Клетка для лазоревого дракона
1«Вы у меня в гостях первый самурай…»
И двор, и дом Шиджеру — так представился сосед — были не в пример нищете пьянчужки Нацуми. С домом я познакомился позже, когда Шиджеру пригласил меня выпить чаю. Но и двор, едва я зашёл в гостеприимно распахнутые ворота — не в щель же лезть! — многое объяснил: чистый, ухоженный, несмотря на зимнюю непогоду. Южную часть двора занимали бамбуковые клетки с собаками: шесть или семь, точно не скажу. В трёх рычали, скалили зубы взрослые псы, в четвёртой лежала сука со щенятами. В остальных клетках тоже кто-то был, но те звери дремали, игнорируя присутствие чужого человека.
Одна из клеток привлекла моё внимание. Особо прочная, сколоченная на совесть из дубовых брусьев, она была самых скромных размеров. В такой матёрому кобелю только и оставалось, что спать, свернувшись клубком. Натянутая на каркас крыша, обустроенная из плотной стёганой ткани цвета мокрой земли, в точности копировала трёхъярусную крышу храма с выгнутыми карнизами. Вдоль карнизов крепились дополнительные рулоны ткани — если их опустить, клетка закрывалась импровизированными шторами. Но больше всего меня удивила даже не крыша, а длинные жерди, прикреплённые к клетке на манер ручек паланкина — носильщики кладут их на плечи, прежде чем побежать с ношей вперёд.
Эта клетка пустовала.
— Приторговываю, — объяснил Шиджеру, заметив мой интерес. — Охрана, охота. В суп ещё берут, особенно щенков… Так-то у меня скобяная лавка, на Большой Западной. Но и собачки — делу подмога. Хорошая псина всегда в цене! Вы не бойтесь, они не вырвутся. Клетки заперты, я всегда проверяю. Вот на ночь, бывает, выпускаю кобельков. Мало ли? Вдруг лихие людишки через забор соберутся… Вы в собачках разбираетесь, господин?
Я отрицательно помотал головой. Всё, что я понимал — собаки у Шиджеру крупные, лохматые, злобные. Не знаю, как в суп, а охранники выйдут на славу. У каждого товара есть свой покупатель.
Рассказ Шиджеру о собачках никак не объяснял странное устройство особой клетки.
— Иоши-то, — вспомнил хозяин. — Пса моего отравил, стервец! Лучшего! Ну, не моего — братнего. Мы тогда с братом вместе жили, в одном доме. Взял и отравил, гадюка двуногая…
— Мальчик отравил вашу собаку?!
— Я ж и говорю: прикончил, душегуб! Без зазрения совести. Уж не знаю, чем ему собачка досадила. Хоть бы укусила разок, я бы понял…
— Ваш брат дома?
— Умер он, ещё осенью.
— Соболезную. Болел?
— Собачка загрызла. Оно бывает, если не бережёшься…
Заверения Шиджеру о том, что клетки заперты, показались мне сомнительными. Вдруг засов прохудился? Жердь треснула?!
Быстрей, чем следовало бы, я поднялся на крыльцо, разулся и вошёл в дом. В тёмном коридоре меня встретили четыре девочки — на вид лет одиннадцати, вряд ли старше. Они уже стояли на коленях, по двое у каждой стены, дожидаясь нас, а едва я показался в дверях — ударили лбами в пол. Нехватка света не помешала мне разглядеть, что вид у девочек сытый, о голоде речь не идёт. Одежда добротная, тёплая, хотя и не раз чиненая. У нас в семье одевались проще.
— Чаю! — велел Шиджеру. — Быстро!
Девочки растаяли, как не бывало.
