а, капитан Блэкстоун отвешивал поклон и произносил: «Госпожа председатель… дамы», а шкипер отвечала: «Господин вице-председатель… господа». После чего каждый из мужчин должен был помочь сесть своей соседке справа и усесться сам.
Ритуал демонстрировал, что мы в светском обществе, а не на заседании штаба. Тем не менее ко всем обращались по званию, кроме младшего флотского офицера и меня, нас называли «мисс» и «мистер». Существовало одно исключение, которое сбило меня с толку.
На первом обеде на борту «Тура» я услышал, как капитана Блэк-стоуна называют майором, хотя знаки различия ясно показывали, кто он такой. Позже меня просветили. Не может быть двух капитанов на военном корабле, поэтому общество скорее повысит в звании армейского капитана, чем обратится к нему по званию, положенному одному и единственному монарху. А если на борту, кроме шкипера, находится флотский капитан, его или ее будут называть коммодором, даже если шкипер — скромный лейтенант.
Десант смотрит на эти маневры как на неизбежность и своей части корабля не обращает никакого внимания на флотские глупости.
За столом сидели особым образом: во главе шкипер, напротив нее — наше начальство, младший мичман — по правую руку от него, а я — по правую руку капитана. Лично я гораздо охотнее сидел бы рядом с мичманом, она была очень даже хорошенькая, но порядки здесь устанавливали, судя по всему, пожилые матроны. Я так и не сумел узнать, как зовут ту симпатяшку.
О том, что я, как самый младший по званию мужчина, буду сидеть рядом с капитаном, меня предупредили загодя, но что я должен усадить ее на место, мне никто не сказал. В первый же вечер она осталась ждать, и никто не садился, пока третий помощник бортинженера не толкнул меня локтем. Я так не смущался с тех пор, как очень сильно оконфузился в детском саду, хотя капитан Йоргенсон даже бровью не повела.
Когда шкипер поднимается со стула, обед окончен. Она здорово рассчитывает время, но один раз присела всего на пару минут и встала. Капитан Блэкстоун был раздосадован. Он тоже поднялся и сказал:
— Капитан…
Она остановилась.
— Да, майор?
— Не может ли капитан любезно распорядиться, чтобы мне и моим офицерам накрыли в карточной?
— Разумеется, сэр, — холодно отозвалась шкипер.
И мы пообедали в другой комнате. Но ни один флотский к нам не присоединился.
В следующую субботу шкипер воспользовалась своим правом инспектировать находящихся на борту солдат, чего обычно не делается. Тем не менее Йоргенсон просто прошла вдоль шеренг без единого комментария. Вообще-то она вовсе не поборник строжайшей дисциплины, и когда она не хмурит сурово брови, у нее хорошая и приятная улыбка. Капитан Блэкстоун назначил второго лейтенанта Ржавого Грэхэма гонять меня по математике; шкипер каким-то образом выяснила это дело и сказала Блэкстоуну, чтобы я являлся к ней каждый день после ленча на часовой урок. Она жутко ругалась, если домашнее задание не было выполнено на «отлично».
Наши шесть взводов составляли две роты, неполный батальон; капитан Блэкстоун командовал ротой «Ди», Бандитами Блэ-ки и всем батальоном в придачу. А наш комбат, майор Ксера, находился вместе с ротами «Эй» и «Би» на «Нормандии» — может, даже в другой половине Галактики. Он командовал нами, только когда мы собирались все вместе, ну еще кэп Блэки получал от него распоряжения и отсылал ему некоторые рапорты. Все остальное шло прямиком в штаб флота, штаб дивизии или на базу. У Блэки был флотский сержант в помощь — настоящий маг и волшебник, — помогавший ему управляться и с почтой, и с нами.
Когда армия разбросана по сотням кораблей на протяжении многих световых лет, административные вопросы — дело непростое. На «Вэлли Фордж», на «Роджере Янге» и теперь на «Туре» я принадлежал все к тому же третьему («Избалованные зверюшки») полку первой («Полярис») десантной дивизии. Для операции «Жучий дом» из доступных подразделений сколотили «третий полк», но «своего» полка я там не видел. Видел только Бамбургера да полчища жуков.
Я мог быть приписан к «Избалованным зверюшкам», состариться и выйти в отставку — и в глаза не увидеть комполка. У Разгильдяев командир роты был, но он командовал первым взводом («Шершни») на другом корвете. Я не знал его имени, пока не увидел подпись в приказе о моем направлении в офицерское училище. Существует легенда о «потерявшемся взводе», который пошел в увольнительную, а их корабль тем временем разукомплектовали. Командира повысили в звании, а остальные взводы разбросали по другим частям. Забыл, что произошло с их лейтенантом, но отпуска, как правило, самое удобное время для перевода. Теоретически ему должны были прислать замену, но практически с этим делом всегда напряженка.
Говорят, этот взвод целый год гулял напропалую по Черчилль-роуд, прежде чем ребят хватились.
Я в это не верю. Но такое могло быть.
