– Вот с этими-то гостями? – Скурас привычно широко улыбнулся. – На заседании совета правления на Западных островах? И это вместо круиза по Леванту с твоими любимчиками голубых кровей? Возьмем, к примеру, Доллманна. – Он кивнул человеку, стоявшему рядом.
Это был высокий худой мужчина в очках, с редеющими темными волосами, которому следовало побриться. Джон Доллманн являлся генеральным директором «Судоходных линий Скураса».
– Джон! Как считаешь, ты достойная замена молодому виконту Хорли? Я про повесу, у которого в голове опилки и пятнадцать миллионов в банке.
– Боюсь, нет, сэр Энтони. – Доллманн, как и Скурас, был сама учтивость и явно не ожидал никакого подвоха в вопросе. – Уверен, что нет. Я намного умнее и намного беднее виконта и совсем не претендую на звание веселого и остроумного собеседника.
– Молодой Хорли все же был душой компании, разве не так? Особенно в мое отсутствие, – добавил Скурас задумчиво и посмотрел на меня. – Вы его знаете, мистер Петерсен?
– Слышал о нем. Но лично не знаком. Я не вращаюсь в этих кругах, сэр Энтони, – ответил я чертовски вежливо.
– Хм… – Скурас вопросительно посмотрел на двоих гостей, сидевших рядом со мной.
Один из них – большой веселый мужчина с сияющими глазами, красивым англосаксонским именем Германн Лаворски, громким раскатистым смехом и неистощимым запасом пикантных историй – был бухгалтером и финансовым консультантом Скураса. Меньше всего он выглядел как бухгалтер и финансовый кудесник, вероятно, это делало его лучшим в своем деле. Второй мужчина был среднего возраста, с лицом сфинкса, редеющими волосами и свисающими усами, похожими на руль велосипеда, – типаж, напоминающий Дикого Билла Хикока. Такая голова отчаянно нуждалась в шляпе-котелке. Это был лорд Чарнли, которому, несмотря на титул, приходилось работать брокером в Сити, чтобы сводить концы с концами.
– А что ты скажешь о наших двух добрых друзьях, Шарлотта? – спросил Скурас, широко и дружелюбно улыбаясь жене.
– Боюсь, я не понимаю тебя, – спокойно, без тени улыбки ответила Шарлотта Скурас.
– Ну же, конечно, ты все прекрасно понимаешь. Я все еще говорю о том, что для такой молодой и привлекательной женщины, как ты, компания из меня так себе. – Он бросил взгляд на Ханслетта. – Она на самом деле молодая привлекательная женщина, согласны, мистер Ханслетт?
– Хм… ну… – Ханслетт откинулся в кресле, старательно сложил пальцы домиком, настраиваясь на чрезвычайно философский лад. – А что такое молодость, сэр Энтони? Я не знаю. – Он улыбнулся Шарлотте Скурас. – Миссис Скурас никогда не постареет. А что касается красоты, полагаю, этот вопрос излишний. Для десятков миллионов европейцев – и для меня лично – миссис Скурас была самой красивой актрисой своего времени.
– Была, мистер Ханслетт? Вы говорите «была»? – Старик Скурас подался вперед, его улыбка не была столь широкой, как прежде. – А сейчас уже нет, мистер Ханслетт?
– Продюсеры миссис Скурас, вероятно, наняли худших в Европе кинооператоров. – Смуглое мрачное лицо Ханслетта ничего не выдавало, он улыбнулся Шарлотте Скурас. – Прошу прощения за свой комментарий.
Будь у меня шпага и соответствующие полномочия, я бы немедленно посвятил Ханслетта в рыцари. Разумеется, после того, как надавал бы тумаков Скурасу.
– Оказывается, времена рыцарства еще не прошли, – улыбнулся Скурас.
Я видел, как Маккалум и Бискарт некомфортно ерзают на своих местах. Чертовски странно! Скурас продолжил:
– Я только хотел сказать, дорогая, что Чарнли и Лаворски – жалкая замена блестящей молодежи вроде Уэлшблада, молодого американского нефтяника, и Доменико, испанского графа, страстного любителя астрономии. Того самого, который показывал тебе звезды с кормовой палубы во время нашего круиза по Эгейскому морю. – Он снова посмотрел на Чарнли и Лаворски. – Извините, джентльмены, вы явно не подходите на роль молодых людей.
– Совсем не чувствую себя оскорбленным, – спокойно ответил Лаворски. – У нас с Чарнли свои достоинства. Хм… Я давно не видел молодого Доменико. – Лаворски мог стать отличным сценическим актером: он говорил то, что нужно и когда нужно.
– И не увидите его больше, – заявил Скурас. – Во всяком случае, на моей яхте и в моем доме. – (Пауза.) – Я запретил ему появляться вблизи моих владений, пообещав, что пущу его благородную кастильскую кровь, если еще когда-нибудь его увижу. – Он неожиданно засмеялся. – Простите, что вообще произнес имя этого ничтожества в разговоре. Мистер Ханслетт, мистер Петерсен, ваши бокалы пусты.
– Благодарим за радушие, сэр Энтони. Мы прекрасно провели время. – Прямолинейный глупый старик Калверт, слишком недалекий, чтобы понять происходящее. – Но нам хотелось бы вернуться к себе. Сегодня сильный ветер, и мы с Ханслеттом хотим переместить «Файркрест» в убежище на острове Гарв. – Я подошел к иллюминатору, отдернул одну из афганских (или какие они там?) занавесей – она оказалась тяжелой, словно противопожарная штора на сцене; неудивительно, что Скурасу необходимы успокоители качки со всем этим оснащением на верхней палубе. – Поэтому мы не стали отключать якорные огни и освещение в каютах, чтобы проверить, сместилось ли судно. Сегодня его потащило немного раньше.
