— Я уже не очень понимаю, о чём речь. У вас есть ещё вопросы? — скупо поинтересовался Зелёнкин. — У меня работа. И ученица ждёт.
Ромбов почувствовал себя школьником, решившим задачку по математике, к которому учитель, добившись правильного ответа, моментально потерял интерес. Он обратился к Юле:
— Я вас отвлёк?
— Меня — нет, — Юля весело тряхнула головой.
Ромбов рассмотрел её подробнее: ей шёл новый образ без вызывающей одежды.
— Надеюсь, вы не сказали ничего секретного? А то, может, возьмёте меня в программу по защите свидетелей, на всякий случай?
С Ромбовым никто никогда так не говорил. Он смутился:
— Ничего такого…
Зелёнкину ужасно не понравилась Юлина заинтересованность:
— Всё, вы нас отпускаете? — с несвойственной ему резкостью попытался он выпутаться из беседы.
— Вы же не на допросе, — кивнул Ромбов. — Скажите мне ещё последнее. Чёрная полоса — просто ровная чёрная полоса — что может означать?
Сердце Николая Ивановича обернулось подстреленным лебедем и рухнуло в тёмный омут плохого предчувствия.
— Часть зебры, — с неявной издёвкой ответил он.
— А с точки зрения оккультного значения? Вам ничего не приходит в голову?
— Не знаю. Нет. Мне пора уже, — он встал и захлопнул книгу, чтобы показать, что разговор окончен.
— Спасибо за время, — Ромбов понял, что большего не выжмет.
По привычке фиксировать всё вокруг прочитал вслух название книги:
— «Записки о Галльской войне».
Через лунку во льду сознания, под которым плавала в его голове самая разная информация, как огромная рыбья стая, он вытащил имя Цезаря и одну из сотен латинских поговорок, что заставляли учить на первом курсе академии:
— Alea jacta est.
— Что это значит? — поинтересовалась Юля, которая тоже начинала собираться и как раз застёгивала блестящие босоножки.
— Жребий брошен, — нехотя перевёл Зелёнкин.
19. Дашенька
— Ладно, спасибо.
Бросай скорее трубку!
О предательницы!
Разве можно им верить? А я-то, балда, балда! Зачем полез? Хожено уже этими тропами. Ничего нового. Ева всё тянется и тянется к запретному плоду, хоть кол на голове теши. Миллион раз лиши её рая, и света, и безмятежности, а она всё будет болтать со змеями. Потому что сама змея. Ух, женщины!
А мы-то тоже — хороши! Они хвост распустят, глазками нефритовыми блеснут, и мы уж готовы смести весь мир и на золотом совочке им подать. Иаков горбатился четырнадцать лет за Рахиль… Менелай десять лет стоял у троянских стен в поисках справедливости… А великий поэт схлопотал пулю в живот из-за всех этих финтифлюшек! Вот и нечего было сочинять про женские ножки! До чего они его довели? Такие ножки не по лугам порхают, а по лаве раскалённой. Ходят и здравствуют вполне. Потому что геенна огненная — это и есть их природная стихия, помяни моё слово.
<…>
Вот и она, тьма и похоть, уехала с ним. А я-то уж напридумывал себе, как мы будем счастливы: возьмём ребёночка, поселимся у меня. Я бы учил их: её — понемногу, а ребёночка — особенно. Она бы варила манную кашу по утрам нашей дочке, а я рассказывал им восточные сказки, и даже тёмной холодной зимой, которая возится за окном, всем было бы так весело и хорошо, что охотно выбирались бы из-под пуховых одеял и рано-рано встречались на кухне.