— Вы проходите, господин…
Я озирался в поисках стойки для оружия. Было бы невежливо идти в жилые покои с плетями за поясом. Позвать девочку, отдать плети ей? Нет, это и вовсе ни в какие ворота…
— Да вы идите, не тревожьтесь! — правильно понял меня хозяин. — Идите как есть! Вы у меня в гостях первый самурай, иные отродясь не захаживали. Честь, честь великая! Идите с плетями, я только порадуюсь, погоржусь…
Разумный человек, отметил я, когда мы расположились в комнате. Тюфяки, плотные и тёплые, грели мне задницу, а жаровня, разожжённая заранее — живот и грудь. Всё это весьма способствовало положительной оценке Шиджеру. Деловит, разговорчив; знает жизнь. Лавка на Большой Западной — место доходное. Опять же собаки. Отчего бы не позволить себе жильё с удобствами? А что дом в Грязном переулке, так здесь земля дешевле. И строители меньше возьмут за работу. Соседи-грязнули? От соседей оградит высокий забор. Воры? Надо быть самоубийцей, чтобы полезть сюда за добычей.
«Вот на ночь, бывает, выпускаю кобельков…»
Может, и не только на ночь, мысленно произнёс я, обращаясь к Шиджеру. Может, это ты второпях позагонял псов в клетки, готовясь к моему визиту. «Вы у меня в гостях первый самурай. Честь, честь великая!» Услыхал, как я беседую с Нацуми, а? Запер собачек, убрал доску в сторону: «Вы ко мне идите, господин…»
Будешь теперь выхваляться моим посещением, так? Ладно, я не против.
— А вот и чай! Позвольте, я вам налью…
2«Вы мне что, не верите, господин?»
К чаю прилагалось блюдо с пирожками. Уступая требованиям хозяина, я надломил один, откусил из середины. Начинкой служила сладкая бобовая паста. Принесли и саке — охлаждённое, что говорило о его качестве. Хризантемное или нет, саке без подогрева разливали только там, где не сомневались в запахе или вкусе выпивки. Всё это вместе с посудой, расставленной на низеньком столике, возникло в покоях быстрее, чем я мог представить.
— Дочери? — спросил я, когда девочки, беспрестанно кланяясь, гуськом выползли в коридор. — Счастлив отец, имеющий таких дочерей!
— Приёмные, — Шиджеру потупился, стесняясь выхваляться добрым сердцем. — Подобрал сироток, пригрел. Кормлю…
— Своих нет?
— Жена болела, не сумели зачать. Неродючая она, брал и не знал. Позже и вовсе слегла, похоронили. Остались мы с братом и матушкой, вот я первых двух в дом и принял. С голоду они пухли, пожалел. Дальше третья, четвёртая. Хотел и эту…
Он мотнул головой куда-то в сторону. Я жестом показал, что такого объяснения мало.
— Ну, эту, слабоумную, — уточнил хозяин. — Дочку Нацуми. Где четверо, там и пятеро, верно? Хотел и её к себе взять, в приёмыши. Честь по чести, бумаги оформил бы, фамилию свою дал. Хоть раз в жизни поела бы по-людски, досыта! Выспалась в тепле! Нет же, братец её упёрся, ни в какую. Мелкий, а вредный. Жизни сестре не давал. Если у неё какой-то заработок, прибыль, удача — мешал, запрещал. Тиранил, ел поедом. Я его, извиняюсь, даже бил, гонял от сестры: не помогало. Адский змеёныш! Грозился дом мне поджечь, если я Каори в дочки возьму…
— Каори?
— Ну, его сестру. Зовут её так: Каори.
По щеке Шиджеру сползла одинокая слеза.
— Мамаша рада-радёхонька, а он визжит, блажит, драться лезет. Взъелся на меня, а за что? Забор подпалил, сволочь! В подтверждение, значит, грозных намерений. Мамаша после этого дела ко мне подкатывалась: умасливала, уговаривала, чтобы я не боялся. Ну да, ей, пьянице, хорошо! От лишнего рта избавление, и от меня деньжат перепало бы. Дочку хоть и отдала, так ведь рядом живёт, рукой подать. Счастье, а? Вы ешьте, пейте, господин. Вот, я вам саке налью…
— Хватит и чаю, — отказался я, желая сохранить трезвый рассудок. — Вы говорили: счастье?
