Отель «Рембрандт», несомненно, отвечает этим условиям. Величественное, хоть и весьма вычурное, произведение архитектуры стоит на излучине одного из самых близких к центру Старого города каналов. Пышные резные балконы нависают над водой – страдающему лунатизмом постояльцу не нужно бояться, что он, сверзившись с перил, сломает шею; разве что его угораздит приземлиться на стеклянную крышу экскурсионного кораблика из тех, что очень часто проплывают мимо. Отменный вид на эти кораблики открывается из ресторана, расположенного на первом этаже и не без основания титулующего себя лучшим в Голландии.
Желтый «мерседес» подвез меня к парадному входу, и, пока я ждал, когда швейцар расплатится с водителем и заберет багаж, мое внимание привлек вальс «Конькобежцы», исполнявшийся самым дрянным образом – не в лад, невпопад и вообще до крайности фальшиво. Кошмарные эти звуки исторгала широченная, высоченная, затейливо расписанная и явно очень старинная колесная шарманка, запаркованная на другой стороне узкой улицы, причем в таком месте, где она максимально затрудняла движение транспорта. Под навесом шарманки, похоже сшитым из останков неведомого количества выгоревших пляжных зонтов, шеренгой висели куклы. Превосходного, на мой некритичный взгляд, изготовления, облаченные в разные голландские традиционные костюмы, они покачивались вверх-вниз на обрезиненных пружинках. А движущей силой им служила исключительно вибрация, присущая работе этого музейного экспоната.
Хозяином или пользователем этого пыточного орудия был очень сутулый мужчина с несколькими нечесаными седыми прядями, прилипшими к черепу. Он выглядел достаточно дряхлым, чтобы собственноручно, будучи в расцвете сил, соорудить этот инструмент, но было столь же очевидно, что в расцвете сил он не состоялся как музыкант. В руке старик держал длинную палку, к концу которой была прикреплена круглая консервная банка, и этой жестянкой он непрестанно гремел, безуспешно пытаясь привлечь внимание щедрых прохожих. Тут я вспомнил о моем безразмерном счете, перешел улицу и уронил в банку пару монет. Не могу сказать с уверенностью, что появившаяся на его физиономии беззубая ухмылка была благодарной, но, пожалуй, знаком признательности можно было счесть то, что он закрутил валик быстрее, запустив злосчастную «Веселую вдову».
Я поспешил снова пересечь улицу, следом за портье с моим чемоданом взошел на крыльцо, на верхней ступеньке оглянулся и получил от дряхлого шарманщика весьма старомодный поклон. Не уступая в вежливости, я ответил таким же поклоном и вошел в отель.
За стойкой ресепшен дежурил помощник управляющего – высокий, чернявый, с тонкими усиками, в безупречном фрачном костюме и с приветливой, душевной улыбкой голодного крокодила. Такая улыбка мгновенно исчезнет, стоит вам повернуться спиной к ее обладателю, но обязательно возродится, причем еще более искренняя, независимо от того, насколько быстрым будет ваш обратный поворот.
– Добро пожаловать в Амстердам, мистер Шерман, – проговорил он. – Мы надеемся, что вам понравится пребывание в нашем городе.
Не имея заготовленного ответа на эту порцию пустого оптимизма, я промолчал и сосредоточился на заполнении регистрационной карточки. Администратор принял ее с такой церемонностью, будто я вручил ему бриллиант «Куллинан», и подозвал боя. Тот засеменил с моим чемоданом, раскачиваясь вправо-влево под углом порядка двадцати градусов.
– Бой! У мистера Шермана номер шестьсот шестнадцать.
Я забрал чемодан из рук явно того не желавшего «гостиничного мальчика», который годился в младшие братья шарманщику.
– Благодарю. – Я протянул бою монету. – Уверен, я справлюсь сам.
– Но ваш чемодан, мистер Шерман, похоже, очень тяжелый.
Этот участливый протест еще больше «подкупал искренностью», чем крокодилье радушие. Чемодан и впрямь был не из легких, ведь к невинным дорожным вещам добавился вес оружия, боеприпасов и металлических инструментов для вскрытия и взлома. Но мне не хотелось, чтобы какой-нибудь хитрый субчик с хитрыми навыками и еще более хитрыми отмычками изучил содержимое этого чемодана в мое отсутствие. В гостиничном номере хватает укромных местечек, где можно хранить мелкие предметы с минимальным риском их обнаружения, и поиск таковых редко бывает тщательным, если на виду лежит прочно запертый чемодан…
Я поблагодарил помощника управляющего за заботу, шагнул в ближайший лифт и нажал кнопку шестого этажа. Как только кабина тронулась, я глянул в круглое дверное окошко. Администратор больше не улыбался, а с очень серьезным видом разговаривал по телефону.
Я вышел на шестом этаже. В небольшой нише аккурат напротив дверей лифта стоял столик с телефоном, а за столиком – кресло, в котором расположился парень в ливрее с золотым шитьем. Вполне невзрачный типчик – от таких исходят эманации лености и нахальства, причем столь трудно уловимые, что жаловаться начальству было бы нелепо: подобные юнцы, как правило, мастера изображать оскорбленную невинность.
– Шестьсот шестнадцатый? – спросил я.
Парень с предсказуемой вялостью указал большим пальцем:
– Вторая дверь по коридору.