Хроническая нехватка офицеров здорово повлияла на мои служебные обязанности. В мобильной пехоте более низкий процент офицеров, чем во всех армиях в истории, а все потому что сама мобильная пехота уникальна. Если у вас десять тысяч солдат, сколько из них идут в бой? А сколько чистят картошку, водят грузовики, копают могилы и перекладывают бумаги?
В мобильной пехоте сражаются все десять тысяч.
В большинстве войн двадцатого века, чтобы могли воевать десять тысяч человек, требуется еще семьдесят тысяч (и это факт!).
Признаю, чтобы доставить нас к месту боя, нужен флот; но ударный десантный отряд даже на корвете превышает число матросиков втрое. Да, нас обслуживают гражданские и вольноопределяющиеся, примерно десять процентов солдат находятся в увольнительных, время от времени лучших из лучших переводят в учебные лагеря в качестве инструкторов.
Если видите десантника за канцелярским столом, можете быть уверены: у него нет руки, ноги или еще чего-нибудь. Есть такие, как сержант Хо и полковник Нильссен, которые отказались от пенсии, и каждого из них нужно считать за двух. Они освобождают здоровых солдат от работы, которая требует боевого духа, а не физического здоровья. Они делают то, чего не могут штатские, иначе мы наняли бы штатских. Гражданские, они как бобы; покупаешь их, когда требуется смекалка и сноровка.
Но боевой дух за деньги не купишь.
Он редок. Мы используем его весь без остатка и не тратим впустую. Если считать соотношение между населением, которое мы защищаем, и нашей численностью, мобильная пехота — самый небольшой род войск за историю человечества. Десантника нельзя нанять за деньги, нельзя призвать на службу, нельзя принудить угрозой… его нельзя даже удержать, если ему вздумалось уйти. Он может не выдержать за тридцать секунд до выброски, сдадут нервы у парня, и он откажется входить в капсулу. Знаете, что случится? Он получит жалованье и не сможет голосовать.
В училище нам рассказывали об армиях, которыми управляли, словно рабами на галерах. Но мобильный пехотинец — свободный человек; все, что им движет, идет изнутри — самоуважение, уважение товарищей по оружию, гордость за то, что он один из них. Словом, то, что называется моралью, или esprit de corps.
А корень нашей морали таков: «Все работают, все сражаются». Мобильный пехотинец не старается заполучить легкую, безопасную работу, у нас такой нет. О, солдат уворачивается как умеет! Любой рядовой, которому хватает смекалки, сумеет придумать причину, по которой ему не следует драить казарму или разбирать вещи на складе; это древнейшее право солдата.
Но все «легкие, безопасные» работы выполняют штатские, а солдаты, которые на вес золота, лезут в капсулы, уверенные, что вместе с ним так поступают остальные от генерала до рядового. В другом месте и в другой день, или час, или меньше — неважно. Важно то, что в десант идут все. Поэтому солдат входит в капсулу, даже если не осознает причины.
Если мы отступим от этого правила хоть на шаг, мобильной пехоты не станет. Нас держит вместе одна лишь мысль, но связывает сильнее стального троса. Просто ее магия действует, пока идея не нарушается.
Это самое правило — «все дерутся» — позволяет обходиться столь малым числом офицеров.
Об этом я знаю больше, чем хотелось бы, потому что однажды задал глупый вопрос на военной истории и получил задание, которое принудило меня копаться в материале от «De bello gallico» до классического цзиньского «Крушение Золотой империи»[98]. Возьмем, к примеру, идеальную десантную дивизию — на бумаге, потому что в природе таковой не сыщешь. Сколько ей требуется офицеров? Приданные подразделения из других родов войск не в счет, они в бою не участвуют и порядки у них иные. Там все гении и таланты носят чин офицера. Если какой-нибудь телепат, экстрасенс, человек с невероятной памятью или другой счастливчик радуется, что я отдаю ему честь, мне нетрудно. Он для армии более ценен, чем я, и заменить я его не сумею, проживи я хоть двести лет. Или возьмем корпус К-9, там пятьдесят процентов офицеров, а оставшиеся пятьдесят — неопсы.
Но ни один из них не находится в структуре командования, так что рассматривать будем только нас, горилл, и тех, кто нас погоняет.
В нашей воображаемой дивизии десять тысяч восемьсот человек, поделенные на двести шестнадцать взводов, и при каждом взводе есть лейтенант. Три взвода — рота, значит, еще семьдесят два капитана на душу населения. Четыре роты — батальон, которому требуется восемнадцать майоров или подполковников. Шесть полков (шесть полковников) формируют две или три бригады, куда требуется генерал-майор. Ну, и генерал-полковник — наш бог и отец.
Итого, триста семнадцать офицеров, а значит, в дивизии — одиннадцать тысяч сто семнадцать человек.
Пустых номеров нет, и каждый офицер ведет свою команду. Посчитаем процент? Три. Вот сколько офицеров в мобильной пехоте, просто у нас комсостав используют несколько иначе. На деле многими хорошими взводами командуют сержанты, а многие офицеры «носят больше одной фуражки», чтобы выполнять еще и штабную работу.