– Сколько времени это займет? – спросил Хокинс.
– Могу лишь предполагать, – ответил Монтгомери. – Час, может, чуть больше. Мы не знаем, насколько толстая обшивка фюзеляжа и насколько она прочная. Мы не знаем, насколько толсты и прочны боковые усиливающие элементы. Что я точно знаю, так это то, что мы будем резать корпус с минимально возможным пламенем и даже при такой уменьшенной мощности произведем изрядное количество тепла в воздушном пространстве и воде внизу. Само собой разумеется, что никто раньше не делал ничего подобного.
– Если вы будете оставаться здесь и наблюдать за происходящим, поможет ли это делу? Я имею в виду, поможет ли это решать возникающие проблемы?
– Нисколько. А, вы намекаете на обед?
– Где бы мы ни находились – здесь или в кают-компании «Ариадны», если эти штуковины взорвутся, нам будет все равно.
– Верно. Миллисекунда тут, миллисекунда там. Приговоренный плотно позавтракал. Ну или в нашем случае – пообедал.
Хотя обед нельзя было назвать праздничным, над ним не витало ощущение обреченности, притом что большинство присутствующих осознавали, что сидят на бомбе замедленного действия, которая перестала тикать. Разговор протекал непринужденно, ни в коей мере не напоминая навязчивую нервную болтовню людей, находящихся в состоянии стресса. Профессор Уотерспун охотно и часто высказывался по любому возникающему вопросу, но не из-за говорливости, а потому, что он был прирожденным собеседником, любил дискуссии и свободный обмен идеями. Андропулос тоже не молчал, хотя, по-видимому, думал лишь об одном – о загадке только что поднятого из глубины бомбардировщика. Его не приглашали на борт «Килхаррана», но и с «Ариадны» он мог видеть достаточно. Он явно испытывал сильный и вполне объяснимый интерес к тому, что же такое случилось с бомбардировщиком, но был достаточно умен, чтобы не задавать каких-либо вопросов и ничем не показывать, что он вообще что-то знает о происходящем. Тэлбот поймал взгляд сидящего напротив адмирала Хокинса, и тот едва заметно кивнул. Было ясно, что они не смогут держать Андропулоса в полном неведении.
– До сих пор, мистер Андропулос, – начал Тэлбот, – мы не рассказывали вам все, что знаем. Это не было упущением, и мы не станем извиняться за наше молчание. Уверяю вас, нашей единственной заботой было не вызвать ненужную тревогу и опасения, особенно у ваших двух девушек. Но такой человек, как вы, должен живо интересоваться международными делами, и в конце концов, вы грек, ваша страна – член НАТО, и вы имеете право знать.
Судя по тону Тэлбота, открытому и расслабленному, никто не предположил бы, о чем он думает на самом деле. А он думал о том, что Андропулос живо интересуется только международным преступным миром, что ему наплевать и на Грецию, и на НАТО и что он имеет право знать лишь то, что он, Тэлбот, сочтет нужным ему сказать.
– Этот самолет – американский бомбардировщик, он нес смертоносный груз, в том числе водородные и атомные бомбы, почти наверняка предназначавшиеся для ракетной базы НАТО где-то в Греции.
Выражение лица Андропулоса, поначалу ошеломленное, быстро сменилось мрачным пониманием.
– Мы можем лишь догадываться, что послужило причиной катастрофы. Это мог быть взрыв двигателя. С другой стороны, самолет мог нести различное оружие, и какое-то из них – очевидно, неядерное – могло выйти из строя. Мы этого не знаем, у нас нет средств это выяснить, и, вероятно, мы никогда этого не узнаем. Экипаж, конечно же, погиб.
Андропулос покачал головой. В его ясных, невинных глазах отразилась печаль.
– Боже милостивый, какая трагедия, какая трагедия! – Он замолчал и задумался. – Но в этом мире существуют террористы. – Он говорил о террористах так, словно они были пришельцами с другой планеты. – Я знаю, это звучит бессмысленно, но что, если мы имеем дело с диверсией?
– Это невозможно. Самолет вылетел с совершенно секретной базы ВВС, где соблюдаются самые строгие меры безопасности. Я допускаю, что кто-то проявил неосторожность, но не верю, что кто-то преднамеренно установил на борту взрывное устройство. То, что произошло, можно рассматривать только как роковую случайность.
– Хотел бы я разделять вашу веру в ближних наших. – Андропулос снова покачал головой. – Нет таких глубин, куда не сумели бы проникнуть эти нелюди. Но если вы говорите, что это было физически невозможно, то я поверю, и с радостью. Мне не хотелось бы, чтобы меня считали членом человеческого рода, способного зайти так невыразимо далеко. Что было, то прошло, я полагаю, но есть еще и будущее. Что будет дальше, коммандер?
– Прежде чем принять решение, нам придется подождать, пока мы не проберемся внутрь самолета. Насколько я понимаю, удары и взрывы, которые испытало это ядерное оружие, могли повлиять на его, как бы это сказать, деликатные системы управления огнем.
– А вы или кто-то из вашей команды обладаете опытом, позволяющим выносить суждения по таким вопросам?
– Ни я, ни моя команда ничего не знаем о подобных вещах. Но всего в двух стульях от вас сидит человек, который знает. Доктор Викрам – я не стану щадить его скромность – всемирно известный физик-ядерщик, специализирующийся на ядерном оружии. Нам очень повезло, что он оказался на борту.