Он выпил саке, которое налил себе. Вздохнул и выпил то, что наливал для меня. Было видно, что разговор вгоняет хозяина в тоску.
— Нацуми хорошо, правда? Не она имуществом рискует! — Шиджеру ударил кулаком в ладонь. — А я как мыслю? С мальчишки станется, устроит поджог. Да и брат мой воспротивился: пойдём, говорит, дымом по ветру! Пришлось оставить девчонку, где была, в нищете. Жалко её, тронутая она. И так умишком скорбная, а теперь совсем. Помешалась на своей кукле…
«Вы принесли мою куклу?» — вспомнил я.
— Что за кукла?
— Ну какие у девчонок куклы? Обычная, тряпичная. Носилась с ней, под одежду прятала. Не тронь, не попроси — сразу в рёв. Ну и ладно, пусть. Кукла и без кормёжки проживёт, и в холоде не замёрзнет. Каори — другое дело. Время от времени помогаю, чем могу. Но не слишком — у меня своих четыре рта, да матушка позапрошлым годом слегла, уход нужен. Спасибо дочкам, ходят за ней, как за родной бабушкой, даже лучше…
— Ваш брат имел детей?
— Откуда? Он и не женился-то. Всё ждал, сомневался…
— Приёмных брал? Как вы?
— Мы вроде как вдвоём брали. Записывали на меня, а всё равно вдвоём. Чем тут делиться? Я у него всегда разрешения спрашивал. Он не противился, один раз даже первым предложил: давай эту удочерим, пропадает ведь…
— Эту? Каори?
— Нет, Каори — это я решил. С третьей дело было, с Рико. Её мне брат присоветовал…
— Спасибо, я понял. Давайте вернёмся к Иоши. Вы утверждаете, что он погиб год назад?
Шиджеру аж подпрыгнул:
— Утверждаю? Я? Это всем известно, господин! Кого хотите спросите! Утонул, тварь мерзкая. И погиб, как жил, от собственных пакостей. В колодце он утонул, верьте моему слову…
Колодец во дворе жилища Нацуми я видел своими глазами. Сруб, который в более зажиточных семьях обычно делался из брёвен, здесь был сложен из плоских камней, замшелых и скользких. Только поэтому он не сгнил, как всё вокруг. Вероятно, в лучшие времена к колодцу вела дорожка из таких же, как и сруб, камней, только помельче. Увы, даже если она и сохранилась, отыскать дорожку в нынешней грязище не представлялось возможным. Не знаю, каким чудом, но над колодцем ещё нависали остатки крыши, сплетённой из бамбука и пальмовых верёвок.
— У них тогда ещё вóрот не сломался. Каори бадью спустила, наклонилась глянуть, а брат её возьми и столкни вниз. Шутку, значит, пошутил. Такие у него шутки были. Только до воды девчонка не долетела, спаслась. Уцепилась за верёвку, висит, орёт. Мамашу зовёт. А мамаша что? Пьяная она, спит в доме. Храпит на весь двор…
— Вы это видели?
— Слышал. У них каждый день орут, хорошо если не ночью! Что же мне, всякий раз к соседям бегать? Поначалу слушал, а там не выдержал: глянул в щель. Каори не видел, врать не стану. Одни крики различал, их и глухой различил бы. А мальчишку — этого видел, ясней ясного. Пляшет на краю, что твоя обезьянка. Руками машет, рожи корчит. Забавляется, стервец. Ну и дозабавлялся — нога соскользнула, он и рухни в колодец.
— Это вы точно видели?
— Своими глазами! Вот как вас сейчас! Он свалился, я жду. Нет, обратно не лезет. Вопят из колодца — это, верно, Каори. Потом гляжу: девчонка наружу лезет. За верёвку цепляется, ползёт. Откуда и силы взялись? Раньше-то просто орала, висела… Животом на сруб, отлежалась — и упала на землю. Я тогда не выдержал, побежал к ним во двор.
