Он услышал, как я вошел, и не торопясь обернулся, как обернулся бы человек, который знает: на земле не осталось ничего, что могло бы причинить ему боль. Доналд Макэхерн посмотрел на меня, на пистолет в моей руке, посмотрел на свое ружье двенадцатого калибра, висевшее на паре гвоздей на стене, и снова откинулся на стуле.
– Кто вы такой, черт вас побери?! – равнодушно спросил он.
– Меня зовут Калверт. Я приходил к вам вчера. – Я снял капюшон, и он тотчас меня узнал, я кивнул на его ружье. – Этим вечером оно не понадобится вам, мистер Макэхерн. В любом случае оно и тогда было на предохранителе.
– Вы очень наблюдательны. В нем даже патронов не было.
– И вам тогда никто не угрожал, стоя у вас за спиной?
– Не понимаю, о чем вы, – устало произнес он. – Кто вы такой? Что вам надо?
– Я хочу знать, почему вы так встретили меня вчера. – Я убрал пистолет. – Это было далеко не дружелюбно, мистер Макэхерн.
– Кто вы, сэр?
Сегодня он выглядел еще старше, старый, разбитый и измученный.
– Меня зовут Калверт. Они велели вам отпугивать всех посетителей, не так ли, мистер Макэхерн? – (Ответа не последовало.) – Этим вечером я задал несколько вопросов вашему другу Арчи Макдональду, сержанту Торбея. Он сказал мне, что вы женаты. Я не вижу миссис Макэхерн.
Он приподнялся, старые, налитые кровью глаза заблестели, но потом снова откинулся на стуле, глаза потускнели.
– Как-то ночью вы выходили на своем судне, ведь так, мистер Макэхерн? И тогда вы увидели больше, чем следует. Они вас поймали и привели сюда, но забрали миссис Макэхерн и предупредили, что если вы хоть слово кому-нибудь скажете, то никогда больше не увидите свою жену. То есть живой не увидите. Они приказали вам оставаться здесь, на случай если появятся ваши знакомые или какие-нибудь незнакомые люди, которые поднимут тревогу, если вас не найдут. А чтобы у вас не возникло соблазна отправиться на материк просить помощи, хотя я бы ни за что не подумал, что вы настолько сумасшедший, чтобы это сделать, они сломали ваш двигатель. С помощью мешков, пропитанных соленой водой. Ни один человек не заподозрит неладное, просто посчитают, что поломка двигателя вызвана небрежным отношением.
– Да, это сделали они. – Он отрешенно уставился на огонь, а его голос напоминал тихий шепот человека, который думал вслух и едва сознавал, что говорит. – Они забрали ее и угробили мое судно. У меня были сбережения в задней комнате, они и их прихватили. Как жаль, что у меня нет миллиона фунтов стерлингов, чтобы откупиться от них. Только бы они оставили мою Маири. Она на пять лет старше меня. – Макэхерн больше ничего не скрывал.
– На что же вы живете? – спросил я.
– Раз в две недели они привозят мне немного консервов и сгущенное молоко. Чай у меня есть, иногда ловлю рыбу с утесов. – Он уставился на огонь, наморщив лоб, словно неожиданно осознал, что я привнес что-то новое в его жизнь. – Кто вы, сэр? Кто вы? Вы не один из них. И вы не полицейский, я точно знаю. Я их видел, полицейских этих. Но вы совершенно другое дело.
Признаки жизни проявились на его лице и в глазах. Он смотрел на меня целую минуту, мне уже становилось некомфортно под взглядом увядших глаз, как вдруг он сказал:
– Я знаю, кто вы. Я знаю, кем вы можете быть. Вы правительственный агент. Вы агент Британской секретной службы.
Ну что же, снимаю шляпу перед этим стариком. Вот стою я, ничем не примечательный, в застегнутом до подбородка костюме для подводного плавания, и он тотчас меня вычисляет. Вот все, что нужно знать о неприметности тех, кто охраняет секреты нашей страны. Я подумал о том, что бы сказал ему дядя Артур, будь он на моем месте: автоматические угрозы об увольнении и заточении в тюрьму, если старик произнесет хотя бы слово? Но у Дональда Макэхерна нет работы, чтобы грозить ему увольнением. А поскольку он всю жизнь провел на Эйлен-Оране, даже тюрьма особо строгого режима показалась бы ему гостиницей, которой Эгон Рони без раздумий присвоил бы шесть звезд. Так что никакого смысла в запугивании не было. Впервые в жизни я признался:
– Да, я агент секретной службы, мистер Макэхерн. Я собираюсь вернуть вашу жену.
Он очень медленно кивнул:
– Это будет очень смело, мистер Калверт. Вы же знаете, какого рода люди будут вас поджидать?
– Если я когда-нибудь получу медаль, мистер Макэхерн, скорее всего, это произойдет по ошибке, но в остальном я очень хорошо осведомлен о том, кто мне противостоит. Постарайтесь поверить мне, мистер Макэхерн. Все будет в порядке. Вы ведь участвовали в войне, да?
– Вы и это знаете. Кто вам рассказал?
Я покачал головой:
– Никто мне не говорил.
– Благодарю вас, сэр. – Он неожиданно выпрямился. – Я служил двадцать два года. Перед вами сержант пятьдесят первой хайлендской дивизии.
– Сержант пятьдесят первой хайлендской дивизии, – повторил я. – Очень многие люди, мистер Макэхерн, и не все они шотландцы, считают, что лучшей дивизии не было во всем мире.
