— Да. Но даже после продолжил придерживаться первоначальной версии.
— Нет, я не связывала себя узами брака. В молодости хотела семью, детей. Но не встретился ТОТ САМЫЙ, а для себя рожать мне было страшно. Что, если я такая, как мать? И буду винить ребенка в своих неудачах?
— За эти годы сколько раз вы еще встречались с ближайшими родственниками?
— С матерью ноль, с братом дважды.
— Даже на похоронах Аллы Борисовны не присутствовали?
— Нет. О ее смерти узнала только спустя год, когда явилась сюда, чтобы квартиру посмотреть.
— Брат узнал вас?
— Конечно нет. Он и думать забыл о девочке, что приходила к нему за помощью. Что ему до нее?
— Но вы следили за его жизнью, не так ли?
— Гарри сказал или сами догадались?
Кто такой Гарри, черт возьми? Как бы не запалиться…
— Я бы предположил, что вы не просто так купили именно эту квартиру.
— Вы очень проницательны. Я интересовалась братом. Периодически узнавала, что с ним. Но я не зацикливалась на нем, не думайте. Было время, когда я о нем вообще не вспоминала. И это годы. Но когда Павел выставил на продажу свою квартиру, об этом мне сообщила помощница. Я знала, что рано или поздно он захочет обменять ее: зарплата у Павла была небольшой, а хобби дорогостоящим. И я не ошиблась. Брат обратился к риелторам. О чем я тут же узнала. И приехала на смотрины.
— Квартира была не в лучшем состоянии?
— Я бы сказала, в ужасном. Ремонта она не знала как минимум тридцать лет. А запросил Иванов сумму очень крупную. И ни в какую не желал скидывать. Риелтор уговаривал его уступить хотя бы несколько тысяч долларов, боясь, что не продаст по завышенной цене, но Павел уперся. Сказал, что ему необходимая определенная сумма, плюс деньги на ремонт халупы, которая ему досталась в наследство. Тогда-то я и узнала о том, что моя мать умерла, а квартиру свою оставила Иванову.
— Как вы восприняли два этих известия?
— Спокойно. Мать мне было не жаль, а ее зассанная халупа мне без надобности.
— Не обидно, что она подумала не о вас, своей кровиночке, перед смертью, а о постороннем человеке? — Зоя покачала головой. — И на Павла вы не разозлились?
— Мои обижалка и злилка перегорели давным-давно. По отношению к ближайшим родственничкам точно. Мне на них было плевать с высокой колокольни.
Василий ей не поверил. Если бы Зое было все равно, она не следила бы за жизнью Павла. И не купила бы втридорога его квартиру.
— Знаю, о чем вы подумали, — проговорила Зоя. — Думаете, что равнодушный человек не стал бы зацикливаться на этой квартире, а приобрел бы другую, в лучшем состоянии. Но я влюбилась в нее еще подростком. И не только в жилплощадь, в сам дом. Я думала о том, что если бы моей матерью была не Алла, а жена Евгения, то я росла бы в дивном месте, каталась на лифтах, носилась по огромным комнатам…
Звучало правдоподобно. И все равно Василий сомневался в искренности Зои.
— То есть к Павлу вы не испытывали никаких негативных эмоций?
— Никаких.
— Тогда почему продолжали следить за его жизнью?
— С чего вы взяли, что я?..
— Вы в курсе того, что его убили.
— Но мне об этом сказали вы!
— Ничего подобного.
Она стала лихорадочно вспоминать, с чего начался разговор, но, убедившись в том, что Вася прав, сникла.
— У меня был друг, — с другого конца начал подступаться к ней Барановский. — Почти брат. Мы с детского сада вместе не разлей вода. В один институт поступили. По окончании устроились в органы. Только я стал честным ментом, а он настоящим оборотнем в погонах… — Василий сочинял на ходу. Не было у него такого друга-брата. Но операм постоянно приходилось что-нибудь выдумывать, чтобы разговорить свидетеля. — Наши пути разошлись после одного крупного дела. Мой друг подтасовал улики, чтобы отмазать одного и подставить другого, невиновного. Его повысили после этого. Приблизили к кормушке. Я не возненавидел его. И зла ему не желал. Но все ждал, когда восторжествует справедливость. Поэтому следил за его карьерой и личной жизнью.
— И как? Восторжествовала?
— Я надеялся, что его прищучат, и только. Но моего друга убили. За дело, понятно, и все равно… Жаль его. А вам Павла?
— Нет. Мне все равно, умер он или нет. Но я, как и вы, зла ему не желала. Просто постоянно сравнивала себя с ним. Иногда меняла нас местами. Представляла, каким он стал бы, окажись в моих условиях. И наоборот.
— Павел ничего в жизни не добился, тогда как вы преуспели. Это грело вам душу?
— Пожалуй.
Зоя пристально посмотрела на часы, висящие на стене. Очередная диковинка из муранского стекла или хрусталя, поди разбери. Василий понял намек. Поговорили, пора и честь знать. Уже полчаса он находится в квартире госпожи Одинцовой. А она с работы пришла и хочет принять душ, поесть, поваляться… Да просто побыть в одиночестве! Вася сразу понял, что она очень им дорожит. У Зои нет семьи. Нет кошки или собаки. Даже прислуги. Да, кто-то приходит, чтобы привести в порядок дом, но не живет в нем. Зоя обитает в квартире совершенно одна.
