государство было выстроено лишь к июлю 1934 года. К тому времени многие миллионы немцев «подключились» к режиму как вследствие политического давления сверху, так и добровольно.
Германия дала феномен самоподчинения народа, добровольного присоединения к режиму нацизма, воспринятому миллионами. Из них кто-то на самом деле верил в нацистскую идеологию, кто-то рассчитывал сделать карьеру с помощью партбилета и значка на лацкане пиджака. С руководящих постов вытесняли и нередко отправляли в ссылку левых либералов, среди которых было немало евреев. Карьера или даже перспективы карьеры, обещанные нацистами, привели многих немцев к поддержке НСДАП[109].
В чем, однако, особенность активного мероприятия, проводимого разведкой, и его существенное отличие от внешне схожих с ним информационно-пропагандистских мероприятий, осуществляемых совершенно иными структурами государства? Прежде всего – в четком целеполагании осуществляемых мер воздействия на ситуацию, в их комплексном характере и в скрытности способов и каналов воздействия, достигаемых, помимо прочего, путем использования агентурного аппарата и других негласных возможностей разведки и спецслужб в целом.
Что такое активное мероприятие – я знаю не понаслышке. Свою первую ведомственную награду за рубежом – Благодарность Председателя КГБ СССР – я получил именно «за активное участие в чекистских мероприятиях» по содействию успешному заключению контракта «газтрубы». Стыдно, конечно, до сих пор, что и я по мере своих сил и возможностей способствовал втягиванию СССР в эту нефтегазовую аферу, посадившую всю страну на сырьевую иглу на десятилетия вперед. Сразу вспоминаются слова великого Д. И. Менделеева: «Топить можно и ассигнациями…»
Однако был в моей оперативной биографии эпизод, о котором мне и сейчас не зазорно вспоминать с законной гордостью, хотя никакими наградами он отмечен не был. Во времена расцвета «Службы «А» ПГУ существовала специализированная система информирования руководства внешней разведки и оценки эффективности проведенных подразделениями разведки активных мероприятий – так называемая сводка «Горизонт». Она ежедневно готовилась Службой «А» для доклада начальнику ПГУ, а затем, по его указанию, рассылалась заместителям по географическим регионам – так сказать, в порядке информирования и для обмена оперативным опытом. В отличие от аналогичной сводки Службы № 1 (позднее Управления «РИ»), ценность сводки «Горизонт» была весьма относительной, и она далеко не всегда докладывалась «вживую» В. А. Крючкову, что, как я сейчас припоминаю, неизменно вызывало обиду у руководителей Службы «А» В. П. Иванова и Л. Ф. Соцкова.
Так вот, высшей оценкой успешно проведенной «активке» был самостоятельный доклад о ней в Инстанцию, т. е. в ЦК КПСС. Для информационной службы такая оценка отнюдь не была чрезвычайным событием, скорее – повседневностью, а вот для «активистов» Службы «А» – это редкость и даже, если хотите, экзотика.
На своей оперативной памяти я могу припомнить не более 5–6 таких случаев отдельного доклада в Инстанцию, причем, как правило, с шикарными «альбомами» – подшивками материалов, диаграммами и прочей наглядной требухой. Все остальное шло «наверх» в массе, простым перечислением проведенных мероприятий, через запятую.
Результаты же комплексного активного мероприятия, в котором мне довелось принять самое активное и непосредственное участие, были самостоятельно, в виде докладной записки (правда, без шикарных альбомов и диаграмм для пущей наглядности) доложены в Инстанцию и прошли в упоминавшейся сводке «Горизонт» по наивысшей разметке. Характерно, что В. А. Крючков сохранил в своей цепкой памяти суть данного проведенного мероприятия и уже годы спустя рассказал о нем на одном из оперативных совещаний руководства разведки. После совещания пришлось «признаться» шефу, что он красочно описал в своем выступлении на совещании в том числе и работу своего собственного помощника. Владимир Александрович вообще-то был человеком неэмоциональным, свои чувства всегда умело скрывал от окружающих, но я тогда отчетливо почувствовал по его живому интересу и по дополнительным вопросам, которые он мне задал, что мое «признание» для него стало одновременно и откровением, и приятным сюрпризом…
Отвлекусь на секунду от всех этих «активок», а то снова забуду отразить в своем повествовании один очень важный момент, характеризующий Владимира Александровича как высококлассного профессионала разведки. Досужие писаки из многочисленной и постоянно растущей группы «всезнаек от разведки» часто с удовольствием и в основном с неприкрытым сарказмом любят подолгу рассуждать о В. А. Крючкове как о каком-то «штафирке», который, дескать, лишь руководил работой «настоящих профессионалов», а сам якобы был обычным чиновником, «канцеляристом» и даже никакого представления об агентурной и вербовочной работе не имел. Это полнейшая чушь и отсутствие малейшего, даже самого элементарного представления об истинном положении дел.