– Уже пора? Так рано? – В его голосе прозвучало искреннее разочарование. – Но, конечно, если вы волнуетесь.
Он нажал на другую кнопку, дверь кают-компании открылась. Вошел невысокий загорелый мужчина с двумя золотыми полосками на рукаве. Я узнал этого человека. Это был капитан Блэк, который вместе со Скурасом устроил нам небольшую экскурсию по «Шангри-ла», когда мы только поднялись на борт и среди прочего осмотрели разбитый радиопередатчик. Сомнений не было, устройство было на самом деле сломано.
– Капитан Блэк, прошу вас немедленно подать тендер. Мистер Петерсен и мистер Ханслетт хотят как можно скорее вернуться на «Файркрест».
– Боюсь, придется немного подождать, сэр Энтони.
– Почему? – Недовольство старика Скураса отразилось в его голосе, но никак не на лице.
– К сожалению, дело в старой неприятности, – сказал капитан Блэк, извиняясь.
– Эти чертовы карбюраторы! – выругался Скурас. – Вы были правы, капитан Блэк, да. Больше никаких бензиновых двигателей на моем тендере. Дайте мне знать сразу же, как будете готовы. И еще. Приглядывайте, пожалуйста, за «Файркрестом» на случай, если судно отклонится от своего положения. Мистер Петерсен боится, что его потащит.
– Не переживайте, сэр. – Не знаю, обратился Блэк ко мне или к Скурасу. – Прослежу.
Капитан вышел из кают-компании. Скурас некоторое время расхваливал дизельные двигатели и проклинал бензиновые, затем вынудил нас с Ханслеттом выпить еще виски, игнорируя мои протесты, которые происходили не из моей нелюбви к виски в целом и к Скурасу в частности, а больше из тех соображений, что виски не даст нам как следует подготовиться к предстоящей ночи. Около девяти часов хозяин «Шангри-ла» нажал на кнопку, вмонтированную в подлокотник, дверцы шкафчика автоматически открылись, и появился телевизор диагональю двадцать три дюйма.
Дядя Артур меня не подвел. Диктор драматично сообщил последнюю новость, полученную с яхты «Морей Роуз». Она потеряла управление и тонет где-то к югу от острова Скай. Еще сообщалось о том, что на рассвете следующего дня будут начаты полномасштабные поиски с воздуха и на море.
Скурас выключил телевизор:
– В морях встречается огромное множество дураков. Необходимо запретить им выходить даже за пределы каналов. Какие последние новости по погоде? Кто-нибудь в курсе?
– По прогнозу для моряков, передавали предупреждение о ветре силой восемь баллов на Гебридских островах, – тихо ответила Шарлотта Скурас. – Говорят, юго-западный.
– С каких пор ты стала слушать прогноз погоды? – поинтересовался Скурас. – И радио в целом? Прости, дорогая, я забыл. Ты не знаешь, чем себя занять нынче, да? Говоришь, восемь баллов, юго-западный? И эта яхта направляется из местечка Кайл-оф-Лохалш прямо в эпицентр непогоды. Эти ребята явно не дружат с головой. Раз они отправили сообщение, значит у них есть радио. Ну какие они идиоты! Хотя, может, они и не слышали прогноза погоды, а может, слышали, но все равно отправились в плавание, в любом случае они полные идиоты. Везде таких хватает.
– Вероятно, кто-то из этих «идиотов» тонет сейчас, а может, уже и утонул, – сказала Шарлотта Скурас, тени под карими глазами, казалось, стали еще больше и еще темнее, но в глазах все еще отражалась жизнь.
Наверное, в течение пяти секунд Скурас смотрел на нее с каменным лицом, и если бы я щелкнул пальцами, то раздался бы громкий щелчок, словно выстрел, настолько напряженной была обстановка. Затем он обернулся с улыбкой и сказал мне:
– Только взгляните на эту женщину, Петерсен! Настоящая мать! Правда, детей у нее нет. Скажите, Петерсен, вы женаты?
Я улыбнулся Скурасу, рассуждая о том, мудро ли поступлю, если брошу ему в лицо стакан с виски или изобью его чем-нибудь тяжелым. Слава богу, здравый смысл победил! Иначе подобный поступок все только усугубил бы, к тому же меня не радовала и перспектива добираться до «Файркреста» вплавь. Я продолжал улыбаться, ощущая нож под подкладкой куртки.
– Боюсь, что нет, сэр Энтони, – наконец ответил я.
– Боитесь, что нет? Вы серьезно? – Он посмеялся от души, признаюсь, меня воротит от подобного смеха, затем снова заговорщически спросил: – Вы не настолько молоды, чтобы давать наивные ответы, ну же, вы женаты, мистер Петерсен?
– Мне тридцать восемь лет, и мне не посчастливилось жениться, – бодро ответил я. – Старая история, сэр Энтони. Тем, кто нравился мне, не нравился я. И наоборот.
На самом деле я врал. Мужчина на «бентли», выпивший, по оценке врачей, не менее бутылки виски, оборвал мой брак спустя всего два месяца после его заключения. Вдобавок наградил меня жутким шрамом на левой стороне лица. Именно тогда дядя Артур отстранил меня от участия в морских спасательных операциях, и с тех пор ни одна здравомыслящая девушка даже не подумает о том, чтобы выйти за меня замуж, если узнает, чем я занимаюсь. Все еще осложняется тем, что я и не могу раскрыть свой род деятельности. Шрамы тоже не способствуют знакомствам с противоположным полом.