меня глаза. – До чего же назойливый народ! Еще и посреди ночи. Не стоило пускать их на борт. Выпроводили бы этих приставал. До чего же невыносимо! Какого черта они хотели?
Он определенно создавал впечатление человека, у которого в прошлом были неприятности с таможней.
– Они искали украденные химикаты. Это произошло где-то в Эйршире. Но они ошиблись судном.
– Идиоты! – Этим выражением посетитель закрыл тему со злосчастными таможенниками и протянул маленькую руку. – Скурас. Сэр Энтони Скурас.
– Петерсен.
Он пожал мне руку, я сморщился, но не от хватки, а от боли, вызванной огромным количеством колец с драгоценными камнями. Странно, что колец не было на больших пальцах. Я посмотрел на него с новым интересом:
– Сэр Энтони Скурас. Конечно, я слышал о вас.
– Думаю, ничего хорошего. Газетчики меня не сильно жалуют, потому что я их презираю. Они называют меня киприотом, который бессердечно сколотил миллионы на морских перевозках. И это правда. Греческое правительство попросило меня покинуть Афины. И это правда. Я получил британское гражданство и купил рыцарский титул. Тоже абсолютная правда. Занимаюсь благотворительностью и выполняю работы на общественных началах. Деньги могут купить все. Теперь целюсь на титул баронета, но рынок пока не радует. Ожидаю падения цен. Можно воспользоваться вашим радиопередатчиком? Вижу, у вас он имеется.
– Что-что? – Неожиданная смена темы сбила меня с толку, чему я не удивился – в моем-то состоянии.
– Я про радиопередатчик, парень! Вы новости слушаете? Пентагон отменил все главные оборонные проекты. Цены на сталь обваливаются. Мне нужно срочно связаться со своим брокером в Нью-Йорке!
– Извините. Конечно, можете воспользоваться нашим радиотелефоном, но что сталось с вашим? Конечно…
– Не работает. – Его губы сомкнулись еще больше, и произошло неизбежное: рот попросту исчез. – Это срочно, мистер Петерсен.
– Да, конечно. Сможете сами разобраться?
Энтони Скурас натянуто улыбнулся, вероятно, улыбаться он умеет только так. Принимая во внимание аппаратуру, которой сэр Энтони располагал на «Шангри-ла», мой вопрос о том, справится ли он с передатчиком, звучал, как вопрос капитану трансатлантического самолета: сможет ли тот управлять бипланом «Тайгер мот»?
– Думаю, справлюсь, мистер Петерсен.
– Позовите меня, когда закончите. Я буду в кают-компании.
Конечно, он позовет меня еще до того, как закончит разговор, даже до того, как начнет его. Но я не мог сказать ему об этом заранее – уж слишком быстро разлетаются новости. Я пошел в кают-компанию, подумал о том, что неплохо бы побриться, но отказался от этой затеи. Скурас появился практически следом.
Очень мрачный, он возник в дверях кают-компании спустя минуту.
– Ваш радиопередатчик не работает, мистер Петерсен.
– Со старыми аппаратами сложно ладить, – тактично сказал я. – Может, если я попробую…
– Говорю же, он не работает. Уверяю вас.
– Чертовски странно! Он работал…
– Может, вы тогда попробуете?
Конечно, я попробовал. Ничего не вышло. Я покрутил все, что можно. Ничего.
– Вероятно, сбой питания, – предположил я. – Я проверю.
– Можете, пожалуйста, снять лицевую панель?
Я уставился на него в замешательстве и, подождав немного, придал лицу выражение задумчивости:
– Сэр Энтони, что вы знаете такого, чего не знаю я?
– Увидите.
Конечно, я увидел, когда снял крышку, и затем, поочередно отобразив на лице ужас, скептицизм и негодование, плотно сжал губы.
– Вы знали, – наконец произнес я. – Но откуда?
– Разве это не очевидно?
– Ваш передатчик, – медленно сказал я. – Он не работает неспроста. В полночь к вам наведались наши гости.
– Они были и на «Орионе». – Рот Скураса снова исчез. – Это большой синий кеч недалеко отсюда. Единственное судно в гавани, помимо наших, на котором есть радиопередатчик. Разбит вдребезги. Я как раз возвращаюсь с «Ориона».
– Разбит вдребезги? И их тоже? Но кому, во имя всех святых… Вероятно, это сделал какой-то сумасшедший.
– Да? Думаете, это был сумасшедший? Я кое-что понимаю в этих делах. Моя первая жена… – Он неожиданно замолчал, тряхнул головой и медленно продолжил: – Психически нездоровые люди нерациональны, беспорядочны, бесцельны, их поведение бессмысленное. Может показаться, что крушение передатчиков – абсолютно иррациональный акт, но это не так. Здесь есть метод и цель. Радиопередатчики вывели из строя не случайно. Тому есть причина. Сначала я подумал, что их цель – не дать мне связаться с материком. Но это маловероятно. Никто не выиграет от того, что я на время буду отрезан от внешнего мира, да и я ничего не потеряю.
– Но вы же говорили о Нью-йоркской фондовой бирже.
– Пустяки, – надменно ответил он.
– Никто не любит терять деньги. Вряд ли кому-нибудь понравится лишиться нескольких миллионов.
– Нет, мистер Петерсен, не я их цель. У нас есть некие А и Б. А считает необходимым оставаться на связи с материком. Б думает иначе и предпринимает шаги. Что-то чертовски забавное происходит в Торбее. И что-то колоссальное. У меня чутье на такие вещи.
Энтони Скурас не дурак, на свете вообще мало дураков-мультимиллионеров. Вряд ли я сформулировал бы это лучше.
– Вы доложили об этом полиции? – спросил я.
– Собираюсь. Сперва сделаю пару звонков. – Глаза неожиданно стали мрачными и холодными. – Если наш друг не разгромил две телефонные будки на главной улице.
– Нет, он поступил намного лучше. Он оборвал линии связи с материком. Где-то в проливе. Никто не знает, где именно.
Скурас уставился на меня, повернулся, чтобы уйти, снова обратился ко мне с ничего не выражающим лицом и таким же отсутствующим тоном:
– Откуда вы знаете?
– Полиция сообщила. Прошлой ночью к нам вместе с таможенниками наведались полицейские.
– Полиция? Это чертовски странно! Что здесь делала полиция? – Он замолчал и посмотрел на меня холодными оценивающими глазами. – Хочу задать вам личный вопрос, мистер Петерсен. Не сочтите за дерзость. Вопрос для внесения ясности. Чем вы здесь занимаетесь? Без обид.
– Конечно. Мы с другом – морские биологи, находимся здесь по работе. Судно принадлежит Министерству сельского хозяйства и рыболовства. – Я улыбнулся. – У нас безупречные рекомендации, сэр Энтони.
– Морская биология, да? Мое хобби, можно сказать. Я дилетант, конечно. Как-нибудь пообщаемся на эту тему. – Он говорил рассеянно, явно думая о другом. – Можете описать полицейского, мистер Петерсен? – Я описал, и мой собеседник кивнул. – Да, это он. Странно, очень странно. Я переговорю об этом с Арчи.
– Арчи?
– Я про сержанта Макдональда. Это мой пятый сезон в Торбее. Юг Франции и Эгейское море не идут ни в какое сравнение с этими водами. Я довольно хорошо знаю местных. А он был один?