при определенной скорости ветра, но не имел ни малейшего понятия, что это за скорость. А если вертолет не появится, то мне предстоит долгий холодный мокрый путь обратно к месту, где я спрятал шлюпку, и еще более долгое холодное и голодное ожидание ночи, чтобы незамеченным вернуться на «Файркрест». Сейчас у меня оставалось всего двадцать четыре часа. К наступлению ночи останется двенадцать. И тогда я побежал.
Спустя пятнадцать минут и бог знает сколько крепких стволов деревьев, о которые я ударился, я услышал сперва слабый и прерывающийся, а затем усиливающийся грохочущий стук вертолетного двигателя. Черт возьми, он прибыл слишком рано! Он сейчас сядет, увидит, что никого нет, и возьмет курс на базу. Мое отчаянное состояние рассудка подтверждалось хотя бы тем, что я ни разу не задумался о том, как вертолет вообще сориентируется, не говоря о том, что он сядет в песчаной бухте в темноте, которую только что кромешной не назовешь. На секунду я даже подумал зажечь сигнальную ракету, чтобы пилот знал, что я где-то недалеко, и потянулся за ней в карман, но затем передумал. Согласно договоренности, сигнальная ракета укажет на посадочную полосу в песке, а если я зажгу ее сейчас, то вертолет пойдет на свет, ударится о верхушки сосен – и конец.
Я побежал еще быстрее. Уже много лет я не бегал более двухсот ярдов, и мои легкие хрипели и задыхались, будто поломанные кузнечные мехи в мастерской. Но я все же бежал насколько мог быстро. Я наталкивался на деревья, спотыкался о корни, падал в овраги, лицо хлестали низкие ветки, но самое плохое – я налетал на эти чертовы деревья. Я бежал с вытянутыми перед собой руками, но это не помогало, я все равно натыкался на деревья. Подобрав поломанную ветку, о которую споткнулся, я выставил ее перед собой, но куда бы я ни направлял ее, деревья все равно меня находили. Я ударился обо все деревья на острове Торбей. Я чувствовал себя, как мяч для боулинга после сложного сезона в кегельбане, с единственной, но существенной разницей в том, что шар сбивал кегли, а меня сбивали деревья. Раза три я слышал, как шум двигателя вертолета замолкает на востоке, на третий раз я был уверен, что он улетел. Но звук появился снова. На востоке начало светать, но я все еще не видел вертолета. Горизонт оставался в кромешной тьме.
Земля ушла из-под ног, и я упал. Я выставил руки, чтобы смягчить удар от падения. Но мои руки ничего не нашли. Никакого удара не последовало. Я все падал и катился по вересковому склону. И впервые за ту ночь я сильно обрадовался бы появлению сосны или любого другого дерева, которое остановит мое падение. Не могу знать точно, сколько деревьев растет на том склоне, но мне не встретилось ни одного. Если это был овраг, то, очевидно, самый глубокий на острове Торбей. По моим ощущениям, это был конец острова. Наконец я перекатился через травяную полосу и упал спиной на мягкий мокрый песок. Я долго пыхтел, ловил ртом воздух, пытался восстановить дыхание, и все же у меня было время оценить благоприятное стечение обстоятельств, а именно то, что само Провидение и несколько миллионов лет превратили когда-то острые камни в приятный мягкий песок.
Я поднялся на ноги. Да, это то место. Мне сказали, что на восточном побережье острова Торбей всего одна песчаная бухта. Света было достаточно, чтобы я увидел: да, это то самое место, хотя оно намного меньше, чем на карте. Вертолет снова появился с востока, насколько я мог судить, на высоте трехсот-четырехсот футов. Я побежал к кромке воды, вытащил сигнальную ракету из кармана, снял водостойкий корпус и оторвал шнур. Ракета сразу загорелась – яркий сине-белый огонь настолько слепящий, что пришлось свободной рукой прикрыть глаза. Огонь горел всего тридцать секунд, но этого было достаточно. Затухая, он слабо шипел и плевался, от едкого запаха я морщил нос, но все же вертолет оказался над моей головой. Два вертикально направленных прожектора, установленных на носу и в хвосте вертолета, включились одновременно, соединив свои островки света на мокром белом песке. Спустя двадцать секунд шасси погрузились в мягкий песок, металлический лязг двигателя стих, и лопасти стали медленно останавливаться. Я ни разу в жизни не летал на вертолете, хотя видел их предостаточно в своей жизни. Этот же экземпляр выглядел огромным в полутьме.
Правая дверь открылась, мне посветили в лицо фонарем. Валийский, словно долина Рондда, голос сказал:
– Доброе утро. Вы Калверт?
– Я. Можно подняться?
– Откуда мне знать, что вы и есть Калверт?
– Ну так я тебе говорю. Не строй из себя крутого чувака, парень. Ты кто такой, чтобы устанавливать мою личность?
– У вас ничего с собой нет? Никаких документов?
– Ты в своем уме? Разве тебе не понять, что некоторые люди никогда не носят с собой никаких удостоверений личности? Как думаешь, я здесь просто так прохлаждаюсь, в этом богом забытом месте, и совершенно случайно в моем кармане оказались сигнальные ракеты? Хочешь пополнить ряды безработных до заката? Отличное начало сотрудничества.
– Мне приказано соблюдать осторожность.
Он переживал и был расстроен в той же мере, что и кот, чихающий на нагретой солнцем стене. Сердечности в вертолетчике явно не наблюдалось.
