– Так-так-так, – сказала она. – Какой здоровый призрак, прямо кровь с молоком. Можно вас поцеловать?
– Разумеется, нельзя, – чванливо ответил я. – Отношения между работодателем и работником должны…
– Пол, уймись. – Она поцеловала меня без разрешения. – Чем займемся?
– Съездим в Гейлер. Там возле гавани хватает мест, где можно позавтракать. А еще есть место, за которым ты будешь вести довольно пристальное, но не постоянное наблюдение. – Я описал дом с окнами-бойницами и сказал, как до него добраться. – Постарайся увидеть, кто туда входит и выходит и что вообще там творится. И помни, ты туристка. Держись в группе или как можно ближе к ней. Белинда все еще в номере?
– Да. – Мэгги улыбнулась. – Пока я одевалась, она разговаривала по телефону. Похоже, хорошие новости.
– Кого Белинда знает в Амстердаме? – резко спросил я. – Кто звонил?
– Астрид Лемэй.
– О господи! Мэгги, о чем ты? Астрид улетела из страны. Это доказано.
– Конечно, она сбежала. – Мэгги прямо-таки наслаждалась. – Была вынуждена, потому что вы ей поручили очень важное дело – и невыполнимое, ведь за каждым ее шагом следили. Вот она и улетела, но в Париже высадилась, сдала билет в Афины и сразу вернулась. Они с Джорджем остановились где-то неподалеку от Амстердама, у друзей, которым она доверяет. Астрид просила передать, что пошла по ниточке, которую вы ей дали. Еще сказала, что побывала в Кастель-Линдене и что…
– Боже мой! – ахнул я. – Господи!
И посмотрел на Мэгги. С ее лица медленно сходило веселье, и у меня на мгновение возник соблазн крепко врезать ей – за недальновидность, за наивность, за эту улыбку, за пустую болтовню, за «хорошие новости»… Но тут меня пробрал стыд, какого я еще никогда в жизни не испытывал, потому что тут не было ее вины, это мой промах, и я скорее отрубил бы себе руку, чем причинил ей боль.
Поэтому я обнял ее и сказал:
– Мэгги, я должен тебя оставить.
Она неуверенно улыбнулась:
– Прости, я не понимаю.
– Мэгги?
– Да, Пол?
– Откуда, по-твоему, Астрид узнала, в какую гостиницу вы переехали?
– Боже! – ахнула в свою очередь она.
Потому что поняла.
Не оглядываясь, я подбежал к своей машине, завел ее и стал менять передачи и газовать так, будто рехнулся, – хотя почему «будто»? Заполыхала синяя полицейская мигалка, взвыла сирена, а затем я надел наушники и лихорадочно завозился с ручками настройки рации. Никто не учил меня обращаться с ней, и сейчас было не до самообучения. В машине воцарился жуткий шум: тут и рев перегруженного двигателя, и вой сирены, и треск помех в наушниках, и, что казалось самым громким, моя злобная, горькая и бесполезная брань, сопровождавшая попытки добиться толку от проклятой рации.
Внезапно треск прекратился, и я услышал спокойный, уверенный голос.
– Свяжите меня с управлением полиции, – прокричал я. – С полковником де Граафом. Не важно, кто я! Быстрее, парень, быстрее, черт бы тебя побрал!
Потом долго, невыносимо долго рация молчала, пока я продирался сквозь пробки в утренний час пик, и наконец голос в наушниках сказал:
– Полковник де Грааф еще не прибыл в управление.
– Так звоните ему домой! – возопил я.
В конце концов меня с ним связали.
– Полковник де Грааф? Да, да, да. Не важно. Помните вчерашнюю куклу? Я знаю, с кого ее делали, видел эту девушку. Астрид Лемэй.
Де Грааф начал было задавать вопросы, но я прервал его:
– Ради бога, не надо. Склад!.. Я думаю, ей угрожает смертельная опасность. Мы имеем дело с маньяком-убийцей. Умоляю вас, поторопитесь.
Я сбросил наушники и сосредоточился на вождении, кроя себя на все корки. Если вам нужен олух, которого перехитрить – раз плюнуть, то майор Шерман для этого сгодится лучше всех.
Но в то же время я сознавал, что, пожалуй, сужу себя чересчур строго. Я противостою великолепно управляемой преступной организации, тут никаких сомнений. Но у этой организации имеется психопатический элемент, что практически сводит на нет мои здравоумные логические предсказания. Да, Астрид сдала Джимми Дюкло с потрохами, но у нее был выбор между смертью любовника и смертью Джорджа, который ей приходится братом. Да, мною она занялась по приказу, сама никак не могла узнать, что я поселился в «Рембрандте». Да, вместо того чтобы заручиться моей симпатией и поддержкой, она в последний момент струсила, а потом я ее выследил, и вот тогда-то и начались проблемы, вот тогда-то из помощницы она превратилась в помеху. Она стала встречаться со мной – или, правильнее сказать, я стал встречаться с ней, и эти встречи не контролировались теми, кто ее шантажировал. Меня могли увидеть, когда я помогал увести Джорджа от шарманки на Рембрандплейн. Меня могли увидеть в церкви. Меня могли увидеть возле ее квартиры те двое пьяниц, которые вовсе не были пьяницами.
