сплывет? Разумеется, всплывет, но лишь в том случае, если так решит президент Соединенных Штатов. Вы спрашиваете, как мы будем все объяснять? Да никак. Мы не будем ничего объяснять. Назовите мне хоть одну вескую причину, по которой мы должны перенести этот вопрос в сферу общественного достояния или, как вы предлагаете, чистосердечно признаться во всем, а я вам приведу полдюжины причин, столь же веских, если не более, по которым мы не должны так поступать.
Сэр Джон сделал паузу, как если бы готовился перечислять эти причины, но на самом деле он просто ждал, пока один из четырех внимательных слушателей не выскажет возражение.
– Я думаю, мистер президент, нам не помешает прислушаться к тому, что говорит сэр Джон. – Холлисон улыбнулся. – Кто знает, может, мы чему-нибудь научимся. Как главный посол в чрезвычайно сведущем Министерстве иностранных дел, сэр Джон должен был приобрести за время службы некий опыт.
– Спасибо, Ричард. Если говорить прямо и недипломатично, господин президент, вы просто обязаны ни в чем не признаваться. Этим вы ничего не добьетесь, а проиграть можете очень много. В лучшем случае вы без всякой пользы вынесете на публику кучу грязного белья, а в худшем – предоставите оружие вашим врагам. Такое открытое и, позвольте сказать, необдуманное признание принесет в лучшем случае абсолютный ноль, а в худшем – большой черный минус вам, Пентагону и гражданам Америки. Я уверен, что Пентагон состоит из честных людей. Естественно, в нем есть некая доля неподходящих, некомпетентных или даже откровенно глупых работников – назовите мне любую большую и могущественную бюрократическую группу, в которой никогда не было такой доли. В конечном итоге и по сути имеет значение только то, что они – достойные люди, и я не вижу никакой необходимости порочить репутацию достойных людей лишь потому, что мы нашли на дне бочки два гнилых яблока. Вы сами, господин президент, оказываетесь даже в худшем положении. Находясь на этом посту, вы посвятили значительную часть своего времени борьбе с терроризмом во всех его формах и проявлениях. Как это будет выглядеть, если обнаружится, что два высокопоставленных члена ваших вооруженных сил содействовали терроризму ради материальной выгоды? Возможно, вы едва знакомы с этими джентльменами, но их, конечно же, представят вашими самыми доверенными помощниками, и это еще не самый плохой вариант. А самый плохой – это когда вас обвинят не только в укрывательстве людей, которые занимаются терроризмом, но и в пособничестве и подстрекательстве к новым уровням терроризма. Можете себе представить заголовки на первых страницах таблоидов и желтой прессы по всему миру? К тому времени, как они покончат с вами, вы останетесь в памяти людей как лицемер, притворявшийся благородным и принципиальным, как президент, который всю свою жизнь поощрял и продвигал единственное зло, которое поклялся уничтожить. Во всех странах, где не любят или боятся Америку из-за ее мощи, власти и богатства, – а это, нравится вам или нет, большинство стран, – от вашей репутации останутся лишь ошметки. Вы чрезвычайно популярны в своей стране, и благодаря этому вы выживете, но я думаю, что это соображение вряд ли повлияет на вас. А вот что должно повлиять, так это то, что ваша кампания против терроризма будет безвозвратно загублена. Никакой феникс не возродится из подобного пепла. Как мировая сила справедливости и порядка вы будете конченым человеком. Выражаясь недипломатично, сэр, если вы будете продолжать то, что предложили, это будет означать, что вы не в себе.
Президент некоторое время смотрел в пространство, а потом спросил почти жалобно:
– Кто-нибудь еще считает, что я выжил из ума?
– Никто не думает, что вы спятили, господин президент, – возразил генерал. – И меньше всего сам сэр Джон. Он просто приводит те же аргументы, которые отстаивал бы и наш, к сожалению, отсутствующий государственный секретарь. Оба этих джентльмена – прагматики, обладающие холодной логикой, противники необдуманных, поспешных действий. Возможно, я не идеальный человек, чтобы выносить суждение по этому вопросу. Я, конечно, был бы рад, если бы репутация Пентагона осталась незатронутой, но я твердо убежден, что, прежде чем спрыгивать с вершины Эмпайр-стейт-билдинга, следует подумать о фатальных и необратимых последствиях.
– Я могу лишь кивнуть в знак согласия, – подхватил министр обороны Джон Хейман. – Если мне будет позволено соединить две метафоры, у нас всего два варианта: не будить спящих собак – или спустить с поводка псов войны. Спящие собаки никогда никому не причиняли вреда, а вот псы войны непредсказуемы. Вместо того чтобы укусить врага, они вполне могут развернуться и наброситься на нас – и в данном случае почти наверняка так и сделают.
Президент посмотрел на Холлисона:
– Ричард?
– У вас на руках карточная игра всей вашей жизни, господин президент. И лишь один козырь – молчание.
– То есть четыре против одного?
– Нет, господин президент, – сказал Хейман. – Нет, и вы это знаете. Пять против нуля.
