Даже если допустить, что лишь «сверхбдительный» М. С. Горбачев внезапно озаботился недопустимо либеральным режимом хранения «секретных протоколов» в «Особой папке» и дал В. И. Болдину указание сконцентрировать все документы в едином месте – в закрытом пакете № 34, – все равно получается очевидная нескладуха. Ведь тогда в этот пакет должна была бы попасть не разная архивная макулатура, но также недавно рассекреченные записи бесед И. В. Сталина и В. М. Молотова с тем же И. Риббентропом. И уж вовсе нечего там было делать этой пресловутой «карте» с подписями Сталина и Риббентропа, которая никогда и никакого секрета для окружающих не представляла, ибо она относилась не к пакту, а к другому советско-германскому договору, была в нем прямо поименована и составляла его неотъемлемую часть с подробным описанием самой линии разграничения на местности.
Непонятный крутеж происходит и вокруг официальных публикаций этих материалов. Вроде бы все они включены в официальные сборники МИД РФ, но вот ознакомиться с ними без особых усилий вам не удастся. Я убедился в этом на собственном горьком опыте, когда безуспешно пытался получить нужные мне тома мидовского сборника не где-то, а в Парламентской библиотеке Федерального Собрания РФ. Кстати, официальной публикации самого последнего из подборки «секретных протоколов» – от 10 января 1941 года – в сборнике просто-напросто нет, в хронологии опубликованных материалов он почему-то пропущен. Нет в мидовском сборнике даты «10 января 1941 года», и все тут. Как сие прикажете понимать, господа российские архивисты, ярые поборники «исторической правды»?
Короче говоря, происками потусторонних сил и скрытых недругов Отечества ситуацию здесь вряд ли прояснишь, а кивать на того же М. С. Горбачева или А. А. Громыко в данном конкретном случае, по-моему, абсолютно бесполезно. Официально заявленные к существованию документы хранятся в официальном государственном архиве Российской Федерации, следовательно, Российское государство целиком и полностью в ответе за достоверность исторических материалов, хранящихся в ее фондах. Давно пора вытаскивать их на свет Божий в посрамление заядлых скептиков типа автора этих строк.
То, что в документальных, подчеркиваю особо – именно документальных материалах отечественных архивов наличествует все: и чистая правда, и полуправда, и четверть правды, и внешне объективистская, но все же неправда, и хорошо замаскированная ложь, и ложь наглая и неприкрытая, – знаю об этом не понаслышке.
В свое время по указанию В. А. Крючкова начальнику Секретариата КГБ В. И. Жижину и мне, в тот период его заместителю и руководителю «Особой папки», довелось перелопатить горы различных, главным образом архивных, материалов нашего ведомства эпох Семичастного – Андропова – Федорчука – Чебрикова. Там, например, можно было наглядно увидеть, какие лихие штуки вытворялись свояком Л. И. Брежнева, первым зампредом КГБ Г. К. Циневым, из-за которых впоследствии серьезно пострадало руководство военной контрразведки.
А ведь в основе многих этих «лихачеств», в качестве первоначального их импульса лежали откровенно лживые или недостаточно проверенные факты и документальные свидетельства, а также составленные на их основе служебные материалы, которые почему-то «ласточкой» летели до самого верха политической пирамиды власти и которым кем-то совершенно осознанно был тут же «дан ход».
Из этих материалов было совершенно отчетливо видно, что, по крайней мере, на первоначальном этапе своего председательства тогдашний «шеф КГБ», столетний юбилей которого мы недавно отметили, был отнюдь не «всесильным» и полностью самостоятельным в своих действиях. Ему тоже приходилось зорко оглядываться по сторонам и проявлять известную осторожность и сдержанность. Много недомолвок, пустых фантазий, откровенных придумок и злонамеренного очернения фигуры трагически погибшего первого зампреда КГБ С. К. Цвигуна содержалось в целом ряде служебных материалов ведомства, в которых мне пришлось разбираться по указанию В. А. Крючкова, равно как и заново проводить опросы ряда сотрудников, так или иначе причастных к обстоятельствам его гибели.
Поэтому «документальными свидетельствами прошлого» пусть, при наличии желания и потребности, пугают политически и социально недоразвитых обывателей, а не активную часть населения, стремящуюся к познанию истины и исторической правды во всей ее полноте.
Это только бывшему главному архивисту России Р. Пихоя все ясно и понятно. Вот его ответ на вопрос журналиста, судите сами.
«– За всю вашу работу как главного архивиста России вы когда-либо слышали хотя бы об одной успешной попытке фальсификации исторических документов в истории России?
