Даже при быстром взгляде, брошенном на меня, я поймал в её зрачках нервный, возбуждённый блеск. В грудь толкнуло какое-то чувство – как игла извне.
Страх.
– Не бойся её. Белла на твоей стороне. Эта старуха на посмеет тебе навредить.
Я незаметно потрогал пряжку портфеля, представляя, что глажу тонкие белые пальцы.
– Кажется, всё в порядке, – вздохнула Венкерова, но покосилась с некоторым сомнением. – Если вы не возражаете, я покажу их своему доверенному лицу.
Как в старом романе, блин.
– Конечно, Александра Юрьевна.
– Нет-нет, не разувайтесь, не стоит…
– Нет-нет. У вас так аккуратно, чисто, такие ковры…
– Да, муж привёз из Персии, – улыбнулась Венкерова. – Хотя я не заказывала экспертизу. Возможно, это имитация с Садовода.
– Садовода?..
Старуха воззрилась на меня с крайним удивлением. Брови взлетели почти до той линии, где начинались скудные, гладко зачёсанные седые волосы.
– Огромный рынок чего угодно на краю Москвы. Вот уж не думала, что господа, связанные с антиквариатом, не знают об этом гнезде. Впрочем, может быть, как раз из-за этого вы и не ведаете о подобных тёмных уголках… Наверняка вы бываете в иных местах. Более приятных, чем Садовод. И чем моя гостиная.
Я мельком оглядел крохотную, погружённую в бархатный сумрак комнату. От тяжёлых малиновых портьер пахло пылью. Стояла духота, а ещё веяло каким-то благовониями, сладкими и сухими. Словно тайная комнатка музея. Очень тайная. Очень древняя. Очень давно не прибранная. И стоившая, судя по наполнявшим её вещам, то ли смехотворно мало, то ли дороже, чем моя сумка с куклами. В зависимости от того, были ли окружающие вазы, кафель, картины, книги в массивных переплётах и прочее барахло подлинниками или имитацией, как мило выразилась эта старушка.
Эта Красная Шапочка.
Похоже, в благовониях был и дурман тоже. Как я мог забыть, за чем пришёл?
– Меня не интересуют вазы.
– Что, извините?..
– Ваша гостиная – очень приятное место, Александра Юрьевна.
Она склонила голову и улыбнулась смущённо, как девочка. На морщинистом лице это выглядело жутковато.
– Чаю?
Я был уверен, что она подаст каркаде. Разве могло быть иначе в этой мутной, душной квартире? Так и вышло. Красный, крепкий, горчащий чай.
– Итак…
Сделав три глотка, я решил, что вступительных реверансов достаточно. Поднял глаза на старуху, улыбнулся так, как тренировался – скупо, загадочно и спокойно, – и начал:
– Я рад, что вы согласились сотрудничать с нашим бюро.
– Пока – не сотрудничать, – покачала головой Венкерова. Прилизанные седые пряди сбивали с толку; сквозь них проглядывала шелушащаяся кожа, и это вызывало лёгкую тошноту.
Я на миг прикрыл глаза. Старуха продолжила:
– Пока – только поговорить.
– Разумеется. Разведать почву.
Венкерова благосклонно кивнула.
– Я вижу у вас немало вещей, представляющих ценность… – Старуха подняла брови, я быстро поправился: – Потенциальную ценность.
Ещё один благосклонный, неторопливый кивок.
– Но, полагаю, настоящие ценности вы не выставляете напоказ?
– Не нужно быть проницательным, чтобы это понять.
На этот раз неторопливо и почтительно кивнул я. Может быть, не стоило выбирать такие узкие брюки. Красиво, конечно, но уже начинает жать. И ещё неясно, сколько мне сидеть в этой вонючей гостиной и обрабатывать алчную бабку…
В том, что она алчная, я доподлинно убедился на исходе часа, когда мы наконец вывели разговор на «особые сокровища»:
– Даже если я и соглашусь показать вам моё величайшее сокровище… У вашего бюро вряд ли достаточно средств, чтобы его выкупить.
– Александра Юрьевна, поверьте, мы работаем не одно десятилетие. И, если вы связаны с антиквариатом, то наверняка не раз слышали название «Флаинг унд Паппс», которое у знатоков ассоциируется лишь с самыми лучшим сделками…
– И самыми тёмными схемами, – усмехнулась Венкерова. – Ещё чаю, молодой человек? Я вижу, вам понравились бисквиты.
– Благодарю.
Бисквиты я грыз от волнения. А вот пить её чай больше не собирался. Сильно болела голова – наверняка от напряжения, но не исключаю, что от каркадэ.
Пока старуха гремела в кухне, я быстро осмотрел комнату, пытаясь сообразить, где она может скрывать Арабеллу. Впрочем, конечно, не здесь, не в этой комнате. Если кукла и в доме, то, наверно, упрятана в самую дальнюю кладовую, на самую верхнюю полку. Да и то вряд ли: наверняка Венкерова хранит Арабеллу в сейфе или в банковской ячейке, как батя. Хотя, может, конечно, и как я: по ночам в чемодане под кроватью, днём – всегда с собой, в вечно проверяемом рюкзаке под кодовым замком.
Я обшарил свободный пятачок перед диваном, груду баулов у окна, баррикады книг, выстроившиеся вдоль старой советской стенки. У части шкафчиков были стеклянные створки, но за стеклом стоял в основном хрусталь. Кое-где блестели глянцевые открытки, на верхней левой полке я заметил букетик сухих цветов и шляпку… Ничего похожего на кукол. Конечно, были ещё закрытые шкафы, двери в смежную комнату, пространство под диваном, выдвижные кресла, в которых также могла быть похоронена Арабелла… Но Изольда, Орешета, Онджей и Кабалет сидели в рюкзаке тихо, а значит, и они не чувствовали присутствия Беллочки.
