– Что случилось, Сью?
Ну конечно, ее зовут Сью. Мог бы и догадаться. Теперь уж точно разбилась на осколки моя гебридская мечта.
– Меня зовут Джонсон, – представился я. – Из морской поисково-спасательной службы. Где-то к югу от острова Скай терпит крушение судно «Морей Роуз». Если оно неуправляемо, но все еще на плаву, его могло принести сюда. Я хотел узнать…
– А Сью, не дав вам возможности и рта открыть, чуть было не скинула вас с утеса? – Он нежно улыбнулся дочери. – Да, узнаю свою малышку. Боюсь, ей не нравятся газетчики.
– Некоторым нравятся, некоторым – нет, но я тут при чем?
– Когда вам был двадцать один год, вы могли отличить газетчика от обычного человека? Я не мог, а сейчас чую их за милю. А еще знаю, как выглядит настоящий вертолет службы спасения. И вам тоже стоит этому научиться, юная леди. Простите, мистер Джонсон, мы не можем вам помочь. Я со своими людьми несколько часов патрулировал верхушки утесов прошлой ночью, чтобы увидеть огни, сигнальные ракеты, хоть что-нибудь. Но мы ничего не разглядели.
– Благодарю вас, сэр. Хотелось бы, чтобы таких добровольцев, как вы, было больше.
Со своего места я видел мягко раскачивающиеся мачты судна оксфордской экспедиции в Литтл-Хорсшу-Бей на юге. Само судно и палатки скрывались за скалистым восточным рукавом залива. Я сказал лорду Кирксайду:
– Но почему газетчики, сэр? До Дуб-Сгейра не так легко добраться, как до Вестминстера.
– Ваша правда, мистер Джонсон. – Он улыбнулся, но глаза оставались серьезными. – Вероятно, вы слышали о… нашей семейной трагедии. Трагедии с моим старшим сыном Джонатаном и женихом Сью Джоном Роллинсоном.
Я понимал, что сейчас последует. Круги под ее глазами спустя все эти месяцы. Она наверняка сильно любила своего жениха. Я едва мог поверить в это.
– Я не газетчик, сэр. Подглядывание – не мой род занятий.
Ну да, не мой род занятий, а моя жизнь, смысл моего существования. Но сейчас не время для признаний.
– Авиакатастрофа. У Джонатана был свой личный самолет «Бичкрафт». – Лорд указал на полосу зеленого дерна, бегущую к северным утесам. – Он взлетел тем утром отсюда. Газетчики жаждали репортажа с места событий и прибыли кто на вертолете, кто на катере. Там, в западной части имения, есть причал. – И снова грустная улыбка. – Их ожидал не очень радушный прием. Могу предложить вам и вашему пилоту выпить?
Несмотря на характеристику Уильямса, лорд Кирксайд, похоже, сделан из другого теста, в отличие от дочери и мистера Дональда Макэхерна. С другой стороны, архиепископ Кентерберийский знал по своему горькому опыту, что лорд Кирксайд – намного более жесткий человек в сравнении с его дочерью и мистером Макэхерном.
– Благодарю, сэр. Очень любезно с вашей стороны. Но очень скоро стемнеет.
– Конечно-конечно. Как безрассудно с моей стороны. Но вы, вероятно, не сильно надеетесь на положительный исход.
– Честно говоря, нет. Вы же знаете, как оно бывает, сэр.
– Скрестим пальцы, чтобы вам выпал этот шанс на миллион. Удачи, мистер Джонсон! – Он пожал мне руку и зашагал прочь.
Его дочь помедлила, но все же протянула руку и улыбнулась. Когда порыв ветра сдул ей волосы с лица и она улыбнулась – не важно, черные глаза у нее или нет, – то конец Дейрдре и гебридской мечте показался мне не таким существенным. Я вернулся к вертолету, и мы полетели дальше.
– У нас остается мало топлива и времени, – сказал Уильямс. – Еще примерно час – и стемнеет. Куда направимся, мистер Калверт?
– На север. Лети над этим участком травы. Похоже, он служил взлетной полосой для легких самолетов, а затем полетим над вершиной утеса. Не торопись.
Так он и поступил, затем мы летели на север еще на протяжении десяти минут. Оказавшись вне поля зрения наблюдателей всех островов, мы совершили большой полукруг на запад, юг и восток, потом направились домой.
Солнце село, ночь наступала на сушу в песчаной бухте на восточной стороне острова Торбей. Я едва различал черный силуэт покрытого деревьями острова, слабый серебряный отблеск песка, полукруглую белизну там, где острые рифы окаймляли морской подступ к бухте. Как по мне, так этот подступ выглядел крайне ненадежным, но Уильямс казался спокойным, словно мать на детском конкурсе, заранее подкупившая судью пятифунтовой банкнотой. Ну если он не волнуется, значит и мне не стоит. Я ничего не знал о вертолетах, но хорошо знал людей, поэтому мог с уверенностью сказать, что рядом сидит первоклассный пилот. Единственное, о чем мне стоило волноваться, – это о моем возвращении через тот адский лес. Правда, был один плюс: мне не придется бежать.