– Нет. Профессиональная историческая наука на протяжении последних трех столетий российской истории не знала ни одной попытки фальсификации документов. Иное дело – околонаучная среда. Или же сознательная провокация со стороны определенных политических кругов, как, например, в свое время специалисты Третьего рейха изготовляли подложные документы о якобы имевших место в 1942 году сепаратных переговорах Сталина и Гитлера. Но такие фальшивки не выдерживают никакой профессиональной экспертизы и очень быстро разоблачаются, как и труды самодеятельных историков, желающих заработать на нашем прошлом. Знаете, это в условиях цензуры все слова Суворова-Резуна воспринимались как сенсационное откровение. Сейчас же, когда все данные архивов открыты, подобные приемы больше уже не работают»[50].
Во каков молодец против овец, даже по ледокольному Резуну вскользь проехался. Правда, не понятно с какой целью: то ли для его разоблачения, то ли, наоборот, стремясь поддержать иноземного коллегу-историка, «затравленного» российской цензурой…
Г-н Пихоя, вы уж как-то сами разберитесь на вашем архивариусном Олимпе, есть ли многочисленные примеры фальсификации отечественных исторических документов или их нет в помине! Вы книгу своего коллеги В. П. Козлова внимательно прочли? Как по-иному можно истолковать заключительный абзац главы 13, цитирую: «Три вроде бы немудреных подлога исторических документов возникли уже в наше время. Невольно закрадывается сомнение: всего лишь три или только три? Страсть к фальсифицированию исторических источников – явление не только давнее, как и, скажем, письменность. Оказывается, она и постоянна. Увы, это не только человеческая непорядочность, не только человеческая слабость, какие бы высокие цели не преследовали фальсификаторы. Это – порок, нравственный, политический, социальный»[51].
Услышали справедливую оценку своего конфрэра и соратника, господин заведующий кафедрой Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ, прониклись? Вы ведь вместе, помнится, плодотворно потрудились в составе «комиссии М. Н. Полторанина» в период подготовки в Конституционном суде т. н. процесса по делу КПСС, не так ли? Может быть, теперь даже совестно стало за свои порой необдуманные и легковесные суждения[52]?
Недавно еще один знаток архивов с партийным прошлым, новый глава Росархива А. Артизов на страницах «Российской газеты» громогласно заявил:
«РГ: Какой архивный трофей самый интересный, с вашей точки зрения?
Артизов: Совершенно уникален дневник Геббельса. Он уже опубликован, но подлинник хранится у нас. Странные чувства испытываешь, когда перелистываешь страницы, где главный пропагандист Третьего рейха по дням рассказывает, что и как делалось, дает оценки происходившему…
РГ: А нет ли у вас чувства сожаления о том, что на волне гласности архивисты слишком поспешили, открыв и то, что нужно было оберегать от посторонних глаз? Что оригиналы уникальных документов “ушли” за рубеж, в частности в США?
Артизов: Есть. Да, мы должны хранить, но не охранять. Но во всем мире были, есть и будут государственные тайны и государственные секреты, которые служат государственным интересам. Они касаются вопросов безопасности, обороны, внешней политики. Есть еще одна функция архивной службы, которая особенно важна в демократическом обществе. Это защита личных тайн гражданина. В архивах личных сведений предостаточно, поэтому надо очень деликатно подходить к документам, которые предполагается обнародовать.
Греет душу одно: поспешные решения принимались не архивистами, а политиками.
РГ: То есть ситуация, когда архивными документами торговали, исключена?
Артизов: Это преступление. Но факты краж, к сожалению, имеют место. Находятся люди, которые допускают профессиональное предательство. К слову, 29 апреля я вместе с руководителем Росохранкультуры еду в Санкт-Петербург, где состоится церемония возвращения 26 документов, которые сняты с западных аукционов. Они были похищены в Российском государственном историческом архиве в 1993–1994 годах. Тогда орудовала целая группа коллекционеров, которые попросту купили милиционера. Всего-то за магнитофон и продался. Ночью открывал хранилище, отключал сигнализацию, они заходили и вытаскивали именные указы российских императоров и переправляли на Запад. Организатор этой схемы сейчас прячется в Израиле.
Другой случай воровства – автографы Жукова, Сталина из Российского государственного военного архива. Кражу организовал сотрудник архива. А вычислили его коллеги. Сейчас преступник осужден.
РГ: Один из способов политической борьбы – это фальсификация документов. Классический случай – документы, сфальсифицированные журналистом Фердинандом Оссендовским, о том, что Октябрьскую революцию делали на немецкие деньги. Хранят ли наши архивы подобные мифы? Проводится ли экспертиза на подлинность, или фальшивый документ – тоже документ, который нужно сохранить?
Артизов: Можно ли считать подделку документом, если она является ярким свидетельством истории? Приведу пример. Генеральный прокурор Руденко в своем выступлении перед ленинградским активом весной 1954 года рассказывал, до каких масштабов в сталинские времена дошла фальсификация и, соответственно, до какого уровня дошло неверие людей ни во что