Хокинс кивнул.
– Подпись: адмирал Хокинс.
– Мы, должно быть, обеспечиваем немало головной боли людям в Пентагоне, – с некоторым удовлетворением произнес Хокинс. – Им потребуется еще больше аспирина.
– Аспирина недостаточно, – сказал ван Гельдер. – Нужны бессонные ночи.
– Вы что-то придумали, ван Гельдер?
– Да, сэр. Они вряд ли имеют представление об ужасающем потенциале ситуации здесь, на Санторине, – о сочетании всех этих мегатонн водородных бомб, термических шлейфов, вулканов и землетрясений вдоль границ тектонических плит и о возможных катастрофических результатах. Если бы профессор Бенсон вкратце изложил лекцию, которую он прочитал нам сегодня вечером в кают-компании, это могло бы дать им больше поводов для размышлений.
– Какой вы недобрый, ван Гельдер. Великолепное предложение. Этой ночью множество народу не будет спать на берегах Потомака. А вы как думаете, профессор?
– Я буду только рад.
Когда младший лейтенант Кусто вместе с двумя водолазами и их снаряжением вернулся с Санторина, они обнаружили, что «Ариадна» пребывает в темноте. Сочтя, что зловещее подслушивающее устройство на морском дне важнее всего, Тэлбот обратился к лейтенанту Денхольму за советом, как эффективнее подавить шумы. Денхольм не мелочился. В результате было запрещено использование всех механических устройств, от генераторов до электробритв. Нормально функционировали лишь основное освещение, радар, гидролокатор и радио: все они могли так же хорошо работать от аккумуляторов. Гидролокатор, отслеживающий тиканье таймера на затонувшем бомбардировщике, теперь работал непрерывно.
Водолазы, главный старшина Кэррингтон и старшина Грант, были на удивление похожи друг на друга: обоим около тридцати, оба среднего роста и плотного телосложения, оба улыбчивые, но эта жизнерадостность никоим образом не умаляла их почти устрашающей ауры компетентности. Они засели вместе с Тэлботом и ван Гельдером в кают-компании.
– Это все, что я знаю о ситуации внизу, – сказал Тэлбот, – и, видит Бог, этого мало. Я хочу знать всего три вещи: степень ущерба, источник тиканья и можно ли отключить эту штуку, хотя я заранее убежден, что это невозможно. Вы осознаёте опасность и понимаете, что я не могу приказать вам сделать это. Как вам нравится такая перспектива, главный старшина?
– Совершенно не нравится, сэр, – невозмутимо отозвался Кэррингтон. – Ни я, ни Билл Грант не тянем на героев. Мы спустимся туда очень тихо. Можете не беспокоиться о нас – беспокоиться вам следует о том, что думает ваша команда. Если мы ошибемся, они все присоединятся к нам в далекой синеве или где-то там еще. Я знаю, что вы хотите спуститься с нами, сэр, но действительно ли это необходимо? У нас есть большой опыт передвижения внутри затонувших кораблей, не сталкиваясь ни с чем, и мы оба помощники торпедоносцев, так что взрывчатка, можно сказать, наше дело. Я признаю, что это не та взрывчатка, которая у вас там внизу, но мы знаем достаточно, чтобы случайно не привести в действие бомбу.
– А мы, значит, недостаточно? – Тэлбот улыбнулся. – Вы очень тактичны, главстаршина. Вы опасаетесь, что мы во что-нибудь врежемся, или пнем ногой детонатор, или еще что-нибудь этакое сделаем. Когда вы говорите «необходимо», то, наверное, имеете в виду «разумно», и это касается нашего опыта погружений или его отсутствия?
– Нам известно о вашем опыте погружений, сэр. Вы должны понять, что, узнав, куда мы отправляемся, мы осторожно навели справки. Мы знаем, что вы командовали подводной лодкой и что лейтенант-коммандер был вашим старшим помощником. Мы знаем, что вы оба прошли через спасательную шахту подводной лодки ее величества «Дельфин» и что вы не раз занимались фридайвингом. Нет, мы не думаем, что вы будете мешать нам или пинать все вокруг ногами. – Кэррингтон поднял руки в знак согласия. – Какова емкость ваших батарей, сэр?
– Для основных целей, без работы механизмов, вполне хватает. На несколько дней.
– Мы возьмем три утяжеленных прожектора и подвесим их примерно в двадцати футах над дном. Это должно обеспечить достаточное освещение. У каждого из нас будет мощный фонарь. У нас есть небольшая сумка с инструментами для резки и пиления и ножницы по металлу. Есть также кислородно-ацетиленовый резак, пользоваться которым под водой намного труднее, чем предполагает большинство людей, но, поскольку это всего лишь разведывательный спуск, мы его с собой не возьмем. Мы предпочитаем дыхание по замкнутому контуру – поровну кислорода и азота и очиститель углекислого газа. На глубине сто футов, где находится самолет, мы спокойно можем пробыть под водой в течение часа без всякого риска кислородного отравления или кессонной болезни. Это, конечно, чисто академический вопрос. Если к самолету есть доступ и фюзеляж не раздавлен, несколько минут дадут нам все, что мы хотим знать. Два уточнения по поводу шлема. На подбородке есть переговорное устройство – вам нужно нажать, чтобы заработал усилитель, позволяющий нам разговаривать лицевым стеклом к стеклу. Второе нажатие отключает его. И еще есть пара разъемов над ушами – туда можно подключать то, что по факту является стетоскопом.