— Спасти мальчика не пытались?
— Ну, я людей нанял, они его из воды подняли, вытащили. Только куда там спасти?! Спину он сломал, гадёныш. А не сломал бы, так захлебнулся бы. Туда ему и дорога…
— Год назад?
— Вы мне что, не верите, господин? Вы кого угодно спросите, вам подтвердят!
Я махнул рукой: верю, мол. Показания Шиджеру подтвердила бы уйма свидетелей, включая тех людей, кого лавочник нанял для подъёма Иоши из колодца.
— Кукла, — вспомнил я уже на крыльце. — Когда я пришёл во двор к вашей соседке, девочка спросила у меня, не принёс ли я её куклу. Вы же заявили, что Каори с куклой не расстается. Как это понимать? Как проявление слабоумия?
Шиджеру улыбнулся:
— Забрали у неё куклу. Силой отняли.
— Кто? Вы? Мать?
— Да вы что, господин! На кой мне сдалась её кукла?!
— Тогда кто?
— Монах какой-то. Жирный, противный. Приходил, стоял у их плетня, глазел на девчонку. Потом вызвал за ограду, выманил. Велел куклу ему отдать, а он за неё денег даст или вещь полезную. Девчонка в крик, так он куклу у неё вырвал и скрылся. Жирный, а бегает — не угонишься! Я думал, Каори руки на себя наложит, так убивалась…
3«Нам стоит это выяснить»
— Добрый день, Иссэн-сан! Очень рад вас видеть!
— Добрый день, Рэйден-сан.
Старого настоятеля я встретил у ворот Правительственного квартала, возвращаясь в управу. Я действительно обрадовался этой встрече. Чисто по-человечески: всегда рад видеть своего первого наставника. К обычной радости примешивалась радость служебная, смешанная с предвкушением. Раз святой Иссэн счёл нужным лично явиться в управу — значит, он готов сообщить нечто важное.
— Как вы сумели так быстро добраться?
— Крестьяне предложили подвезти меня на телеге до рынка. Не обижать же отказом хороших людей? Ну что, идёмте в управу?
Я вспомнил свой тесный кабинет. Небось, кислая вонь монашеского пота до сих пор не выветрилась.
— Простите, Иссэн-сан! Вы не против, если мы пойдём в какое-нибудь другое место?
— Место не имеет значения. У вас есть предложения?
В животе требовательно забурчало. Пирожков, съеденных в доме Шиджеру, моему желудку явно не хватило.
— До лапшичной дядюшки Ючи отсюда не дальше, чем до управы. Если вы не возражаете…
Настоятель улыбнулся. От глаз его разбежались лучики-морщинки. Мне даже почудилось, что вокруг стало светлее.
— Жизнь предлагает нам достаточно испытаний. Зачем изобретать лишние трудности? Обжорство — порок, но и сознательно мучить себя голодом — вряд ли добродетель. Ведите, Рэйден-сан, я следую за вами.
Я хотел поддакнуть, сказать, что на сытый желудок и думается лучше, но вовремя прикусил язык. К чему пустая болтовня? Убеждать святого Иссэна не нужно, а ничего нового в смысле мудрости я ему точно не сообщу.
В чинном молчании мы дошли до лапшичной. В дверях нас встретил хозяин. Вернее, встречал он редкого, дорогого гостя — святого Иссэна. На свой счёт я нисколько не обольщался. Крестьяне меня, кстати, тоже не стали бы подвозить — даже будь я в годах почтенного настоятеля.
Столик в дальнем углу был отгорожен ширмой с изображением лотосового пруда. Я пригляделся: меж лотосов из воды выглядывал лупоглазый карп. Я поискал дракона, но не нашёл. Дядюшка Ючи с почтением, близким к благоговению, принял заказ, после чего удалился, стараясь не шаркать ногами. Шум голосов и бряканье посуды возобновились. Вкупе с лотосовой ширмой я счёл их достаточной завесой, за которой мы сможем говорить без опасений прополоскать служебными сведениями чужие уши.