– Наверное, наверное. – Президент устало провел рукой по лицу. – И как мы собираемся устроить эту масштабную демонстрацию молчания, сэр Джон?
– Извините, господин президент, но этот вопрос не ко мне. Если вы спрашиваете мое мнение, я, как видите, не тороплюсь его высказывать. Но я знаю правила, и одно из них гласит, что я не могу участвовать в определении политики суверенного государства. Решение должны принять вы и те, кто, по сути, является вашим военным кабинетом здесь.
Вошел посыльный и передал президенту листок бумаги:
– Сообщение с «Ариадны», сэр.
– А вот к этому мне не нужно готовиться, – сказал президент. – Что касается сообщений с «Ариадны», к ним я готов всегда. Когда-нибудь я все же получу хорошие новости с этого корабля. – Он прочитал сообщение. – Но, видимо, не в этот раз. «Атомная мина извлечена из грузового отсека бомбардировщика и благополучно перенесена на парусное судно „Ангелина“». Пока все звучит прекрасно, но далее: «Ветер неожиданно повернул на сто восемьдесят градусов, что делает невозможным отплытие под парусом. Предполагаемое время задержки – от трех до шести часов. Водородное оружие из грузового отсека самолета переносится на водолазное судно „Килхарран“. Предположительно, перенос закончится к ночи». Конец сообщения. Ну и что это нам дает?
– Это дает вам несколько часов передышки, господин президент, – ответил сэр Джон Трэверс.
– Для чего?
– Для разумного бездействия. Сейчас мы все равно не можем сделать ничего полезного. Я просто размышляю вслух. – Он посмотрел на председателя Объединенного комитета начальников штабов. – Скажите, генерал, знают ли эти два джентльмена в Пентагоне, что они под подозрением? Поправка. Знают ли они, что у вас есть доказательства их измены?
– Нет. И я согласен с тем, что вы собираетесь сказать. Нет никакого смысла в настоящий момент ставить их в известность.
– Никакого смысла. С разрешения президента, я хотел бы удалиться и поразмышлять о проблемах государственной и международной дипломатии. С помощью подушки.
Президент улыбнулся – сейчас это случалось с ним все реже.
– Превосходное предложение! Я тоже так сделаю. Сейчас почти шесть утра, джентльмены. Предлагаю снова собраться здесь в половине одиннадцатого.
В этот же день в половине третьего ван Гельдер с листком в руках явился к Тэлботу на мостик «Ариадны»:
– Радиограмма из Ираклиона, сэр. «Фантом» греческих ВВС обнаружил водолазное судно «Таормина» менее чем через десять минут после взлета. Оно находилось к востоку от острова Авго, который, как мне сообщает карта, лежит примерно в сорока милях к северо-востоку от Ираклиона. Очень удобное расположение для прорыва через пролив Касос.
– В каком направлении двигалось судно?
– Ни в каком. Греческий пилот не стал задерживаться, чтобы не вызвать подозрения, но он сообщил, что «Таормина» встала на якорь.
– Притаилась. Притаилась, но зачем? Кстати, о скрытности: что там поделывает Джимми?
– В последний раз мы его видели, когда он таился вместе с двумя юными леди в кают-компании. Три «А» разошлись по своим каютам, предположительно, до второй половины дня. Девушки сообщают, что их поведение едва заметно изменилось. Они перестали обсуждать затруднительное положение, в котором оказались. Точнее, они перестали обсуждать что-либо вообще. Они выглядят необычайно спокойными, расслабленными и ничем не обеспокоенными, а это может означать, что они либо философски смирились с тем, что уготовила им судьба, либо же наметили себе какой-то план действий, хотя в чем он состоит, я даже представить не могу.
– Каковы ваши предположения, Винсент?
– Ставлю на план действий. Я знаю, что это всего лишь слабая догадка, но вполне возможно, что они решили отдохнуть днем потому, что не рассчитывают отдыхать ночью.
– У меня странное ощущение, что нам тоже не суждено отдохнуть сегодня ночью.
– Ага! Приступ ясновидения, сэр? Ваша несуществующая шотландская кровь требует признания.
– Когда она потребует больше, я дам вам знать. Меня по-прежнему беспокоит исчезновение Дженкинса.
Зазвонил телефон, и Тэлбот поднял трубку:
– Сообщение для адмирала из Пентагона? Несите его сюда.
Тэлбот повесил трубку и посмотрел через лобовое стекло мостика. Чтобы защитить «Ангелину» от резких порывов эвра, поднимающих четырехфутовые волны, ее поместили в безопасное место со спокойной водой между носом «Ариадны» и кормой «Килхаррана».
– Кстати, о Пентагоне. Всего лишь час назад мы сообщили им, что ожидаем полной выгрузки водородных ракет к ночи. И что мы имеем? Ветер силой в шесть баллов и фюзеляж самолета, ушедший на целый кабельтов к северо-западу. Теперь один Бог ведает, когда мы справимся с разгрузкой. Как вы думаете, стоит об этом докладывать?
– Не стоит, сэр. Президент Соединенных Штатов намного старше нас, и те жизнерадостные сообщения, которые он получает в последнее время с борта «Ариадны», не идут на пользу его сердцу.