Он так и не понимал, с чего Катя стала так обходительна и заинтересована. Вернее, понимал, конечно: Изольда, да теперь ещё и Арабелла. Вдвоём они отлично разбирались во всех этих женских штучках, вот и влияли на Катю – тем более теперь она была так близко.
Уголки губ опять потянуло вверх.
– С тобой что-то дико не так, – подозрительно пробормотала Катя, включая чайник в розетку.
Олег пожал плечами. Повинуясь внезапному порыву, спросил:
– Я первого числа еду в Кавенецк. Поедешь со мной?
Спросил намеренно грубо, хотел обидеть, хотел, чтобы Катя отвязалась со своими разговорами. Куда лучше было бы, если бы она просто молча налила кофе.
Ждал, что она опустит голову и вздохнёт. Или, наоборот, сверкнёт глазами, спросит что-то вроде «Ты сумасшедший?» и отстанет.
– Ты сумасшедший, – хмыкнула она. – Первого не могу, середина семестра. Кое-кто ещё учится. – Она ехидно глянула, щёлкнула кнопкой чайника. – А вот числу к четвёртому, как закрою эконометрику, могу приехать. Если захочешь.
– Я хочу.
Она усмехнулась. Чайник зафырчал. Катя ополоснула кружки и ложку, пожала плечами. Оглянулась, поймав его взгляд:
– Тебе, кстати, от Пейни привет.
– О, это взаимно, – пробормотал Олег, наблюдая, как за стеклянными заляпанными стенками чайника всплывают к крышке всё более крупные шарики пузырей.
В Кавенецк отец ездил ежегодно, несмотря на мамины просьбы, упрёки и ругань. Если не было денег на билеты и жильё – закладывал что-то из вещей. Однажды, когда он уехал, Олег вернулся из школы и застал маму в слезах. Бросился к ней, отпаивал водой, перерыл аптечку, ища успокоительное… Оказалась, отец продал запонки, которые она подарила ему на свадьбу.
Если бы Олег вернулся в тот день, то спросил бы, знала ли мама о куклах – тогда, до свадьбы. Знала ли об этой мании отца. И если да – выходит, она была готова разделить с ним эту дикую дорогу?
«С тобой что-то дико не так».
Вот уж отцу не повезло, вдруг хмыкнул Олег. У него были только куклы-мужчины: Кабалет, Онджей, Орешета. А ведь рядом были две женщины: мама и Наталья. Вот Кабалету с компанией пришлось попотеть, чтобы держать их в узде! Хотя… Какая уж там узда. Мама ведь постоянно скандалила: вечные ссоры, споры, крик. Чем старше становился Олег, тем ярче это бросалось в глаза. Может, в какой-то момент у неё уже просто не осталось сил скрывать от него всё это.
Так или иначе, ему повезло больше, Изольда и Арабелла справляются отлично. Вон какой вкусный кофе сделала Катя. Ничего не выспрашивает о той вырвавшейся фразе про убийство. Согласилась ехать в Кавенецк – на это он не рассчитывал совершенно, но лишние руки в любом случае будут кстати. К тому же… Может быть, если что, она сумеет остановить его. Если ему опять подвернётся серебряный нож.
Олег в несколько глотков опустошил кружку. Руки тряслись.
Итак, Кавенецк. В прошлом году именно там отец разыскал Изольду.
– Что, бать, и сниться такое не могло – что к следующей ярмарке останется достать только Звездочёта?
Олег засмеялся в пустоту комнаты. Вдруг испугался, что произнёс это вслух и Катя услышала. Оглянулся. Её не было. Он вспомнил, что она выпила с ним чаю, рассказывая что-то про институт, и ушла развешивать бельё – звякнул таймер, постирала машинка.
Он повертел чашку в руках, поставил на ладонь, осторожно поднял, глядя в окно через стеклянные стенки. На миг на периферии полыхнуло белым. Олег закрыл глаза и сидел, замерев, несколько секунд. Он рассказал об этих вспышках Кате; она посоветовала сходить к офтальмологу.
– Нет. Офтальмолог тут не поможет.
Со вздохом встал, сунул кружку в стол и принялся за разбор вещей. Верней, кукол; все прочие вещи остались в Москве. Надо бы написать Ане, попросить, чтобы забрала и отправила…
Достал Изольду. Коснулся губами облака волос.
– Спасибо, милая.
Вынул Арабеллу. Провёл пальцем по смуглой щеке, по перламутровой чешуе, блёклой и стылой в белом общажном свете.
– Ты просто невероятна.
Рассадил на кровати Онджея, Орешету и Кабалета.
– Потерпите ещё немного. Скоро мы будем вместе. Все вместе.
За окном каркнула ворона, и пошёл густой, может быть, последний в этом году мартовский снег.
Снова стучали колёса.
В глубине вокзала играли на скрипке – играли тревожно, надрывно, может быть, красиво; в состоянии нервного подъёма Олег не мог оценить. Он шагал по обледенелой платформе, но ему казалось, что он взбирается по крутой горе, скользит подошвами, балансирует руками, смотрит только вперёд, по сторонам или вверх, но никак не вниз. Если посмотреть вниз, он сорвётся, он знал это точно.
У горы не было видно вершины, солнце слепило, гигантским белым шаром выглядывая из-за хребта, но Олег уже видел лагерь, передышку, уступ, где можно будет встать твёрдо хотя бы на несколько часов. Встать и вдохнуть разреженный, острый воздух поднебесья.
