– В вашем случае безразличие невозможно. Лейтенант очень заботится о своих людях, но вовсе не стремится показывать это при каждом удобном случае. Это просто вошло у него в привычку. Я уверен, что он ничего не знал о вас, но зато Жюли знает.
– А, Жюли! Ваша самая любимая женщина во всем Амстердаме!
– Теперь у меня две самых любимых женщины в Амстердаме. С обычными оговорками, конечно.
– Разумеется. Ваша жена и две дочери.
– Вот именно. Не увиливайте. Вы большая мастерица увиливать, переводить разговор на другую тему. И не смотрите на меня такими большими невинными глазами.
– Жюли действительно знает, – признала Аннемари. – Как вы догадались?
– Потому что я знаю Жюли. Потому что она умна. Потому что она женщина. Живя рядом с вами, Жюли могла заметить то, чего не видели другие. Одежду, украшения, личные вещи – все то, чего нет у обычной работающей девушки. Даже вашу манеру говорить. Что ж, отлично, Жюли никому не скажет. Готов поспорить, что она даже словечком не обмолвилась брату. Вам нравится там жить?
– Очень. И Жюли мне очень нравится. По-моему, я ей тоже нравлюсь. Я удостоена чести спать в комнате, в которой прежде жил Питер. Кажется, он переехал лет шесть назад. – Она нахмурилась. – Я спрашивала Жюли, почему он переехал. Наверняка не из-за ссоры – они обожают друг друга. И все же она мне не сказала. Просто велела спросить у Питера.
– Вы его спрашивали?
– Нет, – решительно покачала головой Аннемари. – Никто не осмелится задавать лейтенанту личные вопросы.
– Действительно, Питер производит подобное впечатление. Но он не такой уж недоступный. И его переезд вовсе не секрет: он переехал, потому что женился на Марианне. На самой красивой девушке в Амстердаме, если мне позволено так говорить о моей племяннице.
– Она ваша племянница?
– Была ею. – Де Грааф помрачнел. – И даже в то время Питер был самым лучшим, самым способным полицейским в городе. Он лучше, чем я, – только, ради всего святого, не говорите ему об этом. Питер выявил особо опасную банду, специализировавшуюся на шантаже и пытках. Это были четыре брата Аннеси. Один Бог знает, где они взяли такое имя. Двоих из них Питер засадил на пятнадцать лет. Остальные двое исчезли. Вскоре после того, как двое братьев были осуждены, кто-то, скорее всего один из оставшихся на свободе братьев, подложил в прогулочный катер Питера бомбу, соединенную с зажиганием, – точно так же был убит лорд Маунтбаттен. Случилось так, что в те выходные Питера не было на катере. На нем были Марианна и двое их детей.
– Господи! – Девушка сжала руки. – Какой ужас!
– Каждые три месяца лейтенант получает почтовую открытку от братьев Аннеси. Никаких сообщений. Только изображение виселицы и гроба, напоминание о том, что дни его сочтены. Очаровательно, не правда ли?
– Ужасно! Просто ужасно! Это должно его страшно беспокоить. Меня бы уж точно беспокоило. Ложиться каждый вечер в постель, не зная, встанешь ли завтра утром!
– Я не думаю, что лейтенант так уж сильно беспокоится, во всяком случае он никогда этого не показывает. И я совершенно уверен, что спит Питер хорошо. Однако именно по этой причине – хотя он никогда не упоминает об этом – он и не живет вместе с Жюли. Не хочет, чтобы она была рядом, когда в его окно влетит бомба.
– Что за жизнь! Почему бы ему не эмигрировать куда-нибудь и не жить под вымышленным именем?
– Если бы вы знали Питера ван Эффена так, как знаю его я, вам бы и в голову не пришло задать подобный вопрос. Анна, у вас очаровательная улыбка. Позвольте мне полюбоваться ею еще раз.
Девушка слегка улыбнулась и озадаченно посмотрела на него:
– Я что-то не поняла.
– Он возвращается. Давайте посмотрим, насколько вы хорошая актриса.
И действительно, когда ван Эффен вернулся за столик, Анна улыбалась. Казалось, не было на свете человека, который чувствовал бы себя более непринужденно, чем она. Но когда девушка посмотрела на Питера и увидела выражение его лица, точнее, отсутствие всякого выражения, улыбка ее угасла.
– Ты готов испортить нам ужин, Питер? – покачал головой де Грааф. – А мы заказали такую замечательную еду!
– Нет-нет, – слабо улыбнулся ван Эффен. – Разве что обойдемся без третьей бутылки бордо или бургундского, а может, и без второй. Позвольте мне кратко обрисовать вам события сегодняшнего дня. Пожалуй, я выпью немного вина, это поможет мне слегка расслабиться. Итак, мне предложили работу, причем за такое жалованье, какого мне в полиции никогда не получить. Я должен что-то взорвать. Что именно – не знаю. Это вполне может оказаться амстердамский или роттердамский банк. Это может быть судно, мост, баржа, казармы – что угодно. Мне пока не сказали. Как вы знаете, Васко сегодня привел этих двух типов в «Охотничий рог». Оба выглядели как обеспеченные, респектабельные горожане. Впрочем, преуспевающие преступники редко выглядят как преступники. Поначалу и я, и они вели себя очень недоверчиво, ходили вокруг да около, не спеша обменивались ударами, стараясь узнать побольше, а сказать поменьше. В конце концов мне было сделано конкретное предложение, и я его принял. Друзья Васко сказали, что доложат своему начальству, но обязательно свяжутся со мной завтра и сообщат подробности о работе, которую мне предстоит выполнить, а также о размере вознаграждения. Васко предстояло быть моим курьером. Как истинные джентльмены, мы пожали друг другу руки и разошлись с выражением доброжелательности и взаимного доверия. На некотором расстоянии от «Охотничьего рога» моих собеседников поджидали посланные мною две пары «хвостов». Мне только что сообщили…
– Значит, с выражением доброжелательности и взаимного доверия? – переспросила Аннемари.