Главное, голос не повышать.
Заказ принесли с ошеломляющей быстротой. Сдерживая нетерпение, я дождался, пока настоятель без спешки покончит с ячменной кашей, щедро сдобренной ростками бамбука в соевом соусе. Сам я за это время успел разделаться с кальмаром, горкой овощей и плошкой риса.
Ф-фух, полегчало!
Наконец Иссэн отложил палочки и ополоснул руки в миске с водой — хотя, на мой взгляд, руки у него и так были чище моих.
— Я знаю монаха, который томится у вас в управе, Рэйден-сан, — без предисловий заговорил настоятель. — Он не здешний, из обители Конгобу-дзи. На моей памяти он приходит в Акаяму уже в третий раз. Задерживается на три-пять месяцев; случалось, что и на полгода. Монаха зовут Нобу. Прошлое мирское имя мне неизвестно.
Имя. Не местный. Уже кое-что!
— Вы позволите мне расспросить вас подробнее?
— Разумеется. Всё, что мне известно — в вашем распоряжении.
— Тысяча благодарностей! Вы не знаете, зачем Нобу приходит в Акаяму? Чем он здесь занимается?
— Нобу — странствующий монах. На то у него есть грамота за подписью главы общины. Он продаёт храмовые амулеты: защита от злых духов, удача, достаток. Семейное благополучие… Также он относит амулеты, потерявшие силу, в удалённые обители — по просьбе тех, кто сам не в состоянии совершить такое путешествие. Затем Нобу возвращается с новым товаром.
Иссэн внимательно смотрел на меня: понимаю ли я, о чём он говорит? Не нужны ли пояснения?
— Благодарю, Иссэн-сан. Я помню ваши уроки.
Срок жизни амулета-омамори — как правило, год. После этого он утрачивает свою силу. Такой амулет нельзя просто выбросить, это сулит неудачу. Его следует сжечь в той обители, где он был изготовлен и приобретён. Там же паломник обычно покупает другой омамори — взамен сожжённого. Если же обитель расположена неблизко…
Стало понятно, чем занимался толстяк Нобу.
— У Нобу хорошая репутация?
— Я бы сказал — безупречная, если б не опасался громких слов. Он приходил и в нашу обитель, и в Канкуден, и в другие храмы. Насколько мне известно, он брал амулеты на продажу и у торговцев Акаямы — тех, чьи лавки на улице Тысячи Лотосов. На него никогда не было никаких нареканий.
— Я понял, Иссэн-сан. Прямо живой бодисаттва среди торговцев амулетами! А как насчёт… других нареканий? Скажем, недостойное поведение?
Иссэн задумался.
— Чревоугодие? — предположил он. — Но кто из нас безгрешен?!
Уточнять про совращение и прочие гнусности я не стал. В разврате монах замечен не был, или по меньшей мере, не был уличён. Но два голоса? Две души?! Мальчик, погибший год назад?!
— Прошлой зимой Нобу приходил в Акаяму?
— Нет. Предыдущий раз он появлялся в городе два года назад, весной. Покинул Акаяму осенью.
— А в этот раз? Давно он появился?
— Пару месяцев назад.
Ничего не сходится! Должно быть, досада и растерянность отразились на моём лице.
— Вас что-то гнетёт, Рэйден-сан? Помните наш разговор в Вакаикуса? Не тот ли это случай, о котором мы говорили?
Помнил ли я? «И осторожность, — сказал я тогда, — и ваши советы мне понадобятся». Осторожничать пока не с чего, мне ничто не угрожает. Зато совет… Совет мудрого человека всегда кстати. Я вспомнил секретаря Окаду, его не высказанные вслух, но явственные сомнения: Карп-и-Дракон? Дракон-и-Карп? Впрочем, святой Иссэн не раз присутствовал на дознаниях Карпа-и-Дракона: у Сэки Осаму от старика секретов не было. Значит, и у меня их не должно быть. А если дело окажется по части Дракона-и-Карпа, тогда Иссэн-сан — мой непосредственный начальник, и я тем более обязан всё ему рассказать.