Этой передышкой был поезд. Он стоял, фырча и угрожающе лязгая. Проводница нужного вагона уже открыла дверь и выложила на рыхлый снег железную дорожку – чтобы удобней было забираться внутрь.
На этот раз Олег взял с собой еды – помогла Катя. Только на платформе, со смесью раздражения и благодарности поправляя набитый рюкзак, Олег понял: за все дни, что он пробыл в Крапивинске, Катя так и не спросила, как дела в Москве, чем закончилась авантюра с антиквариатом, что там с Венкеровой и Арабеллой.
А ещё – понял он через несколько шагов, – его ведь вообще не должны были пускать в общагу. Но охранник ничего не сказал, усталая комендантша только кивнула в ответ на «здрасьте», а его комната стояла запертой и совершенно нетронутой.
Олег втянул пёстрый вокзальный воздух, перевёл дух и ускорил шаг – сзади догоняла большая компания с баулами и детьми, лучше успеть сесть вперёд них. Он уже почти добрался до своего вагона, когда зацепился взглядом за столб – массивный серый столб, к верхушке которого крепились тяжёлые провода, а на уровне глаз висели плакаты вроде «Не лезьте под поезд» и «Внимательно следите за детьми».
Но на этот раз кроме плакатов было кое-что ещё. Олег встал, и в спину ему врезался первый ребёнок из компании.
– Следите за детьми, – на автомате произнесли губы. Не вслух. Голос выключили опять. Со столба на Олега смотрело его собственное отражение. Изображение. Фотография с подписью: разыскивается. Олег Крылов.
– Чё-о-орт… – выдохнул он, нащупал в кармане паспорт и на железных ногах двинулся к вагону. Если его сейчас остановят…
Но его пропустили. И, сидя на своей боковушке, упёршись подбородком в рюкзак, Олег лихорадочно думал.
Если бы это был плакат полиции, если бы его действительно объявили в розыск, то дали бы знать по всем самолётам и поездам. Но поскольку его посадили в поезд… Значит, это что-то другое.
Плакат стоял в глазах. Очень похож на те, по которым действительно разыскивают людей: преступников или без вести пропавших. Но только на первый взгляд. Нужно было рассмотреть внимательней…
Он дёрнулся, но вместе с ним дёрнулся и поезд.
Олег сглотнул – в горле стояла сухость, которую не смогла прогнать и бутылка минералки, – и признался себе, что всё равно бы не вышел: слишком велика ставка, велик страх. Ему нужно, нужно во что бы то ни стало добраться до ярмарки.
Он совершенно не был уверен, что найдёт там Звездочёта. Он был совершенно уверен, что найдёт там Звездочёта.
За окном поплыли привокзальные огоньки Крапивинска, бледные в догорающем мглистом дне.
А может, вообще всё померещилось? И не было никакого плаката?
Эта мысль пустила крохотный корешок – тогда-то Олеги заметил впереди группу мужчин. Ничего необычного, ничего выделяющегося из толпы: джинсы и куртки, низко надвинутые шапки – по Крапивинску гулял ветер, – не первой свежести кроссовки, наверняка проношенные всю зиму. Мужчины разговаривали между собой, ни у одного из них не было сумок и они явно не торопились – то есть не ждали поезда. А ждали… чего?
«Как те, в кожанках».
Когда его окно оказалось почти напротив группы, Олег сначала вжал в голову в плечи, потом – убеждая себя, что это маразм, что это бред, что это замешанная на нервах трусость, – отклонился, прижался к стене, сполз, лёг лицом вверх, спиной вжимаясь в твёрдую, обитую чем-то колючим полку. С такого ракурса стекло отражало разводы, столбики налипшей пыли, где-то в вышине – неестественно вытянувшийся, подобно собору, вокзал. И краем захватывало расплющенные лица, заглядывающие в вагон, взгляды, проникающие сквозь щели рамы, белёсые и тягучие, расплывающиеся по стеклу в надежде найти трещину, точечку, путь к нему…
Олег обнял себя руками, стискивая рюкзак между коленей. Надавило на грудь, выжимая воздух. Поезд дёрнулся снова и замер. Где-то от резкой остановки с грохотом упал чей-то багаж.
«Они нашли меня».
Он закрыл глаза, давая себе последнюю секунду тишины.
– Никто не ударился? Уважаемые пассажиры, пока мы не покинем территорию города, просьба не забираться на верхние полки! На станции ремонтируют стрелки, могут быть резкие рывки.
Поезд снова пошёл, мягко и ладно. Над головой, проникая сквозь сомкнутые веки, вспыхнула белизна. Олег открыл глаза. Включили свет. Крапивинск, покачиваясь, уплывал в тумане.
– Кто меня преследует? – спросил Олег у рюкзака, не разжимая губ. – За долги отца? Или это этот ваш Безымянный? Или мстит посмертно Венкерова?
Он криво, боком сел, уставился в окно. Затем откинулся назад истукнулся затылком о стенку так сильно, что выглянул сосед.
Этот толчок пробудил к жизни. Олег застелил бельё, достал кружку и заварил крепчайший чай. Сунул мизинец в крохотную щёлку, которую оставляла молния на самом большом отделении рюкзака. Нащупал кончиком пальца мягкий свёрток. Поднял кружку и одними глазами улыбнулся отражению, поднявшему ответный тост.
– Крылов? – глядя в спрятанный за высокой стойкой экран, уточнила администратор. – Пётр?