– Так что там с твоим телефоном? – тем временем спросила она.
– А-а… Вот какое дело. Позавчера я приехал в Москву, а вчера меня ограбили, и…
И я понёс полулегенду не хуже той, что сочинил в Кусково для Красной Шапочки. После слов об отце, убитом за долги, и рассказа о рэкетирах Аня вскинула на меня испуганные тёмно-зелёные глаза. Может, уже не так и радовалась случайному знакомству с милейшим парнем. Не таким уж милейшим, впрочем.
– Так что увы, пока не получу карточку, никуда сводить тебя не могу, – вздохнул я, всё-таки вспоминая о Кате и чувствуя себя довольно гнусно. Хотя – вдруг сообразил я – иметь своего человека в Москве вообще-то совершенно не помешает. И быстро добавил: – Но потом… Может, ты мне покажешь тут какие-нибудь приятные местечки?
Приятные местечки. Как же скользко звучит.
Аня тоже поморщилась, став похожей на мышку. Забавная такая мышка, с русой, припорошенной снегом шёрсткой. Нет, у нас бы ничего не вышло, даже встреться мы в иных обстоятельствах. А сейчас мне просто нужен знакомый, хоть кто-то знакомый в этой огромной, шумной и смотри-не-зевай столице.
Не знаю, что из этих мыслей принадлежало мне, а что навеяла Изольда. Думаю, она не хотела, чтобы я увлекался кем-то; хотела, чтобы голова моя была трезвой. Я тоже этого хотел. Арабелла – вот ближайшая цель, и хватит об этом.
– Смотря что тебе нравится.
Я и забыл уже, о чём говорил. Потряс перчатками, стряхивая снег.
– Пожалуй, театры. Кукольные.
Надо же совместить приятное с полезным. Если придётся с Аней куда-то идти, пусть это будет хоть немного конструктивно. Познакомлюсь с московской школой кукловодства заодно. Кстати, кукловодства или кукловождения? Батя говорил – водства. А Карелин всех чуть ли не по рукам бьёт за такое, говорит, правильно – вождение.
– Однажды, ещё в школе, я ходила на «Золотого Петушка», и там кукла сломалась прямо во время представления. А ещё там была такая интересная ширма, сшитая из лоскутков. Как пэчворк, но смотрелось очень профессионально, атмосферно…
Судя по всему, Аня оказалась из тех девушек, которые способны вести разговор за двоих. Она продолжала рассказывать, подхватив меня под локоть, я шёл, краем уха вслушиваясь в её слова.
На другом локте покачивалась сумка с куклами. Если бы отец только видел: ношу их, моих дорогих, завёрнутыми в пупырчатую плёнку, в старом пакете, по Москве… Батюшки мои. Но что делать? Кто бы мне сказал год назад, куда меня занесёт…
И опять, резко, накатило: захотелось ощутить в руке куклу. Отчаянно. Так, что свело пальцы. Я сунул руку в карман, сжал кулак, унимая судорогу. По телу прошла дрожь.
Стараясь, чтобы Аня ничего не заметила, я скрестил пальцы, поёрзал кулаком в кармане. Зуд не утихал. Рука словно отяжелела, кисть ломило, как после удара или мороза.
– Ты чего?
– А?
– Скрежещешь зубами, как будто что-то болит.
Болит, Аня. Душа болит. Внутри болит. Всё болит! Я не хочу быть здесь, я не должен быть здесь, я хочу домой, Аня… Не мне они должны были достаться… Я никогда не хотел вставать на этот путь, я презирал отца, я так хотел бы, чтобы мама была жива!
– Ш-ш. Ш-ш-ш, – прошептала Изольда, и лба коснулась тихая, пахнущая пудрой прохлада. – Всё будет славно, Олежек…
Я остановился, закрыл глаза. Снег падал и падал, всё вокруг кружилось – сквозь веки пробивались огоньки, в уши ввинчивался гул машин и шагов, доносились тревожные Анины фразы, – а я стоял и словно кружился вместе со всем этим снегом.
– Всё будет славно, – повторила Изольда, и я различил в её голосе интонацию мамы – такую крохотную паузу после «будет», какую делала только она. От этого я успокоился – сразу, вдруг. Я знал, всё будет славно. Просто минутная слабость. Просто страх. Но с куклами бояться нечего.
А скоро у меня будет и Арабелла.
Я расслабил лицо. Уголки губ сами поползли вверх. Я открыл глаза и ответил Ане:
– Не переживай. Просто голова тяжёлая. Переволновался, наверно. Всё-таки обокрали… Спасибо тебе огромное, что помогла.
Она быстро улыбнулась, выпустила мой локоть.
– А что в сумке?
– А в сумке? Так… Что воры забрать постеснялись, – усмехнулся я. – И слушай, ещё о театре. А не слышала ли ты, вдруг где-то сейчас ставят спектакль «Серая мельница»?
«Мельницу» не ставили нигде – во всей огромной Москве. У нас, в крохотном Крапивинске, и то аж в двух театрах! А тут… Разочаровался я в столице. Прошерстил все театры, клубы, форумы, какие только нашёл в интернете, – ничего. Нигде.
Сначала это поражало. Потом раздражало. Никто из этих столичных театралов не то что никогда не видел – никогда не слышал о «Мельнице»! А я скучал по ней. Она давно стала частью ежедневности. Они стали частью меня – эти невидимые нити, по которым восторг, страх, предвкушение и тревога катились ко мне от зрителей. Как пульсация. Как переливание крови. Как то мерцающее, невесомое вещество, которое толкает нас на лучшее и худшее в мире.