Ну, я и рассказал. Всё. Нет, честно — всё! Ничего не утаил. Разве что пару шатких предположений — так ведь настолько шатких, что они грозили рассыпаться в прах от первого же дуновения ветра.
Некоторое время настоятель молчал. По его лицу, словно вырезанному из тёмного дерева, ничего нельзя было прочесть. Оно выглядело безмятежным и отрешённым; монах сидел без движения, уйдя в глубокую медитацию. Я старался не шевелиться, я даже дышал как можно тише, не желая ему мешать. Мысленно я обругал себя тупицей: когда святой человек вроде Иссэна уходит в медитацию, у него над ухом можно песни орать, в гонг бить — он этим самым ухом и не поведёт.
За ширму заглянул дядюшка Ючи, желая узнать, не нужно ли нам ещё чего. Я замахал на него руками, но настоятель уже пробудился. И не просто пробудился, а желал чаю. Я, как выяснилось — тоже.
— Так, говорите, мальчишка ругается? — спросил старик.
— Ещё как!
— И, похоже, врёт?
— Очень даже похоже!
— А от Нобу вообще толку не добиться?
— Именно так, Иссэн-сан! Вам не попадались похожие случаи?
— Нет.
По дороге из Грязного переулка я перебирал в памяти всё, что вычитал в свитках службы Дракона-и-Карпа, выданных мне осенью настоятелем, а также казусы, почерпнутые ранее из архивных свитков Фудо. Ничего похожего! Единственный случай на моей памяти, когда перерожденец пытался разговаривать чужим голосом, то есть тем голосом, который был присущ его прошлому телу до убийства, оказался обманом. Фуккацу, которого не было. Либо следует допустить, что жирный Нобу — гениальный подражатель и чревовещатель, либо…
Я питал надежды на личный опыт святого Иссэна, но и тут меня ждал тупик. И никакой связи между стервецом Иоши и толстяком Нобу! Монаха даже в городе не было, когда мальчик утонул в колодце. Никого толстяк не совращал и не убивал. Но откуда тогда…
Откуда!
Место смерти. Место захоронения. Место, как-то связанное с гибелью. Я вспомнил едва заметный холмик на могиле банщицы Юко, кровавые соцветия хиганбаны рядом с ним; цветы у крыльца дома, где Юко покончила с собой…
Иоши действительно утонул прошлой зимой, это подтвердили другие соседи. Я верил показаниям Шиджеру, но и проверкой тоже озаботился, на всякий случай. Колодец? Вряд ли монах зачем-то полез в колодец, где утонул мальчик. Зашёл, попросил набрать воды? Тоже маловероятно. Место погребения? Надо узнать, где похоронили мальчишку…
У меня не было никакой версии. Не было даже до конца оформившегося предположения. Оно не давалось в руки, выскальзывало, издевательски виляя змеиным хвостом.
— Иссэн-сан, вы не знаете, где живёт этот Нобу? Он ведь должен где-то жить в Акаяме?
— Об этом я его не спрашивал. Но вы правы, Рэйден-сан: нам стоит это выяснить.
Он так и сказал: «нам».
4«Увы, господин, карпа нет»
— Господин! Господин! Купите кацумори!
Я подошёл ближе.
— Лучший кацумори во всей Чистой Земле! Успех во всех делах!
Торговец с некоторым опозданием разглядел гербы Карпа-и-Дракона на моей одежде:
— В служебных — особенно!
Мешочек из блестящего чёрного шёлка. Изумрудно-зелёное и золотое шитьё. Серебристый шнурок стягивает горловину. Амулет завораживал, притягивал взгляд. Ни дать ни взять, ночное небо с луной и звёздами над весенним лугом. Кацумори, залог успеха. Внутри — соответствующая молитва. Главное, носить его, не открывая — иначе вся твоя удача выпорхнет птичкой из клетки, только её и видели.
