ми. Внутри дворца разместите антитеррористическую бригаду. Вам, видимо, не приходило в голову, что у преступников обширная сеть информаторов? Присутствие даже одного нового полицейского немедленно станет им известно. Меня предупредили, что если что-либо подобное произойдет, мои друзья-террористы сразу поймут, что донести в полицию мог только один человек – это я. Насколько я знаю, служба безопасности во дворце настолько слабая, что шпионы могут спокойно входить и выходить. Стоит вам позвонить во дворец вашей антитеррористической бригаде, даже просто любому полицейскому, и это для меня будет равносильно подписанию смертного приговора.
Ван Эффен понимал, что несколько сгущает краски, предполагая самое худшее из того, что может произойти, если его друзья-преступники узнают, кто он на самом деле. При этом он сомневался в том, что его могут разоблачить. Но сейчас было уже не до таких мелочей.
– Вы собираетесь гарантировать мою безопасность? Нет, вы гарантируете мою смерть! К полуночи я перейду в мир иной. Подумаешь, одним лейтенантом больше, одним меньше! Велика важность, когда речь идет о соблюдении дурацких правил и инструкций. Возможно, Жюли и Аннемари сейчас недовольны мною, но они любезно подтвердят, что я сделал все, что было в моих силах, чтобы спасти свою бедную шкуру. Это, конечно же, самый худший вариант развития событий, и я не намерен в нем участвовать. Я тут поразмыслил во время нашего разговора и кое в чем изменил свое мнение. Вы предлагали два варианта. Один из них заканчивается увольнением, другой – тем, что я сыграю в ящик. Я еще не выжил из ума и думаю, что мне удастся найти работу, где мне не будут угрожать увольнением или смертью. Если вы пришлете одного из ваших ребят на квартиру к Жюли, я передам с ним заявление с просьбой об отставке. Я также отдам ему кассету с записью, сделанной в «Охотничьем роге» сегодня утром. Я надеюсь, что ваши друзья из университета смогут разобраться с ней и с сообщениями, записанными по телефону. Извините, полковник, но у меня нет выбора. Похоже, все возможные варианты исчерпаны.
Ван Эффен положил трубку и убрал аппарат в комод.
Когда Жюли и Аннемари присоединились к лейтенанту в гостиной, он уже сидел, расслабившись, в кресле, скрестив ноги и держа в руке рюмку с джином. Для человека, который только что принял важное решение, ван Эффен выглядел слишком беззаботно.
Жюли спросила:
– Могу я кое-что сказать?
– Конечно. По сравнению с тем, что сказал полковник и что он, несомненно, сейчас думает, твои нападки – это просто мелочи жизни.
Жюли слабо улыбнулась:
– Я еще в здравом уме. Я вовсе не намерена, как ты любезно выразился минувшим вечером, вмешиваться не в свое дело и давать непрошеные советы. Прости меня за то, что я наговорила в спальне. Я не знала, в какой сложной ситуации ты оказался. Однако, если я повторю, что ты поставил полковника в сложное положение, ты, вероятно, скажешь, что жизнь лейтенанта ничто по сравнению с нежными чувствами полковника. Что ж, я повторяю, что прошу меня извинить, но…
– Жюли! – прервала ее Аннемари.
– Что?
– Я бы не стала второй раз перед ним извиняться. Я ни на мгновение не поверила, что Питер находится в очень сложной ситуации. Посмотри, он же с трудом сдерживается, чтобы не рассмеяться! – Аннемари внимательно посмотрела на лейтенанта. – Ты что-то не слишком активен. А я-то думала, что ты сюда перешел, чтобы написать заявление об отставке.
Ван Эффен нахмурился, отвел взгляд в сторону и сказал:
– Не помню, чтобы я это говорил.
– Это оттого, что ты и не собирался ничего писать.
– Так-так! Мы еще сделаем из тебя детектива! Ты совершенно права, дорогая. Я действительно не собирался писать заявление. Как же я могу оставить дядюшку Артура одного бороться с растущей волной преступности в Амстердаме? Он ведь нуждается во мне!
Аннемари спросила, обращаясь к Жюли:
– Как ты думаешь, если бы я сказала ему, что он последователь Макиавелли, он бы меня уволил или только довел до слез?
Ван Эффен отпил немного джину.
– К счастью, я выше этого. А тебе не следует путать макиавеллизм с дипломатией.
– Ты права, Аннемари. Мне жаль, что я извинялась. – Жюли посмотрела на брата без особой любви. – Что ты теперь намерен делать?
– Просто сидеть и ждать.
– Ждать чего?
– Телефонного звонка от полковника.
– От полковника? После того, что ты ему сказал?
– Ты имеешь в виду, после того, что он сказал мне?
– Долго же тебе придется ждать! – убежденно заявила Аннемари.
– Дорогие девочки или, лучше сказать, заблудшие овечки! Грустно, что вы так недооцениваете полковника. Он гораздо проницательнее любой из вас. Де Грааф прекрасно понимает, что счет не в его пользу. А сейчас он не звонит, потому что обдумывает, как ему отступить, сохранив достоинство, или как заключить почетный мир, если хотите. Вот у полковника действительно склад ума как у Макиавелли. После сорока лет общения с подонками развивается очень своеобразное мышление. Я сказал полковнику, что у меня нет выбора. На то он и де Грааф – тотчас же понял, что это у него нет выбора.