Ни вежливого «сэр», ни попытки встать. Я справился с искушением огреть парня его же столиком, зато решил не отказывать себе в хоть и крошечном, но изысканном удовольствии пообщаться с этим коридорным до того, как покину отель.
– Вы дежурный по этажу?
– Да, сэр, – ответил он и поднялся.
Я испытал легкое разочарование.
– Принесите мне кофе.
К 616-му у меня не возникло претензий. Это был не простой номер, а очень даже приличный люкс. Он состоял из прихожей, крошечной, но удобной кухоньки, гостиной, спальни и ванной комнаты. Из гостиной и спальни двери вели на один балкон. Я вышел на него.
Если не замечать этого противоестественного кошмара, этого неонового чудовища высотой до небес, этой рекламы вполне безобидных сигарет, то разноцветные огни над сумрачными улицами и силуэтами домов будили ассоциации со сказочным миром. Но я получал жалованье – и имел привилегию щедро тратить казенные деньги – не за любование архитектурными абрисами посещаемых городов, какими бы чарующими те ни были. Мир, в котором я жил, был так же далек от сказочного, как самая последняя галактика на обозримом краю Вселенной. Мне следовало сосредоточиться на более насущных делах.
Я посмотрел вниз, на поток транспорта, своим шумом заполнявшего все пространство вокруг. Широкий проспект передо мной – и примерно в семидесяти футах подо мной – кишел грохочущими трамваями, гудящими автомобилями, а еще сотнями мотороллеров и велосипедов, и складывалось впечатление, что водители двухколесных средств передвижения все как один вознамерились экстренно покончить с собой. Казалось невероятным, что кто-то из этих гладиаторов может рассчитывать на страхование жизни сроком более чем на пять минут. Но к своей неминуемой гибели они явно относились с хладнокровной бравадой. Феномен, не перестающий удивлять свежих гостей Амстердама.
Запоздало пришла надежда, что если кто-то сорвется с балкона – или если кого-то сбросят, – то этим беднягой буду не я.
Я развернулся и задрал голову. Мне достался номер на самом верхнем этаже отеля, и это не было случайностью. Над кирпичной стеной, отделяющей мой балкон от соседнего, угнездилось нечто вроде резного каменного грифона в стиле барокко. Статуя опиралась на каменный пилястр, а над ней, дюймах в тридцати, нависал бетонный фронтон.
Я вернулся в комнату и извлек из чемодана все вещи, которым категорически не следовало попадать в чужие руки. Надел фетровую плечевую кобуру с пистолетом (она практически незаметна, если вы обшиваетесь у особого портного) и сунул в задний карман брюк запасную обойму. Из этого оружия я никогда не делал больше одного выстрела зараз, и уж тем более не приходилось менять обойму, но береженого Бог бережет, да и обстоятельства всё ухудшаются. Затем я развернул холщовую скрутку с инструментами взломщика – поясной набор, стараниями особого портного тоже приспособленный для скрытого ношения, – и извлек из этого богатого арсенала скромную на вид, но крайне полезную отвертку. На кухне с ее помощью я снял заднюю стенку с миниатюрного холодильника (удивительно, как много пустоты даже в столь малых бытовых приборах) и запихнул туда все, что счел необходимым спрятать. Затем открыл дверь в коридор. Дежурный по этажу пребывал на своем посту.
– И где же мой кофе?!
Не яростный рев, но близко к тому. В этот раз я поднял юнца на ноги с первой попытки.
– На кухонном подъемнике сейчас едет на этаж ваш кофе. Когда приедет ваш кофе, я принесу его в ваш номер.
– Советую поторопиться. – Я хлопнул дверью.
Не всем дано познать достоинство простоты и порочность переусложнения. Английский у этого парня был столь же неуклюж, сколь и излишен.
Я достал из кармана связку ключей весьма необычной формы и поочередно испытал их на другой двери. Третий подошел – было бы чудом, если бы не сработал ни один. Я вернул ключи в карман, переместился в ванную и запустил душ в полную силу, как вдруг раздалась трель дверного звонка, а за ней последовал звук отворяющейся двери. Я перекрыл воду, крикнул коридорному, чтобы поставил кофе на стол, и снова открутил кран. Надеялся сочетанием кофе и душа убедить того, кого следовало убедить, что в номере поселился респектабельный гость, который без спешки готовится праздно провести вечер.
Скорее всего, обман не пройдет. Но ведь попытка не пытка.
Я услышал, как закрылась входная дверь, однако душ оставил включенным – на случай, если чужое ухо прижалось к филенке. Очень уж коридорный смахивал на большого любителя подслушивать или подглядывать. Я вышел из ванной и опустился на корточки перед замочной скважиной. Дежурный не подглядывал. Я резко отворил дверь, но никто не ввалился в прихожую. Это означало, что либо ни у кого нет сомнений на мой счет, либо у кого-то их столько, что он не намерен рисковать разоблачением. Оба варианта мне только на руку.
Я запер дверь, сунул в карман громоздкий гостиничный ключ, вылил кофе в кухонную раковину, перекрыл воду в ванной и отправился на балкон. Пришлось, воспользовавшись тяжелым стулом, оставить дверь распахнутой настежь – по понятной причине в гостиницах немногие балконные двери имеют ручку снаружи.