— Не сомневайтесь, господин!
Я жестом показал, что не сомневаюсь.
— Доставка из Сэнсо-дзи, из самóй столицы! Святее храма нет!
Купить? Успех в служебных делах мне совсем не повредит. И как я до сих пор без амулета справлялся?
— Из Сэнсо-дзи? Как же он попал в Акаяму?
Узкое лицо торговца странным образом напоминало топор. Сейчас его украсила щербина загадочной улыбки.
— О, господин, не сомневайтесь! У меня есть личный поставщик. Он доставляет омамори изо всех уголков Чистой Земли. Только наилучшие!
— Ты говоришь о Нобу? Об этой глыбе жира?
Топору не удалось скрыть удивление. Похоже, он не собирался называть имя своего поставщика. Впрочем, торговец быстро нашёлся:
— Так вы с ним знакомы, господин? Замечательно! Тогда вы и сами знаете: лучше амулета не найти! Нобу что попало не принесёт. Кто станет везти дешёвую поделку на другой остров, за тысячу ри?
Репутация монаха в очередной раз подтвердилась. С другой стороны, никто не станет ругать своего поставщика при клиенте.
— Давно ты видел Нобу?
Топор наморщил лоб, изображая напряжённую работу мысли.
— Три дня назад, господин. Но у него таких омамори уже не осталось! Из Сонсо-дзи — только у меня! Вам не нужно искать Нобу…
— Мне он нужен по другому делу. А твой амулет и правда хорош. Если подскажешь, где живёт Нобу…
Я выразительно пошевелил пальцами. Лицо Топора покрылось ржавчиной безутешной печали:
— Увы, господин. Я бы с радостью, но я не знаю. Слыхал, он снимает жильё.
— Где?
— Кажется, в квартале Минами-ку.
Забыв поблагодарить торговца, я двинулся к следующей лавке, где торговали амулетами. Проклятье! Четвёртая за сегодня. Все знают толстяка Нобу, но никто не знает, где монах живёт. Квартал Минами-ку — первая зацепка.
Ну, хоть что-то.
Может, и правда следовало купить кацумори? Или хотя бы деревянную стрелу для отпугивания злых духов? Может, тогда меня ждал бы оглушительный успех?! Хотелось верить, что у святого Иссэна дела продвигаются лучше моего. Мы договорились, что я опрошу торговцев, с которыми имел дело Нобу, а настоятель переговорит с монахами обителей Акаямы. Впрочем, вряд ли старик добрался даже до ближайшего храма — если, конечно, ему опять не повезло с крестьянами и телегой.
Оставалась слабая надежда, что Нобу ненадолго придёт в чувство и сам всё расскажет. Только я на это особо не рассчитывал. При моём-то везении? Скорее будда Амида явится в управу с докладом.
— Добро пожаловать, господин!
Заходя в лавку, я споткнулся о порог.
— Это знак судьбы, господин! Вам следует отвратить несчастье!
Если в предыдущей лавке торговал Топор, то здесь хозяйничал Ворон. Сутулый, в тёмной одежде; кусты бровей, нос-клюв. Нахохлился, каркает:
— Подходите, выбирайте. Лучшие обереги на все случаи жизни и смерти!
Ну и шуточки! С порога приметил мои гербы, да? Конечно, кто ещё работает с жизнью и смертью, если не наша беспокойная служба?