Ладно. Никто не говорил, что всё получится с первого раза.
Притвориться, что пригубил ещё чаю, произнести ещё несколько не слишком высокопарных, но довольно специфических фраз – и откланяться, сославшись на встречу с клиентом на другом конце Москвы.
Аня сильно помогла мне с проработкой плана – правда, она думала, что я общаюсь со своей бабушкой, потерявшей разум и забывшей о внуке. Вот и требуется аккуратно напомнить – без внезапностей и лишних волнений. Ну а Катя, посвящённая в мои кукольные дела куда глубже, тщательно вычитала план и диалоги на предмет логики и деталей.
Эх! Я вот жалуюсь, что у меня от напряжения разболелась голова. Но каково же приходится белокурой хрупкой Изольде, которая меньше меня раз в пять, а держит под контролем сразу двух барышень, одна из которых – вообще в другом городе! Конечно, ей помогают Онджей, Кабалет, Орешета. Да и Мельник, думаю, в Крапивинске не просто так лежит среди коробок. И всё-таки. Изольда руководит сразу двумя своенравными девицами, а я стону от какой-то старухи. Фу!
Я встряхнулся, расслабил лицо, чуть поднял уголки губ. В глазах – доброжелательность и деловая озабоченность, спина – прямее, воротник – поправить.
Распахнувшаяся дверь кухни всколыхнула воздух; сквозняк освежил лоб. Я вскочил и принял из рук старухи серебряный, давно не чищенный поднос с заварочным чайником, молочником, двумя чашками и блюдцем с пятью кубиками рафинада.
– Бисквитов, к сожалению, не осталось, – извиняясь, улыбнулась Венкерова и поправила приколотую к груди дряхлую бутоньерку. – Но чая у меня ещё достаточно.
Рассматривая из-за чашки её латаный халат, я впервые подумал, что жалованье сотрудницы музея, должно быть, невелико.
– Спасибо. Чай у вас – просто великолепный, – впервые за вечер добавив в голос чувства, заметил я.
– Я проходила курсы чаеведов при нашем музейном комплексе.
– Вот как?
Нет, если она мне сейчас ещё про чай начнёт затирать, я не выдержу…
Она начала. Я выдержал. Даже вслушиваясь, вставляя фразы, заинтересованно кивая, задавая правильные вопросы…
К тому времени, как опустели чайник и сахарное блюдце, старуха расположилась ко мне настолько, что, глянув на часы, всплеснула руками и предложила:
– Пётр… Олегович…
– Просто Пётр.
– Пётр… Позволите мне звать вас Пьер? Как в старинных романах?
Я кивнул.
– Пьер…Я так давно не бывала в столь доброй компании. Задержала вас, а о главном так и не поговорили. Приходи́те ещё?
– С радостью, – выдержав микроскопическую паузу, ответил я. Церемонно склонил голову.
– Приходите в субботу. Я подготовлю список того, что может заинтересовать «Флаинг унд Паппс». Обсудим?
– Непременно, Александра Юрьевна. Для меня честь пообщаться с таким человеком.
Кажется, я перегнул палку. Старуха глянула на меня с лёгкой, чуть насмешливой улыбкой, раскрыла дверь на лестничную клетку и развела решётки у выхода к лифту.
– До встречи, молодой человек.
Глава 11. Александра Юрьевна
В субботу Олег заблаговременно глубоко вдохнул ещё в лифте и, шагнув на лестничную клетку, дышать перестал. Когда воздух кончился, пришлось мелко, быстро глотнуть; сквозь мусорную вонь пробился душок едкого парфюма.
Скрипнув, разошлись решётки.
– Пьер! Доброе утро, Пьер!
Куда девалась чопорная старуха в шлафроке? Олег не заметил, как отвесил челюсть. Та же прибранная пожилая женщина, что он встретил в музее, только уже без налёта стервозности. Да и квартира… Даже мрачная прихожая выглядела уютней без стопок макулатуры и собрания энциклопедий у стены.
– Проходите, проходите, – суетилась, улыбаясь, хозяйка. В тусклом свете она снова напомнила ему Эдду Оттовну. – Вот, пожалуйста, тапочки. Привычка: держу гостевые, хотя уже давным-давно ко мне не заглядывали никакие друзья.
Олег расшнуровал ботинки, мельком отметив, что пол стал на несколько тонов светлей.
– Чаю? Вы сказали, вам понравилось в прошлый раз. Я запаслась сахаром, сливками на всякий случай…
Следовало держать ухо востро. Уж слишком сахарно-сливочно начиналась вторая, пардон, третья встреча.
– Проходите в комнату, – крикнула Венкерова из кухни. – Я сейчас подойду.
Шаркая огромными гостевыми тапками, Олег вошёл в комнату. Глянцевые панели шкафа блестели, словно их только отполировали; сухие цветы, в прошлый раз разбросанные тут и там, теперь аккуратно стояли в расписном глиняном горшке. На открытых полках ровными рядами выстроились фарфоровые собачки, мантикоры с отколотыми крыльями и древние стеклянные пепельницы.
Повертев головой – шансы увидеть на одной из полок Арабеллу были ничтожно малы, но всё же, – Олег уселся в кресло и принял благонравный, деловой и чуточку утомлённый вид. Наряд на нём был тот же, что и в прошлый раз; разве что галстук, на девяносто процентов упрятанный под жилет, выглядывал другой – Аня настояла. Олег усмехнулся краешком рта, вспомнив их поход в магазин, но тут же снова застыл с заинтересованным и предупредительным лицом. Когда хозяйка вошла, он секундой раньше нужного привстал навстречу, но Венкерова замотала головой: