– Идем до… – «домой», хотела сказать я, и осеклась.
Домой? У меня нет дома. Есть замок его сиятельства, где меня пригрели. Где выращивали, как корову на убой.
– Что же мне делать, Уголек?..
Я свернула с дороги и пошла полями, собирая на сапоги стоуны грязи. Обошла замок по дуге, чтобы продлить минуты уединения, и направилась к роще, где давным-давно доставала мяч для Куколки. В голове было пусто, как в брошенном храме. Когда тебе едва-едва шестнадцать, и у тебя есть все – заботливый старший брат, приятель, с которым можно сидеть на крыше и плеваться косточками из вишневого компота, любимая зверюга, любимые занятия – как я ни ворчала, ни отлынивала, но учиться мне нравилось, нравилось видеть одобрение в глазах Тима и чувствовать результат – я могу! – и добрый дядюшка, который всегда достанет то, чего у тебя нет, но очень хочется, – жизнь кажется прекрасной. А когда в шестнадцать узнаешь, что ты всего лишь орудие, что тебя растили, как будущую воровку, да еще с постельным уклоном, когда твой первый поцелуй сорван силой, когда твой друг в тюрьме из-за твоей глупости, а тот, кого ты считала братом, все знал и закрывал на это глаза…
А если это наказание богов? За оболганного Джайра, за изуродованную княжну? Джайру, положим, поделом, но Куколка?
Мокрые деревья с редкими сохранившимися листьями стряхивали на меня тяжелые капли, били по спине тонкими ветками, когда я продиралась сквозь заросли. Низкое небо затянуто тучами, а замок за ручьем черной громадой нависает над долиной. Как же не хочется туда возвращаться… Счистив липкую грязь с сапог, я запрыгала по валунам через стремнину. Уголек, потрогав лапой холодную воду, фыркнула и, задрав хвост, убежала в сторону моста, скрытого надвигающимися сумерками.
Я села на поваленный ствол, зябко обняла колени. Подумала, что если бросить плащ в воду ниже по течению, а самой уйти в сторону гор, то можно будет инсценировать собственную смерть. Хотя, если промочить ноги в такую погоду, мне никакая инсценировка не потребуется. Память о Горных Духах и умертвиях тоже была свежа. Но как здорово было бы сбежать! Я бы смогла выжить в лесу – я умею ставить силки и ловчие петли, умею добывать огонь, ловить рыбу, даже знаю, как шкуры выделывают, хотя никогда этого не делала сама.
Эх…
Мечты-мечты… Я ведь никуда не побегу. И, как миленькая, вернусь в замок и приложу все усилия, чтобы стать образцовой послушницей в монастыре Анары. И домогательства Йарры буду терпеть. Потому что если с Аланом что-то случится, я себя не прощу.
Нет, я не солгала, когда сказала, что не люблю его, – мои чувства были совсем другими: приязнь, тепло, доверие. Графу я тоже раньше доверяла… Восхищалась им, его силой, знаниями, его умением повелевать и вдохновлять других. А теперь он велит мне стать его девкой. Какая прелесть.
Я позволила себе поверить, что я Орейо, что мое истинное происхождение осталось в княжеском замке, что я леди не только по свитку и родовой татуировке; даже в то, что я лучше Галии – признанного бастарда, но все же шлюхи, пусть и Высокого Лорда. Нет, я понимала, что когда-нибудь выйду замуж. И что брачная ночь не ограничится поцелуем в лоб. Но эти мысли были так эфемерны, а Тим устраивал такие разносы всем, кто осмеливался со мной заговорить, что я поверила, будто выбор сделаю сама. Ну или, по крайней мере, брат подберет выгодного мужа, способного обеспечивать меня и защищать. И, желательно, не противного. А уж любить я себя заставлю.
Вот только оказалось, что выбора у меня нет. И не будет ни дома, где я стану хозяйкой, ни мужа, позволяющего мне все и обожающего в прямом смысле до умопомрачения, потому что Йарра уже сошел с ума, и остается только радоваться, что он не столь жесток, как Стефан.
Радости не было, было гадко и очень обидно. И больно, будто занозу ковыряешь.
Мечущийся свет ярким четырехугольником осветил калитку в замковой стене. Заскрипели петли, загрохотала поднимаемая решетка. Да, у нас не Эйльра. Здесь дисциплина выше на порядок. Кто-то вышел из замка, замер, освещая пространство в несколько локтей фонарем. Я натянула капюшон на лицо и замерла – не хотелось никого видеть. До ужина еще было время, и я хотела провести его в одиночестве.
Человек потоптался и, приволакивая ногу, пошел в мою сторону.
– Ты чего в замок не идешь? – спросил Тим, потеснив меня на бревне. Фонарь он поставил на высокий валун.
– Не хочу.
– Что случилось, Лира? Почему Алан в тюрьме, что вы с ним натворили? Как ты встретила графа? Что вы делали в Эйльре?
– Ты знал, к чему меня готовит его брыгово сиятельство?
Тим замолчал.
– Ты поверишь, если я скажу, что не знал? – грустно спросил он.
– Не поверю, – отрезала я.
– Я догадывался, – признался Тим. – Слишком уж специфические уроки приходилось тебе давать. Но надеялся, что ошибаюсь.
Я запрокинула голову, подставляя лицо моросящему дождю. Уголек недовольно щурилась, глядя то на меня, то на фонарь – пантере хотелось в тепло.
– Что это? – заметил Тим ссадину на губе. – Откуда?