– И уж не Дональду Макэхерну не соглашаться с вами, сэр. – Впервые тень улыбки коснулась его увядших глаз. – Может, один или два случая были хуже. Вы убедительны, мистер Калверт. Мы никогда не бежали, не теряли надежды и не сдавались. – Он неожиданно встал. – Боже мой, о чем я говорю? Я иду с вами, мистер Калверт.
Я поднялся и коснулся его плеча:
– Благодарю вас, мистер Макэхерн, но нет. Вы уже сделали достаточно. Ваши боевые дни закончились. Оставьте это мне.
Он молча посмотрел на меня, затем кивнул. Снова тень улыбки.
– Да, возможно, вы правы. Я просто буду вам мешать. Я это понимаю. – Он устало опустился на стул.
Я направился к двери:
– Спокойной ночи, мистер Макэхерн. Скоро ваша жена будет в безопасности.
– Скоро моя жена будет в безопасности, – повторил он и поднял на меня повлажневшие глаза, а когда заговорил, то в его голосе, как и на лице, было легкое удивление. – Знаете, я в это верю.
– Не сомневайтесь. Я лично верну ее вам, и это доставит мне больше удовольствия, чем что-либо сделанное мной ранее в этой жизни. В пятницу утром, мистер Макэхерн.
– В пятницу утром? Так скоро? Так скоро? – Он смотрел на точку в миллиарде световых лет отсюда и, казалось, не осознавал, что я стою у открытой двери, а затем улыбнулся, искренне, радостно. – Этой ночью я глаз не сомкну, мистер Калверт. И завтрашней ночью тоже.
– Зато спокойно уснете в пятницу, – пообещал я.
Он меня уже не видел, слезы текли по его серым небритым щекам, поэтому я тихо прикрыл дверь и оставил его наедине со своими мечтами.
Глава 8
Четверг, 2:00—4:30
С острова Эйлен-Оран я вплавь перебрался на остров Крейгмор, но все еще не улыбался. На это было много причин. Во-первых, морской дуэт дяди Артура и Шарлотты Скурас пугал меня до чертиков. Во-вторых, северная оконечность Крейгмора была намного более открытой, да и рифов было больше, чем на южном берегу Эйлен-Орана. В-третьих, туман сгущался. В-четвертых, я выдохся и был весь в синяках из-за больших волн, швырявших меня на невидимые рифы по пути на берег. И в-пятых, я задавался вопросом: смогу ли вообще сдержать опрометчивое обещание, которое дал Дональду Макэхерну? Подумай я еще, наверняка нашел бы массу веских доводов своей хмурости, но времени было в обрез. Ночь утекала, словно песок сквозь пальцы, а мне предстояло много работы до рассвета.
Ближайшее из двух рыболовных судов в небольшой естественной гавани довольно сильно покачивалось на волнах, закручивающихся у рифа и образующих естественный волнорез к западу. По этой причине я совсем не беспокоился о возможном шуме, создаваемом мной при подъеме на палубу. Переживать мне стоило из-за проклятого яркого света, исходившего от герметичного светильника у сарая для разделки акульих туш. Он горел настолько ярко, что меня могли заметить из других домов на берегу. Но это беспокойство было сущим пустяком, ведь я чувствовал неимоверную благодарность за само наличие светильника. В бескрайней голубой дали дяде Артуру не помешает любой луч надежды, который он отыщет.
Это было обычное рыболовное судно длиной примерно сорок пять футов, и смотрелось оно так, будто ураган был ему нипочем. Я обошел его за две минуты. Все в безупречном состоянии, ничего лишнего на борту. Настоящее рыболовное судно. Второе судно было точной копией первого. Во мне затеплилась надежда. Я совру, если скажу, что она вознеслась до небес, но сейчас она хотя бы приподнялась с земли, на которой порядком завалялась.
Добравшись до берега, я оставил снаряжение для подводного плавания там, где до него не доберется вода. Затем осторожно направился к разделочному сараю, стараясь оставаться в тени. Там я обнаружил лебедки, стальные чаны и бочки, а также ассортимент жуткого инструментария, используемого для разделки рыб, мостовые краны, какие-то непонятные, но очевидно безобидные механизмы, останки акул. Надо отметить, запах в сарае стоял невыносимо тошнотворный. Я поспешно покинул это место.
В первых домиках я ничего не обнаружил. Я посветил фонарем через разбитое окно. Комната оказалась пустой, будто в течение полувека сюда не ступала нога человека. Я не сомневался в словах Уильямса, который сказал, что эту крошечную деревню покинули еще до Первой мировой войны. Удивительно, обои выглядели так, словно их поклеили вчера, – невероятный и необъяснимый феномен на Западных островах. Ваша бабушка, потому как в те времена дедушка скорее дал бы зарок не пить, чем что-нибудь сделал бы по дому, нашлепала на стены какие-то обои стоимостью девять пенсов за ярд, и вот пятьдесят лет спустя они все еще там, такие же свежие, как и в день, когда их клеили.
Второй домик был таким же заброшенным, как и первый. Третий, самый отдаленный от разделочного сарая, – место, где жили охотники на акул. По вполне понятной и логичной причине: чем дальше от этого тошнотворного ужаса, тем лучше. Будь у меня выбор, я бы жил в палатке на противоположном конце острова. Но это мое субъективное мнение. Ведь может статься, что для охотников на акул смрад от разделочного сарая – все равно что зловонный запах жидкого навоза для швейцарских фермеров: сама суть бытия. Символ успеха. По мне, так слишком высокая цена за успех.