В конце концов было решено от нее избавиться, но так, чтобы не насторожить меня. Вероятно, они пришли к закономерному предположению: узнав, что Астрид захвачена и ей угрожает смертельная опасность, я сделаю то, что, как они уже поняли, абсолютно противоречит моему плану, – пойду в полицию и выложу все, что мне известно. А ведь они наверняка подозревали, что известно мне очень многое. Им тоже вовсе не хотелось, чтобы я так поступил. Обратившись в полицию, я бы не достиг своей конечной цели, но нанес настолько серьезный урон организации, что на восстановление потребовались бы месяцы, если не годы. Поэтому вчера утром в «Балинове» Даррелл и Марсель свою роль исполнили отменно, а я свою переиграл и позволил убедить себя в том, что Астрид и Джордж улетели в Афины. Так ведь и правда улетели. Но в Париже их заставили выйти из самолета и вернуться в Амстердам. Когда Астрид разговаривала с Белиндой, к ее виску был приставлен пистолет.
И конечно же, после этого звонка Астрид стала для них бесполезна. Нет пощады тому, кто перешел на сторону врага. К тому же им больше не приходится опасаться моего возмездия, ведь в два часа ночи я скончался в порту.
Я получил ключ к деятельности организации; я теперь знаю, чего дожидались враги. Но добыть ключ к спасению Астрид Лемэй уже не успею.
Несясь по Амстердаму, я ни во что не врезался и никого не убил, но это лишь потому, что у его жителей очень быстрая реакция. И уже в Старом городе, приближаясь к складу на большой скорости по узкой улице с односторонним движением, увидел заслон – полицейскую машину, перегородившую путь, и по вооруженному человеку в форме с двух сторон от нее. Я затормозил и выскочил из салона. Ко мне подошел полицейский.
– Полиция, – сообщил он на тот случай, если я принял его за страхового агента или кого-нибудь в этом роде. – Прошу вас развернуться и уехать.
– Вы что, свою машину не узнали? – прорычал я. – А ну прочь с дороги!
– Дальше никого не пропускаем.
– Все в порядке. – Из-за угла появился де Грааф, и, если бы я не услышал еще раньше о случившемся по рации, все понял бы по его лицу. – Майор Шерман, это не самое приятное зрелище.
Я молча прошел мимо него, обогнул угол здания и посмотрел вверх. С такого расстояния куклообразная фигура, лениво покачивающаяся на подъемной балке склада Моргенштерна и Маггенталера, выглядела не крупнее той, что висела там же вчера утром, но тогда я глядел прямо снизу вверх, так что эта, конечно же, больше, гораздо больше. И на ней тоже традиционный голландский костюм. Мне не нужно было приближаться, чтобы убедиться: лицо вчерашней куклы – точная копия лица сегодняшней висельницы.
Я отвернулся и пошел за угол, де Грааф – следом.
– Почему бы вам не снять ее? – Казалось, мой собственный голос доносится издалека.
Ненормальный голос. Абсолютно спокойный. Начисто лишенный интонаций.
– Это работа врача, он уже там.
– Ну да, разумеется. – После паузы я сообщил: – Она тут недолго висит. Меньше часа назад была жива. Наверняка склад открылся гораздо раньше…
– Сегодня суббота. По субботам склад не работает.
– Разумеется, – машинально повторил я.
Тут у меня возникла новая мысль, от которой в жилах заледенела кровь. Астрид с пистолетом у виска звонила в «Туринг». И передала сообщение для меня. Но это же бессмыслица! Передавать сообщение тому, кто лежит на дне гавани? Это могло иметь смысл лишь в том случае, если враги знали, что я еще жив. И откуда же они узнали? Кто мог оповестить их? На Гейлере никто меня не видел, кроме тех матрон. Но какое дело матронам…
И это еще не все. Почему враги заставили Астрид сообщить мне, что она жива и здорова, а после подвергли опасности себя и свои планы, убив ее?
И тут совершенно неожиданно ко мне пришел ответ. Они кое-что упустили из виду. И я кое-что упустил из виду. Они упустили из виду то же, что и Мэгги, – что Астрид не знала телефонного номера гостиницы, куда перебрались девушки, а я упустил из виду, что ни Мэгги, ни Белинда никогда не встречались с Астрид и не слышали ее голоса.
Я вернулся за угол. Под фронтоном все еще покачивалась цепь с крюком, но груз уже исчез.
– Позовите доктора, – сказал я де Граафу.
Через две минуты появился паренек, должно быть только что выпустившийся из медицинского института. Я заподозрил, что обычно его кожа не настолько бледна.
– Она мертва уже несколько часов, так? – резко произнес я.
Он кивнул:
– Четыре или пять, не могу сказать точнее.
– Спасибо.
Я пошел за угол, де Грааф меня сопровождал. Судя по его лицу, он хотел задать мне уйму вопросов. Но у меня не было желания отвечать ни на один.
– Это я ее убил, – проговорил я. – И возможно, не только ее.
– Не понял, – сказал де Грааф.
– Похоже, я отправил Мэгги на смерть.
– Мэгги?
– Я вам не сообщил, извините. Со мной две девушки, обе из Интерпола. Мэгги – одна из них. Другая сейчас в гостинице «Туринг». – Я продиктовал ему номер телефона. – Пожалуйста, позвоните Белинде от моего имени. Скажите, чтобы она заперлась, и пусть никуда не выходит, пусть ждет, когда я с ней свяжусь, и не реагирует на телефонные или письменные сообщения, в которых не будет слова «Бирмингем». Вы можете это сделать лично?