Прилавок и полки на стене трещали от изобилия товара. Серебро и чернь, перламутр и кармин. Золото, бирюза, яшма, нефрит. Шёлк, парча, атлас. Кипарис, можжевельник, криптомерия… У меня запестрило в глазах. Тут имелись не только мешочки с заключёнными в них молитвами, благопожеланиями и отрывками из священных сутр, но и более редкие амулеты. Сдвоенные «удачливые» монеты на красной верёвке, для ношения на шее. Собачьи фигурки из рисовой бумаги, для охраны дома от горестей. Каменная жаба на блюдце с мелкими деньгами — такую надо поливать зелёным чаем, и воздастся сторицей. Парочка усодори — раскрашенных под снегирей «лгущих птиц», что превращают ложь в правду, а печали в обман. Вязаные матерчатые кицунэ, защитницы сбережений. Манэки-нэко — фигурки кошек с поднятой лапкой, помощниц в обретении ночлега и гостеприимства, если ты в пути…
А это что?
Деревянная клетка чуть больше ладони в длину блестела от тёмного лака. Трёхъярусная крыша, карнизы изящно выгнуты. Прутья толстые, внушительные для вещицы такого размера. На прутьях — тончайшая резьба. Иероглифы? Тексты сутр? Я шагнул ближе — и увидел обитателя клетки. Внутри сидел миниатюрный дракон из благородного нефрита и хитро поглядывал на меня лупатыми глазками-бусинами. Летать дракончику не было нужды: у его клетки имелись ручки-жерди для переноски, как у паланкина.
В точности такую же клетку — только большую! — я видел во дворе у Шиджеру.
— О, да вы знаток, господин!
Недавно, следуя совету актёра Кохэку, я обрёл славу знатока театра. Сейчас же один взгляд на дракончика удвоил мою славу.
— Это уникальный амулет! Он доставлен прямиком из храма Киёмидзу-дэра в Киото. Большинство амулетов, как вы сами знаете, предназначены для чего-то одного. Но дракон! О-о, дракон! Это копия знаменитой статуи Лазоревого дракона в Киёмидзу-дэра. Сила и власть, мудрость и величие…
Ворон граял без продыху:
— Доброта и щедрость, богатство и счастье! И ещё тридцать три добродетели! Вот что такое Лазоревый дракон! От пожара тоже защищает. И от дурных болезней. Он послужит вам не год и не два…
Спросить про клетку? Нет, с вороном о клетке говорить не стоит. И вообще, нельзя забывать, зачем я здесь.
— Из Киото, значит? И кто же его тебе доставил? Уж не Нобу ли?
— Нет, не он, — удивил меня прямым ответом Ворон. — Нобу не единственный, кто привозит амулеты в Акаяму, господин.
— Но с ним ты тоже имеешь дело?
— Разумеется. С ним все имеют дело.
— Давно он заходил в последний раз?
Ворон не стал прикидываться, что вспоминает:
— Три дня назад.
— Знаешь, где его найти?
— Увы, нет, господин.
Я выразительно уставился на клетку с драконом.
— Я бы с радостью сказал вам, где найти Нобу, господин. Но я не знаю. Действительно не знаю.
Снова тупик. На улице смеркалось, лавки закрывались. Придётся вернуться завтра.
— Я вижу, вас заинтересовал этот дракон. Это лучший выбор из всех возможных! Учитывая место вашей службы…
— В драконы мне рано, — усмехнулся я с небрежностью, достойной записного лицедея. — А такого же, только с карпом, нет?
И запоздало испугался: а ну как сыщется?! Кто меня за язык тянул? Придётся покупать, чтоб не потерять лицо.
— Увы, господин, карпа нет.
— Жаль. Ладно уж, пусть будет дракон.
Цена меня ужаснула — даже при моих теперешних доходах. Говорите, самураи не торгуются? Ага, как же! При таком подходе к делу наша семья давно умерла бы с голоду. Забыв на время о прочих добродетелях, я бился за каждый медяк, как истинный воитель. Когда мы сошлись в цене, в гаснущем свете дня я прочёл в глазах Ворона неподдельное уважение. Не знаю, среди чьих доблестей числится упорство, среди драконьих или карповых, но имени службы я не посрамил.
Счастливый обладатель Лазоревого дракона, в свой квартал я попал перед самым закрытием ворот.