Рогожкин положил автомат, на коленях добрался до люка, спустился по приставной лестнице вниз. Каширин последовал за ним. В комнате Рогожкин уселся на стул у окна. Степана Матвеевича звуки выстрелов не испугали.
– Что, убил кого? – спросил старик.
– Убил, – кивнул Рогожкин. – Твоего земляка. Слушай, дед, у тебя дури нету? Покурить.
– Дури? – переспросил Степан Матвеевич. – Какой еще дури?
– Ну, анаши, – Рогожкин нервно кусал ногти.
– А, каннабиса, – догадался дел.
Он повалился на колени, нырнул под койку и вытащил жестянку из-под чая плотно закрытую крышкой. Дед поставил банку на стол, мол, кури, сколько хочешь. Рогожкин достал из кармана пачку папирос, размял одну, высыпая сухой табак на стол. Открыв крышку, понюхал содержимое банки.
Каширин постоял среди комнаты, наблюдая за этими манипуляциями. Рогожкин перетер пальцами соцветия марихуаны, смешал табак с травкой. Каширин заметил, как дрожат руки Рогожкина, набивавшего косяк. Рогожкин прикурил, сделал несколько мелких затяжек.
– Зря ты балуешься этой дрянью, – сказал Каширин.
– Может быть, и зря.
Дед просунул голову в воротник вязаной фуфайки и выбежал из дому. Из окна было видно, как старик дошел до убитого казаха, склонился над ним и долго так стоял. Словно хотел окончательно убедиться, умер перекупщик или еще дышит. Наконец, старик что-то решил для себя. Расстегнул полушубок убитого, стал шарить в его брюках. Затем перевернул убитого на бок, осмотрел задние карманы.
Каширин, наблюдая, как старик обворовывает убитого, брезгливо морщился. Видимо, мародерская добыча бывшего агронома оказалась совсем жиденькой. Осторожный перекупщик не держал деньги при себе. После обыска карманов дед остался с пустыми руками и довольствовался ремнем, который вытащил из брюк мертвеца. Паразит перекупщик даже часов не носил. Дед долго рассматривал овчинный тулуп, простреленный и залитый кровью, но смекнул, что с такой обновы больше беды, чем пользы.
Каширин топтался на месте, не зная, чем утешить своего молодого товарища.
– Не переживай, – сказал Каширин. – Ну, убил ты скупщика краденого скота. Не самого лучшего человека на земле.
– Да, не лучшего человека, – повторил, как эхо, Рогожкин.
– Я уверен, он был еще тот говнюк, – сказал Каширин. – Я бы при жизни с этим казахом рядом срать не сел. А ты так переживаешь.
– Переживаю…
Рогожкин поднял голову. В его глазах стояли слезы. Каширин присел к столу, протянул руку и потеребил Рогожкина по волосам.
– Скоро все кончится, – сказал Каширин. – Мы уедем отсюда навсегда. Оставим на память старику агроному пару банок консервов и свое грязное белье. Пусть донашивает и радуется.
– Да, скорее бы все кончилось, – Рогожкин раздавил недокуренную папиросу о каблук ботинка.
Глава фирмы «Орфей» Яков Семенович Гецман последние двое суток не находил себе места. Транспорт из двух «Уралов» и «Жигули», сопровождавшие грузовики, исчезли неизвестно куда.
От своего человека в Гецман получил сообщение, что все в ажуре, машины видели на выезде из Самары. Грузовики остановили для досмотра сотрудники дорожно-постовой службы, проверили документы, в кузова не заглядывали. Машины двигались к Оренбургу и благополучно туда доехали. Воронцов и Гуж из Оренбурга связались по межгороду с Гецманом, доложили, что они на подъезде к границе с Казахстаном. Возможно, к утру будут на таможне. Оттуда через знакомого офицера снова свяжутся с Гецманом. И все…
Прошло двое суток. Других известий не поступало.
Гецман утешал себя тем, что оренбургские степи не Москва, оттуда не так просто дозвониться. И потом, грузовики не новые, случись поломка, даже пустяковая, можно надолго залипнуть на каком-нибудь проселке. Да мало ли обстоятельств, которые не учтешь, не предвидишь. Все это так, но душу не отпускала тревога.
Уже завтра люди, которые встречают груз в пригороде Чимкента, будут на месте. А встречать им нечего. Разумеется, они будут ждать день, другой, третий… А потом получатели груза вынырнут в Москве и зададут Гецману неприятные вопросы. Чем крыть? Я не знаю, куда подевались грузовики, но они обязательно найдутся. Даю слово… Слово кого: джентльмена, бизнесмена, честного человека? Эти неграмотные чурки и таких выражений не знают. Нет, это не серьезно, просто детский лепет. Хорошо бы грузовики действительно нашлись.
В два часа дня Гецман вышел из офиса, сел в автомобиль и велел водителю ехать в Красногорский район, на дачу своего ближайшего друга и делового партнера Романа Марковича Уманского. Дача это не кабинет, не кабак, там можно спокойно поговорить, отвести душу, не опасаясь накинутой гэбешниками прослушки.
Уманский пожилой человек с большими деньгами и длинным острым языком. Он любит трепаться, не задумываясь о последствиях. Его художественный свист не всем нравится, но Уманского терпят, потому что у него деньги и связи.
Гецман отпустил машину у ворот дачи, наказав водителю вернуться за ним через пару часов. Автомобиль укатил, а Гецман прошел через калитку. Кивнул охраннику, похожему на отожравшегося бульдога. Сходство с собакой дополнялось тем, что охранник, нес вахту в будке, похожей на собачью конуру.
