Замечу вскользь, что лично мне рассказы Анатолия Лукьянова, Валерия Болдина, Лоллия Мошкова, Юрия Мурина и других бывших работников Общего отдела ЦК, “Особой папки” или же архивов Политбюро ЦК КПСС о строгом порядке работы с имевшимися там материалами, в том числе хранившимися в опечатанных пакетах, не шибко интересны. Более двух лет я руководил работой точно такой же “Особой папки” в Секретариате КГБ СССР, а инструкция по работе с этого рода документами была единой и безусловной к исполнению для всех, а не только для Общего отдела ЦК КПСС. Не нужны мне и явно ангажированные свидетельства “главного архивиста всех времен и народов” Р. Пихоя и прочих “добытчиков архивного золота”…
В своих предыдущих публикациях я уже отмечал, что имею определенные претензии и ряд недоуменных вопросов к содержанию и оформлению секретной переписки посольства Германии со своим МИДом, опубликованной в известной книге госдепартамента США от 1948 года и воспроизведенной впоследствии историком-эмигрантом Юрием Фельштинским в книге “Оглашению подлежит: СССР – Германия. 1939–1941: Документы и материалы”, издательство “Московский рабочий”, 1991 год. Все эти материалы нынче весьма востребованы и активно используются теми исследователями, которые упорно стоят на позиции реальности существования “секретных протоколов”.
Шифрованная переписка начинается с телеграммы № 61 за подписью германского поверенного в делах Германии в Москве Типпельскирха, речь в ней идет о смещении Литвинова с поста наркоминдела СССР и о назначении на этот пост Молотова с одновременным оставлением его на посту председателя Совета народных комиссаров. Прошу обратить внимание: за четыре полных месяца 1939 года германское посольство направило в свой МИД лишь 60 собственных исходящих телеграмм, причем часть из них были без грифа секретности, то есть направлялись, как говорят шифровальщики, “клером”. 30 июня 1939 года статс-секретарь германского МИДа Вайцзеккер направляет ответ на незашифрованную телеграмму посла Шулленбурга за № 115.
Итого за полгода – всего лишь сотня исходящих телеграмм посольства. Затем события резко ускоряются, и к октябрю 1939 года поток телеграмм возрос более чем в пять раз, а в 1940 г. их было уже около 2,5 тысячи.
Что, однако, обращает на себя внимание? А вот что: какой-то сплошной поток канцелярской переписки по типу “вопрос – ответ”, “спрашивайте – отвечаем”, “на ваш номер входящий наш номер исходящий”. Он как будто весь буквально устремлен на достижение единой цели, на получение нужного результата…
Так, например, 15 августа 1939 года, то есть всего за неделю до исторического визита Риббентропа в Москву, Шулленбург направляет шифротелеграмму № 175 на шифротелеграмму МИД Германии № 173. В последней идет речь о зондаже возможности осуществления визита имперского министра в СССР и предполагаемом уровне собеседников.
Задаю вполне резонный вопрос всем, кто хотя бы косвенно имел отношение к секретной, пусть даже архивной, дипломатической переписке: каких телеграмм в посольстве любой страны должно быть больше, входящих или исходящих?
Отвечаю: естественно, входящих, ибо посольство, основной представительный орган своего государства, получает инструкции, материалы почтовой и телеграфной переписки с МИДом и многими другими ведомствами своей страны не только по политическим, но и по кадровым, административно-хозяйственным, торгово-экономическим, консульским и еще бог знает каким вопросам. Посольство должно быть информировано о многом, но далеко не на каждое обращение Центра оно обязано отвечать, а скорее, просто принимать к сведению и, как говорится, к неукоснительному исполнению.
Посмотрите еще раз внимательно на опубликованные в книге Ю. Фельштинского документы, и вы сами столкнетесь с подобной несуразицей буквально на каждом шагу. О разнобое в наименованиях грифов секретности на телеграммах, о наличии или отсутствии ограничительных пометок ознакомления с документом, прочих канцелярских премудростях секретного делопроизводства уже и упоминать не хочется.
Я поздравляю Институт истории РАН с таким ценным приобретением, как доктор исторических наук Юрий Фельштинский. Именно он, ближний боярин Б. Березовского, в 1993 году, надо понимать, после победного опубликования волкогоновцами содержимого пакета № 34 в журнале “Новая и новейшая история”, защитил в этом институте докторскую диссертацию и стал первым в истории современной России “остепененным” гражданином иностранного государства.
По мне, это типичный спекулянт от истории, каковых, к сожалению, у нас немало. Они откровенно паразитируют на малоизвестных или же, напротив, на “жареных” исторических фактах, будь то порнографическая записка Троцкого из Амстердамского архива или же совместные с ныне покойным А. Литвиненко изыскания “дуэтом” на модную нынче тему “ФСБ взрывает Россию”. Не удивлюсь, если российским доктором исторических наук вскоре станет и небезызвестный Суворов-Резун, по-моему, все идет к этому…
Два слова о моем личном видении организационного содержания и результатов работы Комиссии Съезда народных депутатов СССР под руководством А. Н. Яковлева, благо основная часть рассмотренных там материалов прошла через мои руки.