– Подарок его сиятельства.
– Он тебя ударил? – поразился Тим. – За что?
– Ну… – покрутила я в воздухе рукой, подбирая слова. – Слишком много болтала.
Тим схватил меня за плечи и развернул к себе.
– Что ты не договариваешь? Лира?.. Скажи мне!.. Тебя не было двое суток! Ты все это время была с графом? Что он с тобой сделал?!
– Поцеловал, ударил, снова поцеловал, – перечислила я. – Технически, я все еще девственница, если ты об этом. – Рассказывать, что именно делал Йарра, язык не поворачивался. Стыдно.
– Боги… – прошептал Тим, прижимая меня к себе. – Маленькая моя… Тебе больно?
Светлые, сколько сожаления, сколько сочувствия было в его словах! Я снова разревелась, захлебываясь, некрасиво шмыгая, вываливая на Тимара все произошедшее за последние часы. Почти все.
Тим гладил меня по волосам, по спине, успокаивая. Пантера подошла с другой стороны и начала кружить вьюном, вытирая об меня бока – так она утешала.
– Пойдем домой, – поцеловал меня в висок Тимар. – Простудишься.
– Не хочу, – вцепилась я в его плащ.
– Лира, не глупи, – разжал мои пальцы Тим. – Граф тебя не тронет. Он прекрасно понимает, что тебе псалмы нужно зубрить, а не… Ну, ты поняла.
– А потом? – тоскливо спросила я.
– А потом суп с котом. Что-нибудь придумаем. Я не позволю ему тебя обидеть, кнопка.
– Тим, я люблю тебя.
– И я тебя, мелкая. Пойдем. Главное – не подставляйся, и все будет хорошо.
Глава 33
«Не подставляться» означало не попадаться графу на глаза. Вообще, совсем и никоим образом. Большую часть времени я пряталась в храме.
Служитель Мийс был в хорошем смысле шокирован моим прорезавшимся благочестием, а уж когда я – единственная на весь замок! – пришла на заутреню, да еще в платье! Он от восторга чуть кадилом мне по лбу не заехал, стараясь лучше окурить ароматным дымом. Мийс, кажется, даже не заметил, что большую часть служения я проспала с открытыми глазами.
Он же наставлял меня в слове Светлых, учил псалмам и молитвам, разъяснял непонятные места в Божьей книге. Ну как непонятные. Лично мне они были абсолютно понятны, только толковала я их логически, а не фанатично-религиозно. Еще месяц назад я не преминула бы поспорить, и, скорее всего, была бы изгнана из часовни, поливаемая освященным маслом, но сейчас я отодвигала критический взгляд на вещи подальше и запоминала, запоминала, запоминала…
– Не собираешься ли ты посвятить себя Светлым, дитя? – спросил Служитель Мийс, когда я вернула ему книги с жизнеописаниями святых и спросила, нет ли еще.
– В монастырь собираюсь, отче, – буркнула я.
– Неисповедимы дороги, ведущие к богам, – сделал благословляющий знак старый Служитель. – Кто бы мог подумать, что сорванец, воровавший из часовни виноград, вдруг вырастет в такую благочестивую девушку?
– Вы знали? – вырвалось у меня.
– Конечно, знал, – погрозил мне крючковатым пальцем Мийс.
– И все равно оставляли виноград на подоконнике?
– Дети – это птахи Светлых, – погладил меня по голове Служитель. – Свет в тебе, Лаура, жду тебя на вечерне.
Удивительный старик.
Я откланялась и чинно засеменила в свою комнату, прижимая к груди стопку книг: «Житие Светлой Серафимы», «Искушение Хийсы Темными» и сборник гимнов. Последний у меня так вообще настольной книгой уже стал. А также накроватной и заобеденной. Подподушечными были свитки с генеалогией правящих родов Лизарии.
… Боги, кто бы знал, как мне хотелось сорваться на бег! Содрать с головы этот брыгов чепец, украшенный двумя крахмальными рогами, цепляющими стены в узких коридорах, избавиться от иблисовых нижних юбок, хрустящих при каждом шаге!
Я не позволяла себе расслабиться. Держала лицо, спину, контролировала каждое движение. В монастыре мне придется прожить две недели, я должна стать образцовой послушницей, ничем не выдав истинную сущность. «Сучность», как выразилась Галия, вломившаяся в нашу с Тимом спальню, когда я принимала ванну, и разглядевшая синяки от поцелуев на шее. Это был первый раз, когда мы подрались. Могу с гордостью сказать, что я победила, несколько раз макнув ее в уже остывшую и не самую чистую воду.
– Дрянь! Змеюка! Гадина! Laurrie! – срывалась она на родное наречие. – Будь ты проклята!
– Идиотка, – рычала я, – себе его забери! Ты правда думаешь, что он мне нужен?!
– Убью! – заорала рыжая, замахиваясь кинжалом, дав мне чудесный повод выбить ей руку из сустава. – Ненавижу! Ненавижу тебя! – вырывалась она из рук стражников, которых позвал Тим.
– Маньячка больная, – шипела я, когда брат протирал настойкой прополиса мое плечо, украшенное глубокими царапинами.
– Она ревнует, – негромко сказал Тимар.
– Значит, еще и дура. Что такое laurrie, Тим?
– Речная гадюка с тиррохского.
– Сама она курица ощипанная! – возмутилась я.
Уголек, которую брат всю драку держал за хвост и загривок, не позволяя вмешаться, согласно скалилась.