Но ей всё можно простить хоть темнота она и предательница потому что она бархатец и сахарный мёд и огонь обжигающий без которого не проживёшь но нельзя простить ничего женщинам из опеки аспидным тёткам которые не слышат о ребёночке которые не разрешают их всех надо сослать на каторгу чтобы ходили в цепях и таскали мешки с углем и чтоб лёгкие их становились день ото дня непригоднее и скукоживались как их души
ну если нам аспиды не дают ребёночков не позволяют то мы их сами продолжим добывать из брошенных малюток из тех до кого ни одна государственная машина не дотянется к тому же есть уже новенькая на примете признайся что тебе она понравилась тем что лоб высокий и волевой и брошка со стрекозой сразу видно что сама стрекоза и разговаривала во сне уверенно и взросло эта не будет гарцевать и легкомысличать я слышу тебя да внешность обманчива и были у нас уже дети которые разонравились а эта гарантирую тебе не разонравится не зря же мы о ней думаем с мая когда нашли её но если ты настаиваешь мы её сразу домой приглашать не будем мы с ней сначала побеседуем обстоятельно и разузнаем о её намерениях и характере может она ещё сама не захочет хотя кто на её месте откажется ведь
<…>
так что не сомневайся не откажется главное чтобы она нам понравилась но она нам уже нравится как хорошо что сейчас жаркий и пустой август что никаких студентиков к нам не сунется и никому мы ничего не должны только сами себе труд по некрополистике который мы забросили из-за юли-предательницы но ничего-ничего скоро вернёмся к нему и поэтому можно уехать из города никто не заметит оповещать не будем от греха подальше даже родителей давай подумаем что взять с собой наш любимый походный рюкзак в него бутылку с водой а то всё высохло как в пустыне даже лужу попить просто так не найдёшь нож баллончик с краской пенку не будем брать сейчас жара только таскать зря плащ возьмём для укрытия и ладно ещё консервов прости а почему ты не проверил раньше у нас ничего нормального не осталось мы всю рыбу и мясо прикончили ещё в прошлый поход ну извините я тебе что ли бесплатная доставка откуда мне знать что мы прямо сегодня с места сорвёмся и нам понадобятся припасы давай по пути зайдём в магазин да ну его вот тут в углу есть пыльная кукуруза и зелёный горошек хватит на пару дней в конце концов мы с тобой закалённые походами товарищи да и в себе носим жировые запасы чего таить не худо и воспользоваться ещё складную лопату и спички что-то ты наверняка важное забыл подумай получше да вроде всё денег взять это понятно тряпку большую её обмотать что ещё балда ты чем ночью смотреть будешь третьим глазом фонарик возьми да иди ты я вижу в темноте не хуже кошки куда мы запихнули фонарик-то в шкаф с инструментами или забросили на антресоли нигде нет подумай получше аааа мы лазили под ванную когда что-то текло и там видимо оставили ну теперь точно всё
поедем на автобусе а оттуда пешком до пеньковского как я ненавижу августовские пригородные автобусы если бы я организовывал жизнь в аду я бы просто сажал самых провинившихся в такие вот рейсы и возил по кругу чтоб им было душно и чтоб народу битком и даже не посидеть и вокруг толстые потные тётки и вспыльчивое старичьё и все с дачными тюками и тележками такими объёмными как будто они там тела перевозят вот это ты удачно пошутил зато мы под них мимикрируем не догадаешься что мы-то как раз то самое а подумают урожай везём краснобокие яблоки или кабачки или грибов набрали так что даже хорошо что такое море унылых дачников с нами едет и ничего не подозревает