Создание подобного депутатского органа не было случайностью. Это было хорошо продуманное и заранее, где-то еще в 1986–1987 гг., запланированное действо деструктивных сил, катализатор тех событий, которые привели к развалу СССР при трусливом попустительстве кучки людей, которых советский народ назвал своими избранниками и вверил им свою судьбу. Чего от такой публики можно было ожидать толкового, если, по имевшимся данным, 63 народных депутата СССР стояли на учете в психоневрологических диспансерах…
Никакой продуктивной работы в Комиссии не велось, ни на депутатском, ни на экспертном уровне, как бы не убеждал кто-то в обратном. Была заранее отработана и согласована позиция, были заранее заготовлены аргументы и свидетельства типа “случайно отысканных” в мидовских архивах служебной записки Смирнова – Побцероба или заверенных В. Паниным копий. Было обеспечено по единому сценарию мощное пропагандистское обеспечение в виде ряда публикаций в газетах “Известия”, “Московские новости”, журнале “Новое время” и других, были взяты интервью у нужных людей, была организована пресс-конференция в Бонне журналиста Л. Безыменского и пр. Эта получившая благословение М. С. Горбачева позиция при разыгрываемом им фарсе “политического неведения” буквально “продавливалась” на всех уровнях, начиная от Политбюро ЦК КПСС и заканчивая массированной психологической обработкой части наиболее недоверчивых или же политически активных, а поэтому наиболее опасных, народных депутатов.
В этой связи хотел бы рассказать вам в двух словах историю того документа, который Председатель КГБ СССР огласил на закрытом заседании Верховного Совета СССР в июне 1991 года. Я сам присутствовал на том историческом заседании в Кремле, сидел в зале среди депутатов. Более того – основная часть текста выступления В. А. Крючкова была написана мною на базе аналитических наработок узкой группы специалистов Комитета госбезопасности высокого ранга.
Так вот, подписанная Ю. В. Андроповым и направленная в ЦК КПСС записка о приобретении в СССР агентуры влияния – это не досужие фантазии “гэбистов”, как сейчас это пытаются представить общественности недруги КГБ. Записка была целиком составлена на основе документа, добытого по каналам МГБ ГДР, и в числе других документальных материалов переданного советской стороне в качестве так называемого оперативного подарка.
После наведения необходимых справок в соответствующем подразделении внешней разведки, всесторонне взвешенного и обоснованного вывода о том, что обнародование данного документа не нанесет оперативного или иного ущерба интересам Службы, Председатель КГБ распорядился снять с документа гриф “Совершенно секретно. Особая важность” и дать ему в нужное время на доклад для использования во время выступления перед депутатами Верховного Совета СССР.
Одна весьма пикантная деталь: записка в ЦК была завизирована, наряду с самим Крючковым и его заместителем в разведке вице-адмиралом Усатовым, и всем известным ныне О. Калугиным – бывшим начальником управления внешней контрразведки ПГУ КГБ, бывшим народным депутатом Союза ССР и, одновременно, старым знакомым и приятелем А. Н. Яковлева еще со времен совместной стажировки в университете США.
Почему я на этом эпизоде останавливаюсь особо? Да лишь потому, что все перипетии ожесточенных сражений вокруг секретных протоколов к пакту Риббентропа – Молотова, активная раскрутка этого сюжета во времена горбачевской перестройки, которая продолжается с неослабевающей силой до настоящего времени и втягивает в свою орбиту все большее число далеко небескорыстно заинтересованных участников, живо напоминает мне классику активных мероприятий, на которые столь богата оперативная история многих специальных служб самых различных стран.
Пользуясь предоставленной возможностью, хотел бы публично обратиться к членам президентской комиссии по противодействию фальсификации отечественной истории и призвать их не превращаться во второе, ухудшенное издание пресловутой, насквозь сервильной депутатской комиссии Яковлева.
Обратите, уважаемые члены теперь уже двух президентских комиссий, свои пытливые взоры не только на то, чего от вас потребуют в первоочередном порядке по соображениям политической конъюнктуры. Взгляните по-новому на проблему подлинности секретных протоколов к пакту Риббентропа – Молотова. Поверьте, этот вопрос заслуживает самого пристального вашего внимания.
Не считайте проблему подлинности указанных документов раз и навсегда закрытой, затребуйте дополнительно в российских и зарубежных архивах необходимые справки, всесторонне изучите их и предоставьте, наконец, возможность любому интересующемуся этой проблемой своими глазами взглянуть если уж и не на столь бесценные исторические материалы из Президенского архива РФ, то хотя бы на их натурные изображения.