— Последний вопрос задам и откланяюсь, — сказал Вася. — Вы сказали, что виделись с братом три раза. В далекие девяностые, на «смотринах»… Когда в последний?
— При подписании акта купли-продажи этой квартиры.
— То есть после этого вы?..
— Не контактировали. О смерти Павла мне сообщила все та же помощница. Она на меня больше десяти лет работает.
Сказав это, Зоя поднялась с кресла и нависла над Василием. Он тоже встал, но к дверям зашагал не сразу. Сначала спросил:
— Вы отдаете себе отчет в том, что являетесь ближайшей родственницей покойного?
— Да. Мы были единокровными братом и сестрой. И что из того?
— Если вы это докажете, то сможете претендовать на его имущество.
— На кошатник-бомжатник моей матери? — скривила рот она.
— Квартира приведена в порядок. И она даже до ремонта стоила несколько миллионов рублей. Я уже не говорю о его коллекции кукол…
— Да, я ее помню. Вот в этой самой комнате стояла старая югославская стенка, а в ней сидели куклы. Красивые, кстати сказать. Только я к ним равнодушна, мне с детства плюшевые зверушки нравятся.
На том и закончили.
Сменив тапки на кроссовки, Вася попрощался с хозяйкой и покинул квартиру.
Спустившись вниз на одном из двух лифтов, Барановский проследовал мимо важного, как гусак, консьержа к выходу. Спустившись с высокого крыльца, окинул взглядом дом. Да, солидный. Но Вася в таком жить не стал бы. И не из-за того, что коммунальные платежи сожрали бы половину зарплаты. Ему хотелось покоя, тишины и простоты. Поэтому так хочется поселиться в скромном домике на берегу моря. Выходить по утру на крыльцо с чашкой чая, чесать голое пузо и слушать шум волн…
Но насладиться воображаемой картиной Василию не позволил телефонный звонок.
— Слушаю, — бросил в трубку он.
— Ты где? — Это был Слава Добронравов.
— На Кутузе.
— Чего ты там забыл?
— Беседовал с гражданкой Одинцовой. Зоей Александровной. И живет она в квартире…
— Павла Евгеньевича Иванова?
— Точно. Как ты догадался?
— Я запросил сведения о ней, и вот мне их прислали. Сижу, просматриваю. В собственности у госпожи Одинцовой только одна хата. В ней она прописана с юности, то есть с тех времен, когда ее удочерили. Но ее фирма владеет хреновой тучей недвижимости. В том числе квартирой покойного кукольника. Умная Зоя на себя ничего не оформляет. С нее практически нечего взять. Разве что «Мерседес».
Василий направился к своей машине. Его «Хёндай» на фоне элитных тачек жильцов и их богатеньких гостей смотрелся гадким утенком. Но Барановскому было не стыдно за свою машину. Надежная, удобная, относительно экономная. Неказистая, да. Но вот стоит «Гелендваген». Разве он красив? Урод уродом. А стоит как пять его «Хёндаев».
— Чем занимается фирма Зои? — спросил Вася у коллеги, когда приблизился к своему «гадкому утенку».
— Сдачей коммерческой недвижимости. В основном это складские помещения, но есть и офисы, часть которых переделана из квартир.
— Откуда только деньги взяла на покупку всего этого?
— Приемный отец Зои в девяностые на халяву земли накупил, на ней контейнеры разместил и стал их сдавать. Когда в стране относительный порядок навели, их убрать велели. Поставить нормальные павильоны. Он не стал этого делать. Забил. А вскоре погиб. Но дочка не растерялась. Из шлакоблоков наляпала ангаров для хранения всякой всячины. Часть продала, с долгами расплатилась, остальное себе оставила.
— Какая умная женщина.
— Девочка, можно сказать. Все это она замутила в двадцать лет.
— Сейчас ей сорок один, — вспомнил Вася. — И она живет во дворце. Слава, видел бы ты люстру в ее прихожей… Такая же у какого-то шейха Абу-Даби.
— Мы ее подозреваем?
— Мы ее подозреваем, — эхом ответил Вася. — И глубже под нее копаем. Узнай, кто у Зои Александровны помощница, ее нужно будет допросить. Еще зафиксируй имя «Гарри». Этот человек много знает об Одинцовой. Вдруг оно всплывет, и мы узнаем что-то новое…
— Постой. Перед моими глазами список всех работников фирмы. Сейчас узнаю, кто является помощником босса… Так, так, так… Ага, Фатима Гарипова. — Слава кашлянул. — Это не тот самый Гарри, что много знает?
— Я понял, что это мужчина.
— Но это не имя, а прозвище… Может быть. Производное от фамилии.
— Нет, Зоя говорила о мужчине.
— Стой! В фирме работает Айрат Гарипов. Он, судя по всему, брат Фатимы. У них одно отчество.
— Займешься ими?
— Конечно. А ты езжай на место преступления.
— Зачем?
— Звонила соседка жертвы.
— Бабуся Ируся?
— Нет, молодуся Людуся. Та нервная барышня с третьего этажа, помнишь? Ты ей дал свою визитку, но она не смогла до тебя дозвониться сегодня.
— Что-то случилось?
— Говорит, есть сведения, которые заинтересуют следствие.
— И сообщила бы их тебе.
— Видимо, мне не хочет, — хохотнул Слава. — Уверен, что и она стала жертвой твоего обаяния. Как и пампушка Натали. Поэтому и предлагаю съездить. Ты мужчина холостой, а она девушка интересная…