Уильямс потянулся включить посадочные огни, но свет вспыхнул за секунду до того, как его пальцы коснулись выключателя. Не с вертолета, а с земли. Яркий слепящий свет, должно быть, от пятидюймового прожектора, расположенного между линией полной воды бухты и линией деревьев. Мгновение луч перемещался, а потом стабилизировался на кабине вертолета, внутри которой стало так же ярко, как при полуденном солнце. Я повернул голову, желая избежать яркого света, и увидел, как Уильямс вскинул руку, чтобы защитить глаза, затем устало подался вперед на сиденье – его белая льняная рубашка окрасилась в красный цвет, в центре груди зияла большая рана. Я кинулся вперед и вниз, чтобы укрыться от пулеметной очереди, разбившей вдребезги лобовое стекло. Вертолет лишился управления и начал резко терять высоту, медленно вращаясь вокруг своей оси. Я попытался выхватить штурвал из рук мертвого пилота, но тут изменилась траектория пуль, то ли потому, что человек с пулеметом изменил цель, то ли был застигнут врасплох неожиданным снижением вертолета. Внезапно раздалась сумасшедшая какофония звуков: железный лязг стальных пуль, разрывающих кожух двигателя, который смешался с жутким рикошетом стреляных деформированных гильз. Двигатель неожиданно заглох, будто кто-то выключил зажигание. Управление вертолетом было полностью потеряно, он безжизненно висел в воздухе. Так не могло продолжаться долго, но я ничего не мог с этим поделать. Я сгруппировался для небольшой встряски во время удара при падении в воду, но меня не просто тряхнуло, а чуть было не расколошматило, чего я никак не ожидал. И все из-за того, что вертолет упал не в воду, а на береговые рифы. Я попытался пробраться к двери, но у меня не получилось, мы сели на риф носом вниз и лицом к морю. Из этого положения, когда я находился под панелью управления, дверь, оказавшаяся надо мной, была вне зоны досягаемости. Я был слишком шокирован, слишком слаб, чтобы предпринять настоящую попытку к ней пробраться. Ледяная вода хлынула сквозь треснутое лобовое стекло и дыры в полу фюзеляжа. На секунду было тихо, как в могиле, казалось, только шипение поступающей воды подчеркивало тишину, затем пулемет продолжил свою работу. Пули проходили сквозь нижнюю часть фюзеляжа за мной и выходили через лобовое стекло надо мной. Дважды я чувствовал, как пули чиркнули по правому плечу, и попытался еще больше с головой уйти в ледяные воды. Затем, вероятно, из-за того, что в носу набралась вода, и из-за обстрела задней части вертолета, он накренился вперед, на мгновение остановился, соскользнул с рифа и камнем упал на дно моря.
Глава 5
Среда, сумерки – 20:40
Очень часто люди придумывают всякого рода байки, особенно это характерно для тех, кто не знает, о чем говорит. Так вот, среди наиболее смехотворных и необоснованных небылиц есть исключительно дурацкая, согласно которой смерть от утопления – дело спокойное, легкое и в действительности откровенно приятное. На самом деле это не так. Подобный уход в небытие просто ужасен. Я знаю, о чем говорю, потому что тонул и мне это не понравилось ни на йоту. Ощущение в моей вздувающейся голове было такое, словно ее до отказа накачали сжатым воздухом, глаза и уши невыносимо болели, ноздри, рот и живот были заполнены морской водой, а разрывающиеся легкие ощущались так, будто кто-то наполнил их бензином и зажег спичку. Может, мне станет легче, если открою рот? Если я глубоко вдохну, это уменьшит пылающую агонию легких. Да, вдох окажется последним, но, вероятно, затем наступит тишина, умиротворение и спокойствие. Даже на сегодняшний день я в это не верю.
Чертову дверь заклинило. После удара, который принял на себя фюзеляж, сначала разбившись о рифы, затем о морское дно, было бы чудом, если бы дверь не заело. Я толкнул ее, потянул на себя, потом ударил сжатыми кулаками. Безрезультатно. Кровь клокотала и шипела в ушах, жар в груди ломал мои ребра и легкие, выдавливая из меня жизнь. Я уперся обеими ногами в панель управления, обхватил дверную ручку обеими руками, оттолкнулся и со всей силы потянул за нее. На такое способен только человек, которому угрожает смерть. Дверная ручка раскололась, а меня отбросило назад и вверх в хвостовую часть фюзеляжа, неожиданно мои легкие отказали. Смерть не может быть хуже этой агонии. Воздух устремился прочь через наполненный водой рот и ноздри, я сделал судорожный вдох, последний в своей жизни, – вдох, который наполнит мои легкие морской водой.
Но легкие наполнились не водой, а воздухом. Ядовитым сжатым воздухом с парами бензина и масла, но все же воздухом. Это был не пряный соленый воздух Западных островов, не наполненный вином воздух Эгейского моря, не сосновый воздух Норвегии и не воздух с привкусом игристого шампанского высоких Альп. Вкус таких видов воздуха мне знаком. Если смешать их вместе, то они являют собой бледное подобие того воздуха, который я вдохнул. Он представлял собой удивительное сочетание азота, кислорода, бензина и масла, загнанных в воздушный карман под неповрежденной верхней задней частью фюзеляжа, единственной уцелевшей при пулеметном обстреле. Неудивительно, что у воздуха был такой привкус.
Вода уже доходила мне до шеи. Я сделал полдюжины глубоких вдохов, чтобы уменьшить огонь в легких и снизить клокотание, шипение и головокружение до терпимого уровня, затем оттолкнулся назад и вверх до предела фюзеляжа. Вода теперь доходила до уровня грудной клетки. Я поводил рукой в кромешной тьме, стараясь оценить количество доступного мне воздуха. Невозможно сказать точно, но, думаю, достаточно; имеющегося сжатого воздуха мне хватит на десять-пятн