– Какое счастливое совпадение! – Андропулос подался вперед и коротко поклонился Викраму. – Я, конечно же, не знал, что вы такой специалист в этом вопросе. Надеюсь, вы сумеете помочь разрешить эту ужасную проблему.
– Вряд ли она относится к категории ужасных, мистер Андропулос, – возразил Тэлбот. – Назовем ее просто проблемой. – Он повернулся к Денхольму, который только что вошел в кают-компанию. – Лейтенант?
– Простите за беспокойство, сэр. Лейтенант Маккаферти извиняется, но просит вас пройти в машинное отделение.
Оказавшись снаружи, Тэлбот спросил:
– Что случилось в машинном отделении, Джимми?
– Ничего не случилось. Это всего лишь новая привычка всех обманывать. Сообщение из Пентагона, сэр, и кое-какая интересная информация, обнаруженная Теодором.
– Я думал, он отдыхает.
– Он решил не отдыхать, сэр, и очень кстати. Уверен, что вы с этим согласитесь. – Он достал листок бумаги. – Сообщение из Вашингтона.
– «Критронное устройство отправлено из Нью-Йорка в Афины „Конкордом“». Честное слово, кто-то там действительно имеет какое-то влияние. Я усматриваю в этом руку президента. Вы только представьте себе негодование ста с лишним пассажиров «Конкорда», направляющихся в Европу, когда их внезапно высаживают на взлетную полосу аэропорта имени Кеннеди из-за крохотного электрического устройства! Тем более что они даже не догадываются, почему их вышвырнули из самолета. Далее говорится: «Полное сотрудничество со стороны британских авиалиний, испанских и итальянских властей».
– Но при чем тут Испания и Италия? – спросил Денхольм. – Нам не требуется разрешение, чтобы пролетать над дружественными странами. Нужно предупредить авиадиспетчеров, вот и все.
– По-видимому, кроме тех случаев, когда вы собираетесь нарушить обычный покой и тишину в этих странах непрерывными звуковыми ударами. Последняя фраза: «Расчетное время прибытия – три часа дня». Остается всего час. Нам нужно договориться о том, чтобы в аэропорту Афин стоял наготове самолет. А теперь давайте посмотрим, что приготовил для нас Теодор. Я уверен, там что-то важное.
Теодор действительно отыскал нечто важное, но значимость этой находки не сразу стала ясна.
– Я начал третий и последний список, капитан, – сказал Теодор, – и это шестое имя, которое я нашел. Георгий Скеперцис. Полный вашингтонский адрес. Под адресом, как видите, написано: «Реф. КК, ТТ». Мне это ни о чем не говорит.
– Мне тоже, – сказал Тэлбот. – А вам, лейтенант?
– Возможно. Скеперцис – греческая фамилия, это точно. Наверное, земляк Андропулоса. И если у нашего друга есть контакты в Пентагоне, можно поспорить, что он не станет связываться с ними, используя подлинные имена, чтобы не привлечь внимание Пентагона. Вполне логично предположить, что Андропулос использует посредника.
– От этого человека я жду чего угодно. Скорее всего, вы правы. Итак, сообщение в банк с вопросом, нет ли у них счетов с этими инициалами, и сообщение в ФБР с просьбой узнать, нет ли генерала ВВС или адмирала с этими инициалами. Это, конечно, выстрел наугад, но он может попасть в цель. На тот случай, если они подумывают о крепком ночном сне, – личное сообщение президенту через ФБР, что тиканье прекратилось и атомная мина активирована. Но сначала мы обсудим это с адмиралом. Не могли бы вы пригласить его присоединиться к нам? И прихватите моего старшего помощника и доктора Викрама. Я предлагаю встретиться на мостике. Уверен, что по пути до кают-компании вы придумаете подходящий предлог.
– Мне не нужно придумывать, сэр. Это уже стало второй натурой.
– Вполне приемлемо. – Хокинс положил листки с тремя сообщениями, которые успел подготовить Тэлбот. – К тому моменту, как «Конкорд» приземлится, его уже будет ждать самолет от греческого министра обороны. Если предполагаемое время прибытия указано достаточно точно, критронное устройство будет на Санторине около половины четвертого. Даже учитывая то, что вашим людям придется сидеть на веслах как минимум до мыса Акротири и обратно, устройство будет у нас на борту примерно к пяти. Есть также надежда, что сообщения, посланные ФБР и вашингтонскому банку, принесут некоторые положительные результаты. Что касается известия о том, что мина перешла в боевую готовность, то мы с интересом будем ждать реакции президента. Отправьте это немедленно. Кажется, вас заботит что-то еще, капитан? Что-то неотложное?
– Как вы сами недавно сказали, сэр, время на исходе. Остаются кое-какие вопросы, и нам лучше попытаться найти ответы на них, и побыстрее. Почему Андропулос был так сдержан, расспрашивая о бомбардировщике? Да потому, что, если не считать часового механизма, он уже знал все, что нужно было знать, и не видел смысла задавать вопросы. Почему он не поинтересовался, как это так получилось, что доктор Викрам оказался на борту в этот критический момент, то есть именно тогда, когда он здесь очень нужен? Даже самый невинный из людей не преминул бы выразить свое удивление этим невероятным совпадением. Что придет в голову этому хитрому и расчетливому человеку, когда он увидит, как мы вытаскиваем атомную бомбу из самолета – при условии, что мы это сделаем, конечно? И как мы поступим, чтобы удовлетворить его любопытство?