Скинув пальто на руки прислуге, Гецман прошел в большую комнату. Уманский, только что плотно отобедавший, сидел в любимом кресле у камина. На дне зажатого в руке стакана плескалась сорокоградусная микстура двадцатилетней выдержки.
Гецман потряс жилистую руку Уманского, не стал отказываться от коньяка. Он сел во второе кресло, менее удобное, чем хозяйское, маленькое, протянул ноги к камину. Глотнув коньяка, коротко поделился с компаньоном невеселыми мыслями.
– Сейчас рано об этом говорить, – махнул рукой Уманский. – Куда пропали грузовики? Эта тема станет актуальной через день, даже через пару дней. Если они действительно пропали. Лучше подумай о хорошем. Подумай, сколько мы заработаем.
Гецман меланхолично кивал головой и смотрел на огонь. Слишком рано подсчитывать барыши. Может, лучше подсчитать убытки?
– Оружие резко возрастает в цене перед началом боевых действий в каком-нибудь регионе бывшего Союза, – говорил Уманский. – После окончания боевых действий оружие дешевеет. Так было всегда. И о том, что где-то начнутся боевые действия, заинтересованные лица знали заранее, рынок начинает лихорадить. Так, еще за полгода до начала войны в Абхазии, чеченские бандиты, которые делят с солнцевскими Южный порт, вдвое подняли сборы с торговцев автомобилями. Ну, это к слову.
Гецман решил возразить:
– В последнее время цены на оружие относительно стабильны.
– Но в Таджикистане боевые действия ведутся постоянно – это хороший рынок. Но их рынок имеет свою специфику, ее надо понимать. Например, в Москве укороченный Калашников «сучка», стоит дороже обычного в полтора раза. Потому что это городской вариант, такой автомат помещается в спортивной сумке. А для боевых действий больше подходит сорок седьмой Калашников. Или новый сотый. Там высоко котируются средства противовоздушной обороны. Ну, еще крупнокалиберные пулеметы, автоматы Калашникова с подствольными гранатометами, огнеметы «Шмель». Это товар первого сорта. И, разумеется, всегда в цене боеприпасы и взрывчатка.
Гецман достал блокнотик, сделал в нем пометку. Затем сходил к столу и плеснул из большого хрустального штофа в стакан коньяка.
– Я не говорю, что нельзя продать пистолеты, – говорил Уманский. – Можно. Но пистолеты это так, семечки. Но суть проблемы вот в чем. Покупать стволы и боеприпасы в Москве таджикам нет смысла, потому что здесь оружие дорогое. Калашников – 800 баксов, «ТТ» – 300. Это высокая цена. Для таджиков. Дешевле купить в Чечне или в Осетии. Но есть и другой вариант. Сейчас многие военные части меняют дислокацию. Во время переездов с места на место, часть оружия может, так сказать, потеряться. Ну, потом его спишут или как. Это не наша проблема. Поэтому мы и действуем через военных. Источник поступления оружия – надежный. О его происхождении скажу только одно – оружие пришло с севера.
– Главное – это безопасная транспортировка, – вставил Гецман. – Ну, для этого нужно иметь связи, каналы, прикрытие. Все это вы обеспечили.
Уманский, зацикленный на своих размышлениях, не слушал.
– Но опять же цена… Да, у военных она значительно ниже, чем в на черном рынке в Москве. Но сами таджики, повторяю, бедные. Тут и появился вариант, приемлемый для обеих сторон. Это бартер. Мы им оружие. Они нам героин. Сейчас Москва завалена героином, лично я знаю десяток мест, где дозу можно получить за бесплатно, на пробу. Но сам героин разный, попадается паршивого качества, много разбавленного дерьма. А у таджиков классный афганский героин. Его много, очень много. А цена смешная, копейки по московским меркам.
Якову Семеновичу хотелось сказать, что все это он и так знает наизусть. Что он лично участвовал в операции на всех ее этапах. Лично собирал грузовики в дорогу, сам перенянчил каждый ящик, каждую бочку с боеприпасами, каждый ствол. Но он деликатно молчал, давая Уманскому возможность поупражняться в словоблудии. Гецман смотрел на огонь в камине, но видел преисподнею. «Куда делись грузовики?» – спросил он самого себя. Ответа не было.
…Покидая теплый гостеприимный дом своего старшего друга Уманского, Гецман выключил спрятанный под пиджаком портативный диктофон.
Гецман вернулся в свой офис вечером, задержался в приемной справиться у помощника, не было ли новостей. Тот отрицательно покачал головой и кивнул на мужчину, сидевшего у окна. Гецман повернул голову. Да, у посетителя запоминающаяся внешность: мордоворот с бритой наголо шишковатой башкой. Мужчина поднялся со стула:
– Я Литвиненко Пал Палыч. Насчет меня вал должен был позвонить…
Литвиненко назвал фамилию известного всей Москве адвоката.
– Ах, да, да. Как я мог забыть?
Гецман прижал руку ко лбу. Действительно с утра пораньше ему домой позвонил этот адвокат, совершенно бесцеремонный, отвязанный тип. Он просил, чтобы Гецман сегодня же встретился с одним деловым человеком, по фамилии Литвиненко. Якобы у этого Литвиненко имеется к Гецману важный разговор, все подробности при встрече, они не для телефона.