Да, приобретенные им лично источники информации (а таковые были), может быть, и не входили в состав агентурного аппарата разведки, вполне допускаю это. Но полученные от них сведения конфиденциального характера «ласточкой» летели на самый верх, и знало о них очень ограниченное число должностных лиц как в КГБ, так и в Инстанциях. Эти ценные источники информации сознательно стремились поддерживать регулярный контакт именно с Владимиром Александровичем и зачастую только исключительно с ним. С другими советскими представителями они даже о самой возможности ведения доверительных, порой многочасовых бесед в неофициальной обстановке и помышлять не желали. На позднем этапе моей работы в ПГУ, когда я уже приобрел определенное доверие у Владимира Александровича, а также в последующем, во время работы в аппарате Председателя КГБ, мне несколько раз довелось обрабатывать записи таких бесед В. А. Крючкова со своими «конфидентами» из числа иностранцев. В том числе проведенных в городских условиях, на конспиративных квартирах ведомства. И поэтому у меня была реальная возможность оценить важность полученных им сведений с точки зрения «полевого», а не «кабинетного» оперработника разведки.
Наглядным примером широкомасштабной «активки» последних времен может служить культивируемая в определенных кругах «концепция перманентного противоборства» во времена существования Советского Союза «патриотов-державников» в лице ГРУ Генштаба ВС СССР и «атлантистов» в лице КГБ СССР. Я уже ранее упоминал об этой концепции в изложении г-на Дугина. Но некоторые «активисты» пошли гораздо дальше, слепив из своих запридумок не абы что-то, а целую концепцию одновременного сосуществования «двух КГБ».
Чтобы не быть голословным, процитирую пару пассажей из книги А. П. Шевякина «17 тайн Лубянки». Книга, на мой взгляд, небезынтересная, в ней собран воедино богатый фактологический материал о работе органов КГБ, причем многих его структурных подразделений. Не знаю «бэкграунда» автора книги, но малюет он лихо и с очевидным вдохновением.
Вначале приведу рекламный, так сказать, кусок публикации (хотя в нем особо отмечено, что книга издается в авторской редакции).
«Автор, который заставил уже однажды читателя пережить шок, рассказав в книге “Загадка гибели СССР” о главном разработчике советской “перестройки” – одном из американских мозговых центров, теперь устраивает еще и холодный душ, называя главного исполнителя. Надо сказать то, что множество фактов “перестройки” можно вычленить как элементы спецслужбистской стратегической операции, заговор некоторых генералов КГБ против советской власти… В книге максимально подробно рассказывается, кто из чекистов конкретно держал “под колпаком” тех или иных партийных и государственных руководителей, что и как делал КГБ во время перестройки, действия по прикрытию тех или иных акций, дискредитация всего партгосаппарата, который критиковала печать, но арестовывал-то Комитет, соучастие или пассивное снятие информации в “горячих точках”, чуть подробнее показываются действия комитетчиков в августовских событиях в Москве и погром на самой Лубянке после этого».
Прочитали? Вам теперь стала более понятной суть «стратегической операции», проведенной «некоторыми» (?) генералами КГБ против советской власти в эпоху перестройки и описание «колпака Мюллера» в чекистском исполнении? Тогда пошли дальше.
Проанализируем на сей раз авторское вступление к изложению «Семнадцати тайн Лубянки» (Шевякин прямо заявляет о духовной связи своей книги с известным произведением Ю. Семенова «Семнадцать мгновений весны», отсюда и такое претенциозное название его творения). Оно, по-моему, настолько важно для понимания сути «активки», что стоит привести из него обширную цитату полностью, без купюр и даже без правки грамматики и стиля самого автора.
«Историки свои книги о “перестройке пишут относительно просто: ищут что-то о центральной и чуть ли не исключительной роли связки Горбачев – Ельцин как главных исполнителей разгрома Союза ССР. Такие авторы не очень-то дальновидны. Ибо практика исполнения ликвидации нашей прошлой страны была столь эффективной, столь грамотной, отличалась такой высокой скоротечностью, что ее разработка была под силу только лучшим умам всего мира, мы знали по своей профессии о том, где эти умы обитают (RAND Corporation 1700, Main Street, Santa Monica, CA 90406, USA), и нашли некоторые доказательства нашей версии. Но как можно требовать решения сложнейших задач, рассчитываемых на компьютерах, от двух далеко не блещущих интеллектом партократов? Один из них, напомню, закончил юридический факультет, потом в провинции получил диплом экономиста-сельхозника (именно – получил, будучи секретарем горкома), второй – строитель. Какие еще требуются доказательства? Однако, не только в США, но и в СССР были тоже свои специалисты по делам невозможным, и часть этих кадров сосредотачивалась в кабинетах на Лубянке.
Важным моментом является то, что далеко не весь комитет участвовал в этом деле. Под влиянием пропаганды предполагалось, что антогонизмы в наших спецслужб могут быть только внешние: одно время – с гестапо, а затем – с ЦРУ. Но смею полагать, что и внутри КГБ СССР существовали антогонизмы – на одном полюсе были либо герои, либо те, кто готов был пожертвовать собой за нашу Советскую Родину, а на другом полюсе были “