Мне не хватало этого вещества; мне казалось, я задыхаюсь в московском воздухе, но воздух бы ни при чём, я задыхался без этих эмоций. Без постановок. Мутные волны накатывали всё выше, иногда захлёстывали с головой. Мне хотя бы один спектакль… Любой. Хоть что-то…
Мой Мельник снился наравне с Изольдой – весь этот месяц. И, конечно, по ночам приходила Арабелла: она поднималась на гребне из сияющей морской глубины, пронизанной светом. Она тихо улыбалась, ласково просила, требовательно умоляла. Она становилась всё настойчивей, и к весне, к тому времени, как на Москве-реке тронулся, показывая в разломах чёрную воду, сероватый лёд, я был готов. Внутренне. Оставалось подготовиться внешне.
Какое счастье, что на карте ещё были деньги. Какое счастье, что я сохранил кое-какие школьные навыки и нашёл подработку статьями.
Я поправил очки, прокашлялся, одёрнул новенькое пальто и пошёл Ане навстречу. Она смотрела в упор; может быть, не узнавала за слегка тонированными стёклами; может быть, делала вид – но уж больно успешно. Я прошёл мимо; Аня не оглянулась.
– Ты нарочно?
Она резко обернулась, вздрогнула и распахнула глаза.
– Я… извините…
– Серьёзно меня не узнала?
– Олег?..
– Ну? – спросил я, крутнувшись перед ней. – Не узнать?
– Вообще нет, – кивнула Аня. – Выглядишь на миллион.
– Миллиона мало, – вспомнив указанную в «Шёлковой дороге» стоимость Арабеллы, усмехнулся я.
– Может, всё-таки поделишься гангстерскими планами? Зачем тебе это всё?
– Не могу, Анюта. Прости.
Она подошла ближе, стряхнула с плеча пылинку.
– Жаль.
– Слушай, а где тут поблизости…
– Я всё хотела спросить, – перебила она.
– …распечатать можно, – обречённо договорил я, догадываясь, что за вопрос последует. – Может, не стоит?..
Аня мотнула головой, принялась медленно обходить вокруг, якобы рассматривая пальто и брюки.
– Я всё хотела спросить – ты вроде такой милый. И… Я понимаю, всё началось, потому что тебе нужна была карта. Я всё понимаю. Обокрали, один в Москве. Но ты же не договариваешь, Олег. Да?
– Верно.
– И договорить не можешь? Или не хочешь? – останавливаясь напротив и заглядывая в глаза, с нажимом спросила Аня.
Изольда, ты выпустила её из своих длинных и сильных пальцев? Зачем? Послушная, не задававшая никаких вопросов Аня выходила из-под контроля, и это становилось неприятно.
– Увы, нет.
– М-м… Я давно не восторженная девочка.
Ну-ну…
– Я хотела бы понимать, чего могу ждать от наших отношений. Но от намёков ты уворачиваешься. Сам ни о чём не говоришь. Мы встречаемся уже достаточно долго, чтобы…
Встречаемся? Достаточно долго?!
– …чтобы я могла ждать определённости. В принципе, я не спрашиваю ни о чём…
Ну-ну!
– Скажи мне только. Среди твоих недоговорок есть девушка?
Сердце пропустило удар. Изольда вздохнула. Арабелла хихикнула и плеснула хвостом – где-то там, на другом краю Москвы, так далеко, так близко. А Аня должна была помочь мне её достать.
Пискнул телефон.
«Всё ещё злишься?»
Катя.
– Конечно, нет.
– Добрый день, – мягко улыбнулся я. Усердно упражняясь по совету Кати, я сумел добавить в голос бархатных ноток. Тщательно выбрав вместе с Аней новый гардероб – сорочка, жилет, ремень, галстук, зажим, запонки, – я стал выглядеть старше и представительней. Посетив барбершоп в обществе спрятанной в изящном кожаном портфеле Изольды, я стал совершенно не похож на себя. И Александра Юрьевна не должна была меня узнать – совершенно точно. Но в первую секунду не узнал её я. Мне открыла почти лысая старуха в коричневом шлафроке.
– Здравствуйте, здравствуйте, – закивала она, отодвигая решётки перед дверью. – Проходите… Разве что…
Венкерова замешкалась на пороге. Побряцала замком, шаркнула разбитым тапком. Набрала в грудь воздуху и, не глядя на меня, решительно попросила:
– Разве что покажите, пожалуйста, ваши бумаги. Рекомендательные письма и прочее.
– Само собой. – Я склонил голову. Эта свежайшая сорочка, ладно облегающий жилет, старомодная часовая цепочка, выглядывающая из кармана, – всё это вживало в роль куда лучше сценария. Да и обстановка в прихожей располагала: полумрак, пёстрые обои, развешанные по стенам веера, подсветка, так похожая на плавно горящие огоньки свечей… Я так и чувствовал себя потомственным аристократом, деловым наследником благородного семейства – правда, разорившегося, но это почти что мелочь.
Пока Александра Юрьевна рассматривала распечатанные в административной каморке хостела гербовые бумажки, я рассматривал её саму – вернее, её отражение в зеркале. Куда, позвольте спросить, делась ухоженная, полная достоинства дама, которую я встретил в Кусково? Дама, по крайней мере, бывшая такой до тех пор, пока не начала визжать.
Вместо неё в глубине зеркала, в рыжеватой, в золотых всполохах и коричневых мушках раме скрючилась над бумагами морщинистая старуха.