– Лейтенант Скотт Уильямс, морская авиация. Боюсь, вам потребуется сам адмирал, чтобы меня уволить. Поднимайтесь.
Я поднялся на борт вертолета, закрыл дверь и сел. Лейтенант не протянул руки для пожатия. Он включил верхний свет и сказал:
– Что, черт возьми, с вашим лицом?!
– А что с ним?
– У вас кровь. Сотни мелких царапин.
– Это сосновые иголки. – Я рассказал ему, что произошло. – Зачем они прислали такой большой вертолет? На такой махине можно разместить целый батальон.
– Четырнадцать человек, если быть точнее. Я совершаю много глупостей, Калверт, но мне хватает мозгов не летать на никудышных вертолетах в такую погоду, чего доброго, еще снесет. Нас всего двое, подвесные баки полные.
– Этого хватит на весь день?
– Плюс-минус. Зависит от нашей скорости. Что вы хотите от меня?
– Вежливости для начала. Или ты такой неприветливый, потому что тебя вытащили из теплой кроватки рано утром?
– Калверт, я пилот авиационной морской поисково-спасательной службы. И это единственный летательный аппарат на базе, который может отправиться на поиски в такую погоду. Я должен выполнять свою работу, а не совершать увеселительные шпионские поездки. Мне без разницы, насколько важно ваше поручение. В пятидесяти милях отсюда в Атлантическом океане находятся люди, цепляющиеся за спасательную шлюпку в надежде остаться живыми. Вот это моя работа. Но мне приказали прибыть сюда. Итак, что вам надо?
– «Морей Роуз»?
– Вы слышали? Да, я говорю про это судно.
– Оно не существует и никогда не существовало.
– О чем вы говорите? По новостям…
– Я скажу ровно столько, сколько тебе нужно знать, лейтенант. Мне необходимо прошерстить эту область, не вызывая подозрений. Единственной способ это сделать – придумать вескую причину. Крушение «Морей Роуз» и есть та причина. Поэтому и появилась легенда о тонущем судне.
– Так это все понарошку?
– Да.
– Вы что, можете влиять на такие штуки? Вы можете влиять на новости?
– Да.
– Возможно, тогда вам и уволить меня под силу. – Он впервые улыбнулся. – Простите, сэр. Лейтенант Уильямс. Можете называть меня Скотти, – весело произнес он. – Жду ваших приказаний.
– Ты хорошо знаешь береговые линии и острова в этой области?
– С воздуха?
– Да.
– Я здесь на службе уже в течение двадцати месяцев. Мой профиль – воздушно-спасательные операции на море, военные и военно-морские учения, поиск пропавших альпинистов. Больше всего взаимодействую с морскими пехотинцами. Я знаю эту область как свои пять пальцев.
– Нужно найти место, где можно спрятать судно. Довольно большое судно. Сорок или пятьдесят футов в длину. Судно может находиться в большом лодочном ангаре, под деревьями в какой-нибудь бухте, даже в небольшой укромной гавани, которую обычно не видно с моря. Между островами Айлей и Скай.
– Так это все? Вы знаете, сколько сотен миль береговой линии на этом промежутке, включая все острова? Тысячи. Сколько времени у меня на эту работу? Месяц?
– До заката солнца. А теперь смотри. Можно исключить все населенные пункты, я имею в виду поселения с двумя соседними домами и более. А также рыболовные угодья и стандартные пароходные пути. Это поможет?
– Конечно. А что конкретно мы ищем?
– Я уже сказал.
– Понял, и мне лучше не спрашивать зачем. Где вы хотите начать поиски? Есть еще какие-нибудь идеи, чтобы ограничить зону поиска?
– Давай возьмем курс на восток к материку. Обследуем берег на двадцать миль к северу, а затем на двадцать миль к югу. Потом осмотрим Торбейский пролив и остров Торбей. Затем острова на западе и на севере.
– По этому проливу ходят большие суда.
– Извини, я не пояснил, что следует исключить те маршруты, которые используются ежедневно, а на остров Торбей теплоход заходит два раза в неделю.
– Пристегните ремень и наденьте эти наушники. Нас сегодня порядочно встряхнет. Надеюсь, вы хороший моряк.
– А где они?
Это были самые большие наушники, которые я когда-либо видел, шириной четыре дюйма, со звукоизоляционными накладками толщиной дюйм и с поворотным микрофоном.
– Для защиты ушей, – пояснил лейтенант. – Чтобы не продырявить барабанные перепонки и не оглохнуть на одну неделю. Если представите, что находитесь внутри стального барабана в цеху с паровыми котлами, при этом дюжина пневматических зубил молотит по барабану снаружи, тогда хоть немного поймете, что такое шум вертолета при запуске двигателя.
Даже с надетыми наушниками звук был ровно такой, как внутри стального барабана в цеху завода с паровыми котлами с дюжиной пневматических зубил, молотящих по барабану снаружи. Казалось, наушники совсем бесполезны. Шум проходил сквозь каждую лицевую и черепную кость. Я осторожно приподнял один наушник, чтобы понять, каково будет без них, и сразу осознал, что именно подразумевал лейтенант Уильямс под продырявленными перепонками. Он вовсе не шутил. Но даже с наушниками спустя несколько часов моя голова раскалывалась. Время от времени я бросал взгляд на смуглое худое лицо молодого валлийца, который слушал этот шум изо дня в день круглый год. Выглядит вполне здравомыслящим. Меня бы через неделю упекли в психушку.