Жюли сказала:
– Раз ты такой умный, то, может быть, скажешь…
– Зачем ты пытаешься меня задеть? Посмотри на меня. Я отношусь к тебе с неизменной любезностью, можно сказать – по-рыцарски…
– Допустим. Так что же, по-твоему, скажет полковник?
– Думаю, что он предоставит мне свободу действий. Назначенный на восемь вечера взрыв состоится.
– Как было бы хорошо, если бы ты хоть раз ошибся, – сказала Жюли. – Нет, я не это хотела сказать. Я надеюсь, что ты ошибаешься.
Некоторое время все молчали. Девушки продолжали поглядывать на стоявший на журнальном столике телефон. Лейтенант смотрел куда-то в сторону. Раздался телефонный звонок, и ван Эффен взял трубку.
– А! Да… Я согласен. Возможно, что я и в самом деле поступил не самым лучшим образом, но меня спровоцировали. – Лейтенант поморщился и отодвинул телефонную трубку подальше от уха. – Да, вас также спровоцировали… Да, я полностью согласен. Мне кажется, это очень мудрое решение… Конечно, я буду держать вас в курсе… Нет, они мне не доверяют… Да, здесь. До свиданья.
Ван Эффен повесил трубку и посмотрел на Жюли:
– Почему ты не в кухне, девочка? Там явно что-то горит. Меня ведь приглашали пообедать…
– Ох, помолчи! Что он сказал?
– Свобода действий. Восемь вечера.
Жюли посмотрела на брата долгим взглядом, ничего не сказала и отправилась в кухню.
Аннемари сделала несколько шагов по направлению к лейтенанту и остановилась:
– Питер!
– Не говори ничего! Из одной сложной ситуации я уже выбрался. Вы с Жюли хотите поставить меня в другую, еще более сложную. Не стоит.
– Мы не будем. Я обещаю. Ты же понимаешь, что мы не вольны в своих чувствах, и ты не должен винить нас за это. В чем ты действительно можешь нас винить, так это в том, что мы вообще затеяли этот разговор. Мы больше не будем. – Она улыбнулась. – Разве это не благоразумно с нашей стороны?
– Даже очень. Знаешь, Аннемари, ты мне начинаешь нравиться.
– Нравиться? – Девушка озадаченно посмотрела на лейтенанта. – Так, значит, когда ты сегодня утром меня поцеловал, я тебе не нравилась? Наверное, это ты по рассеянности. Или для тебя целовать женщин-полицейских – обычное дело? Это, наверное, как-то связано с их моралью.
– Ты первая.
– И несомненно, последняя. Всем нам свойственно ошибаться. Не обращай внимания на это замечание. Так кто тебе не доверяет?
– Ты о чем?
– Ты что-то такое сказал полковнику.
– А! О моих друзьях-преступниках. Мы с ними расстались в «Охотничьем роге» с выражением взаимного доверия. Что не помешало им устроить за мной слежку в «Трианоне». Немного раздражает, но это мелочи.
– А после обеда?
– Побуду здесь немного. Полковник должен мне позвонить после двух часов, когда мы будем знать, что затеяла FFF. Полковник убежден, что эти злодеи не станут взрывать шлюз в Хагестейне. Аквалангисты не обнаружили там никаких следов подводных работ.
Ван Эффен позвонил в управление и попросил к телефону дежурного сержанта.
– Я по поводу Фреда Классена и Альфреда ван Риса. Наблюдатели звонили? – Он некоторое время молча слушал. – Значит, наш человек упустил ван Риса? Кто знает, может, это случайность, а может, Рис намеренно оторвался. Полагаю, что у вас есть номер машины. Всем офицерам выйти на патрулирование. Не приближаться. Просто определить местонахождение. Запишите мой номер и позвоните мне сюда.
Обед был превосходным, но не слишком радостным. Жюли и Аннемари были преувеличенно жизнерадостны, но временами у них прорывалось сдерживаемое напряжение. Если ван Эффен это и заметил, то ничего не сказал. Однако Жюли знала, что от брата ничто не ускользнет.
Кофе пили в гостиной. Вскоре после двух приехал полицейский на мотоцикле, чтобы забрать кассету, записанную в «Охотничьем роге».
Жюли сказала:
– Я слышала, что ты ждешь звонка от полковника. А потом?
– Потом высплюсь в твоей постели, если не возражаешь. Не знаю, удастся ли мне сегодня поспать, поэтому пару часов отдохнуть не помешает. Этому делу может помочь бренди. Мне кажется, ты собиралась мне его предложить, а потом забыла?
Звонок полковника раздался, когда лейтенант уже наполовину опорожнил рюмку с бренди. Это был не разговор, а краткий монолог де Граафа. Ван Эффен несколько раз сказал «да», пару раз «понимаю», потом попрощался и повесил трубку.
– FFF взорвала дамбу на канале Норд-Холланд ровно в два часа дня. Воды вытекло много, но она покрыла землю лишь тонким слоем. Никто не пострадал. Шлюз в Хагестейне не тронут. Полковник предполагал, что так и будет. Аквалангисты не обнаружили там зарядов, и де Грааф убежден, что люди из FFF либо не смогли приблизиться к шлюзу, либо не сумели спрятать заряды. Он также убежден, что методы, которыми FFF пользуется при организации взрывов, очень примитивны и ограничены взрывами простых объектов типа дамб или берегов каналов.