– Это все?
– Да.
– Мы можем отправляться прямо сейчас?
– А последняя проверка, сэр? – Кэррингтону не нужно было уточнять, что за проверка.
Тэлбот снял трубку телефона, коротко переговорил с кем-то и положил ее на место.
– Наш друг все еще работает.
Вода была теплой, спокойной и настолько чистой, что они видели огни дуговых ламп еще до того, как погрузились в темное Эгейское море. С Кэррингтоном в качестве ведущего и с якорным тросом маркерного буя в качестве ориентира они спустились на пятьдесят футов вниз и остановились.
Три дуговые лампы висели поперек затонувшего бомбардировщика, отчетливо освещая фюзеляж и оба крыла. Левое крыло, хотя и не отвалившееся, было почти полностью срезано на пространстве между внутренним двигателем и фюзеляжем и отклонено назад примерно на тридцать градусов от нормального положения. Хвост был почти полностью уничтожен. Фюзеляж или та его часть, которую можно было разглядеть сверху, оказался относительно цел. Носовой обтекатель самолета был окутан тенью.
Они продолжали спускаться до тех пор, пока их ноги не коснулись верха фюзеляжа, потом то ли пошли, то ли поплыли, пока не добрались до передней части самолета. Там они включили ручные фонари и заглянули в полностью разбитые окна кабины. Пилот и второй пилот все еще оставались на своих местах. Это были уже не люди, а рудиментарные останки того, что когда-то было людьми. Судя по всему, они умерли мгновенно. Кэррингтон посмотрел на Тэлбота и покачал головой, потом опустился на морское дно перед обтекателем.
Отверстие, появившееся в результате взрыва, имело округлую форму и зазубренные края, выгнутые наружу, а это убедительно доказывало, что взрыв произошел внутри самолета. Диаметр отверстия составлял примерно пять футов. Двигаясь медленно и осторожно, чтобы не повредить резиновые детали своих гидрокостюмов, они гуськом прошли в отсек высотой не более четырех футов и длиной почти двадцать футов; он начинался у носового обтекателя, уходил под кабину экипажа, а затем продолжался на несколько футов дальше. Обе стороны отсека были заставлены оборудованием и механическими ящиками, настолько раздавленными и искореженными, что невозможно было угадать их изначальное назначение.
Люк на двух третях отсека вышибло вверх. Проем вел в пространство прямо за сиденьями двух пилотов. В кормовой части находились остатки маленькой радиорубки. Человек в ней, казалось, мирно спал, согнувшись над скрещенными руками и все еще сжимая в одной руке ключ радиопередатчика. Дальше четыре короткие ступеньки вели к овальной двери, вделанной в прочную стальную переборку. Дверь крепилась восемью зажимами, некоторые из них заклинило в результате взрыва. Молоток из брезентовой сумки Кэррингтона вскоре вернул их в более свободное положение.
За дверью располагался грузовой отсек, унылый, чисто функциональный и явно спроектированный для одной-единственной цели – перевозки ракет. Они крепились тяжелыми стальными зажимами, которые, в свою очередь, были прикреплены болтами к продольным усиленным стальным балкам, проходившим по полу и борту фюзеляжа. Отсек заполняло масло, смешанное с водой, но даже в странном, кружащемся желтоватом свете ракеты не казались ни особо угрожающими, ни зловещими. Тонкие, изящные, заключенные с обоих концов в прямоугольную металлическую коробку, они выглядели совершенно безобидно. Но каждая из них обладала мощностью в пятнадцать мегатонн фугасного взрывчатого вещества.
В первом отделении отсека их было шесть. Чисто для формальности, а не из каких-то ожиданий Тэлбот и Керрингтон поочередно приложили стетоскопы к каждому цилиндру. Результаты, как они и предполагали, оказались отрицательными: доктор Викрам был уверен, что в этих ракетах нет часовых механизмов.
В центральном отделении тоже оказалось шесть ракет. Три из них были такого же размера, что их сородичи в переднем отделении, а остальные три имели не более пяти футов в длину. Вероятно, это и были атомные бомбы. Когда Кэррингтон дошел со стетоскопом до третьей мины, он подозвал Тэлбота, и тот тоже прислушался. Ему не пришлось слушать долго. Тиканье с промежутком в две с половиной секунды звучало точно так же, как в гидроакустической рубке.
В кормовом отсеке они провели рутинное прослушивание оставшихся шести ракет и, как и ожидалось, ничего не обнаружили. Кэррингтон прижался лицевым стеклом к стеклу Тэлбота:
– Достаточно?
– Достаточно.
– Недолго вы там пробыли, – заметил Хокинс.
– Ровно столько, чтобы выяснить все, что нам нужно. Ракеты там, все на месте, все соответствуют списку Пентагона. Активирована только одна бомба. Трое мертвецов. Это все, не считая самого важного факта. Бомбардировщик потерпел крушение из-за взрыва на борту. Какая-то добрая душа засунула взрывное устройство под кабину экипажа. В Пентагоне, должно быть, рады, что предусмотрели незначительную вероятность того, что в одном шансе из десяти тысяч их безопасность может оказаться нарушена. Незначительная вероятность осуществилась. Возникает несколько интересных вопросов, не так ли, сэр? Кто? Что? Почему? Когда? «Где?» мы спрашивать не будем, потому что это мы уже знаем.