а здорово вот так выйти посреди дороги разрезающей сосновый лес на две части и задышать полной грудью и повернуться спиной к городскому шуму и потопать в самую чащу чтобы веточки хрустели под ногами и сбоку таскали иголки деловитые муравьи отстраивающие общественные зиккураты чтобы подмигивали как ярмарочные дамы в ярких шляпках белоногие сыроежки чтобы размять косточки затёкшие в городском сидении когда гирей на шее висит груз мелких обременительных задач и глаза ломаешь под жидкой лампой и не разгибаешься сутками а тут хвойная музыка сложенная из самых ясных гармоний скрипа стволов лёгкого шелеста трав птичьего пения и трубного молчания теней захватывает будто ты избранный зритель в консерватории свободы и тебя вот-вот подведут к великой тайне
людей нет нам повезло ты внимательно посмотрел конечно внимательно сам что ли не видишь надо быть осторожными всё-таки выходной может кто и забрести хоть кладбище и почти заброшенное ты помнишь где она лежала спросишь тоже как будто не знаешь что у меня идеальная память я уже три месяца мусолю этот маршрут в голове вот здесь с краю вот и её обшарпанная оградка сразу видно забросили но это нам даже выгодно не надо опасаться что родственники заметят
да это она Дарья Николаевна Мокрякова посмотри какая ладная и белый воротничок и завитки у лба и взгляд такой каким светлый старец может смотреть на убийцу всепрощающий и серьёзный и с жалостью ко всему живому к этой вот даже разросшейся на могиле осоке и тому кусту борщевика мерзкому захватчику полевого покоя ну всё скоро увидимся с ней скоро ночь но вначале доставай краску заслоним ей глаза чтобы не видно было что тут в мире делается она и выглянет наружу из любопытства а потом уже не сможет залезть обратно осталось дождаться темноты и лечь спать на её могилку
скоро сумерки смотри как солнце за полем скатывается всё ниже и какая весёлая ровная чёлка деревьев прикрывает заброшенные дома а ведь ещё лет двадцать назад там вовсю полыхала жизнь драли глотки петухи прокатывался по единственной улице стук топора в маленькую лавку завозили по утрам мягкий хлеб масло конфеты и муку урезонивали плачущих детей вынимали из курятника большие ещё тёплые яйца которые плохо чистились возделывали огороды поливали лук с навострёнными в небо стрелами выкапывали тонкокожую картошку пекли по два-три противня пирогов с луком и яйцом пили так что избы ходили ходуном и махали кулаками не поделив невесту на мопедах ездили в клуб на танцы по кочкам по колдобинам сзади визжали девчонки мучились ходить в далёкую школу а потом школу закрыли парни побросали мопеды и под алыми закатными парусами уплыли в туман навстречу лучшей жизни девчонки уехали учиться и там как бодрые колючки прицепились к городским с жилплощадью не слышно стало ни криков ни драк ни звонких обедов только жили ещё долго тихие старики державшиеся на каком-то подножном корме и неотрывные от земли своей но и те со временем смолкли
давай уже устраиваться бросай свой плащ на могилу и засыпай это будет тебе нетрудно ибо день был полон тягот нам звонил оперуполномоченный что ходит по следам нашим звонил по поводу юли что ушкандыбала с ним вертихвостка как будто не видит какой он желторотый очкарик хоть надо признать и неглупый очень даже неглупый в том-то и опасность вот тебе и очкарик за считанные минуты отобрал у нас то что мы так ценим и оберегаем самое хрупкое расколотит нашу юлю как вазочку не умеет ведь обращаться а ты умеешь а что не похоже вон как мы за лето подружились ничего мы потом найдём и склеим её и тогда она уж точно нас полюбит как следует и тебе даша станет мамой о даша ты уже здесь я давно здесь мне здесь темно и страшно а ты не бойся вот ты уже и не одна а вы кто а мы зелёнкин николай иванович попечитель малюток освоивший хитрости древних друидов и многие языки основы древнеегипетского в том числе язык чёрной магии и потому теперь с тобой говорящий а где я ты даша между светом и тьмой между землёй и небом между бытием и небытием если ты понимаешь о чём я умерла ты даша но неокончательно хочешь обратно в мир дольний а где моя мама не знаю но она к тебе не приходит значит либо сама умерла либо забыла тебя посмотри как высока осока и как заржавела оградка не навещают тебя ну что ты ревёшь что катишь слёзки-хрусталинки это уж давн