Де Грааф махнул рукой:
– Мы, в нашей профессии, привыкли фигурально выражаться. Продолжай, Питер.
– Я получил информацию от своих людей. Первая пара сообщила, что они потеряли Аньелли и Падеревского – так себя называли мои собеседники.
– Господи! – воскликнул де Грааф. – Аньелли и Падеревский! Известный промышленник и знаменитый пианист! Ну разве они не оригиналы?
– Я тоже так подумал. Мне доложили, что группа наблюдения потеряла их в транспортной пробке. Говорят, не смогли их отыскать. Вроде бы это чистая случайность. Но меня гораздо больше удивляет сообщение о второй паре наблюдателей. И «удивляет» – это еще слабо сказано.
– О второй паре? Не от второй пары?
– О второй паре. Они были найдены в темном переулке. Ребята едва смогли позвать на помощь. Они были в полубессознательном состоянии, оба не могли передвигаться и испытывали страшные мучения. У них раздроблены коленные чашечки. Подобный знак используется на Сицилии и в некоторых американских городах, чтобы показать, что кому-то не понравилась слежка и что те, кто следил, какое-то время, если не навсегда, не смогут этим заниматься. Колени ребят не были прострелены, нет, здесь использовались железные прутья. Сейчас обоих пострадавших оперируют. Они не смогут ходить еще много месяцев и уже никогда не смогут ходить нормально. Очень мило, не правда ли? Это что-то новенькое в нашем городе. Надо полагать, что на нас надвигается американская культура.
– Покалечены? – спросила Аннемари едва слышным шепотом. – Калеки на всю жизнь? Как же ты можешь шутить?
– Извини. – Ван Эффен увидел, что она сильно побледнела, и пододвинул к ней рюмку. – Выпей! Я тоже выпью. Разве я шучу? Уверяю тебя, что я в жизни не был так далек от смеха. К тому же это вовсе не американская практика. Подобный обычай стал в последние два-три года популярен в Северной Ирландии.
– Следовательно, двух других преследователей просто сбили со следа, и ничего случайного в этом не было. – Де Грааф отпил немного бордо. Казалось, жуткая новость не слишком его расстроила, потому что он звучно почмокал губами, оценивая вкус вина. – Превосходно. Итак, наши друзья – люди опытные, умеют действовать, умеют и ускользать. Профессионалы. А потом залягут на дно. Ну, не все потеряно. Дорогая моя, вы обещали выпить со мной этого чудесного вина.
Девушка почувствовала, как по ее телу пробежала дрожь.
– Я знаю, что это глупо с моей стороны, но, боюсь, не в состоянии ничего съесть.
– Может быть, завтра кроты покинут свои норки, – сказал ван Эффен. – Я все еще надеюсь, что они сдержат свое обещание и свяжутся со мной.
Аннемари беспомощно взглянула на него.
– Ты, наверное, сошел с ума, – тихо произнесла она с искренним недоумением. – Твои новые друзья обработают тебя таким же способом, если не хуже, либо вообще не придут. Изувечив этих бедных парней, негодяи могли проверить, кто они, и узнать, что они полицейские. У пострадавших могло оказаться что-либо, указывающее на их принадлежность к полиции, – например, оружие. У них было оружие?
Ван Эффен кивнул.
– В таком случае преступники знают, что ты полицейский, потому что за ними следили от самого «Охотничьего рога». Ты что, самоубийца? – Девушка дотронулась до запястья де Граафа. – Вы не должны ему этого разрешать. Его же убьют!
– Твоя забота делает тебе честь, – ответил ей ван Эффен, совершенно не тронутый ее мольбой. – Но она абсолютно неуместна. Вряд ли негодяи знают, что именно я устроил за ними слежку. Они могли заметить наших ребят не сразу после того, как покинули «Охотничий рог», так что у них нет причин связывать слежку со мной. Это во-первых. А во-вторых, хотя полковник и является другом твоего отца, это еще не дает права дочери твоего отца давать советы полковнику. Ты только начала работать – и уже пытаешься что-то советовать шефу полиции. Это было бы смешно, если бы не было так самонадеянно.
Девушка взглянула на него с такой обидой, словно ее ударили, и опустила глаза на скатерть. Де Грааф покачал головой и взял руку девушки в свою:
– Ваша забота делает вам честь. В самом деле. Но она же говорит о том, что вы невысокого мнения обо мне. Посмотрите на меня.
Аннемари посмотрела на него. Ее карие глаза были мрачными и встревоженными.
– Ван Эффен абсолютно прав. Лис нужно выманить из норы, и в настоящий момент у нас нет другого способа это сделать. Поэтому Питер пойдет, причем с моего согласия, хотя я никогда не стал бы ему приказывать. Господь с вами, детка! Неужели вы думаете, что я использую его как живую наживку? Отдаю на заклание, как ягненка? Приманиваю тигра связанной козочкой? Даю слово, моя девочка, что если эта встреча вообще состоится, то не только «Охотничий рог», но и весь прилежащий район будет кишеть переодетыми полицейскими, незаметными для нечестивцев. Питер будет там в полной безопасности, словно в Божьем храме.