о было много лет прошло ты зато теперь самостоятельная а помнишь что мы с тобой уже виделись ты ко мне на причал приходила когда бушевало море как у айвазовского я тебя запомнил и я помню вас и сплошную темноту заберите меня пожалуйста отсюда мне очень страшно тем более если мама не придёт ты подожди дашенька общежитие людское вещь непростая надо выяснить хорошо ли ты к нему подготовлена ты нам признаться сразу очень понравилась и мы о тебе много думали эти месяцы но пойми нас ты тут восемь лет одна пролежала совсем наверное отвыкла от человеческого обхождения и все манеры порастеряла обычно мы берём девочек с которыми недавно какая-нибудь неприятность произошла авария там или ещё чего но ты уж очень нам понравилась и запомнилась я ничего не порастеряла ну вот опять слёзки-хрусталинки бедный ты ребёночек столько лет одна в темноте вот что скажи ты в школе хорошо училась хорошо но не на одни пятёрки потому что столько всего в мире интереснее и прятки и рисовать цветных лис фломастерами и печь с бабушкой торт из сгущёнки и печенья и бить мальчишек чтобы им неповадно было задираться да ты права это всё конечно очень увлекательно ты разумная девочка это сразу видно хоть и не отличница мы так и поняли только глянув на фото твоё а скажи как ты на предмет общения с другими детьми с девочками дружу ни с кем не ругаюсь ну только если совсем какие плохие и оборванки а с мальчишками по всякому они знаете какие бывают и за косички дёргают и тряпкой мокрой швыряются ну тут можешь не бояться у нас только девочки живут все с добрым нравом ты её не обманывай разное бывает чай не все ангелочки вон вспомни янку и любку а что их вспоминать мы же от них давно уже отвязались остались только хорошие ты даша не бойся если сама задирать никого не будешь то и они с тобой будут по-дружески а любишь ли ты наряжаться очень люблю а привередничать не будешь не буду только заберите меня отсюда но ты должна намотать на ус что мы живём не в царских палатах на довольно узкую ногу живём в тесноте да не в обиде это ничего главное чтобы не во мраке земляном как восемь этих лет тогда будем считать что мы сговорились клянёшься что будешь слушаться и других девочек обижать не будешь клянусь а что дальше а дальше всё по плану ты не волнуйся у нас механизм отлажен мы сейчас проснёмся выкопаем твои останки к которым душа привязана и переместим их в гараж там мы поколдуем над твоим телом чтобы оно тебя больше не подводило приоденем тебя хочешь свадебное платье с широкой юбкой как у принцессы настоящее свадебное платье вот это да и таким образом мы получим постоянный доступ к душе твоей и уже не надо будет каждый раз спать на могиле подожди есть одна проблема какая очень уж старая девочка нам попалась там за восемь лет-то боюсь и не осталось ничего для мумификации так косточки-то остались наверное тогда косточки заберём и их глиной обложим чай не в первый раз и в платье нарядим чай не денется никуда душа-то придётся здесь поэкспериментировать ты даша не бойся наших разговоров ты в надёжных руках всё сделаем в лучшем виде просыпайся и бери лопату я вижу улыбка проклёвывается на усталом твоём лице хоть ты и таишься а сам доволен как кот в сметане я с тобой полностью солидарен это отличная находка девочка озорная и сообразительная как мы и хотели как раз впишется в нашу коллекцию ты говоришь про неё как про вещь не в коллекцию а в отряд ворчи-ворчи да копай не отлынивай лишь бы сорваться на ком с тех пор как юлю твою увёз за кудыкину гору оперуполномоченный ромбов свети получше гроб наверняка уже превратился в труху так что копай осторожно я и без твоих советов обойдусь видели знаем разберёмся ну где же она уже сколько часов согбенно трудимся а дашеньки не видать а ты не жалуйся и продолжай о смотри вот-вот осторожнее дошли сейчас аккуратно извлечём кости неси нашу тряпку всё аккуратно завернём и сложим в рюкзак а теперь твоя очередь закапывай может так оставим чего мучиться почти заброшка ну вот ещё никогда так не делали а теперь когда у нас на хвосте мвд возьмём и подставимся засыпай тебе говорю а я отдохну.
20. Прыжок
Дождь продолжал обвязывать библиотеку.
— Потоп. — Юля высунула руку, по которой тут же прострекотала водная игла.
— Могу подбросить — я на машине, — Ромбов мысленно измерил путь до Бет — получилось что-то около двух минут.
— Нет-нет, — замотал головой Зелёнкин, — мне тут рядом. Я сам, — он стоял на крыльце растерянно, прижимая к груди пакет, с которого время отколупало часть краски.
— Николай Иванович…
Зелёнкин успел перепугаться, что сейчас его будут уговаривать, затянут в кокон Юлиного голоса и, опутанного и бессильного, повезут домой, словно спелёнутую мошку, под ястребиным взором оперативника.
Но она не стала его упрашивать:
— …Вы мне домашку не задали.
Он понял, что свободен, что его отпускают, и почувствовал одновременно облегчение и острую ревность, как будто внутренности прокрутили через мясорубку и теперь среди них царила фаршеобразная неразбериха.
— Учить лексику следующего урока… А ты? — Он проскакал взглядом по лужам в направлении автобусной остановки.
Юля засмеялась и обвила руками ромбовскую руку около локтя:
— Я на машине. Раз уж предлагают.
Зелёнкин поднял над головой пакет и потрусил по дорожке, перескакивая по карему многоглазию луж, в которых отражалось его неуклюжее тело, и стонущий мир, доживавший свои последние летние дни.
— Ну, где ваш белый конь? — Юля нетерпеливо огляделась.
— Он не белый, — Ромбов залился краской.
— А какой?
— Баклажановый.
— Баклажановый конь! А какой породы?
Мысли Ромбова забуксовали:
— Никакой.
— Конь — никакой! И где он?
— За углом.
— Чувство юмора тоже за углом оставили?
Она улыбнулась и потянула его за собой под дождь. Швейная дождевая машина строчила на все лады и за две минуты опутала их водяными нитями с головы до ног.
Бет приветственно пискнула. Забрались внутрь.
— Что это? — Юля потрясла жестяную банку, валявшуюся на сиденье.
— Ничего, — сказал Ромбов и переложил банку в бардачок.
— Оу.
— Куда вас везти?
— Как на счёт края света?
— На этой дороге нет заправок.
— Чувство юмора нашлось!?
— Оно не терялось.
Ромбов внимательно обошёл её взглядом; то, как падали с волос лёгкие капли на сиденье, как она стёрла тыльной стороной ладони влагу с лица, как дыхание жизни ходило в ней глубокими волнами, как облепило мокрое платье её красивое тело.
— Тогда везите на улицу Патриотов. Прямо до светофора и направо.
— Знаю.
— Знаете район?
— Я знаю весь город.
— А где, например, радиорынок, знаете?
— Между Ивлиева и Верхне-Печёрской.
— Стадион «Строитель»?
— Молодёжный проспект, 28.
— Ого! Можно было бы работать в такси.
— Мне хватает работы.
— А денег?
— Денег тоже…
— Какой выгодный жених! С хорошей памятью, работой, деньгами и баклажановым конём. Или вы уже женаты?
— Не женат.
— Девушка?
— Нет.
— Как так?
— С этим не ладится.
— Что, никогда?
— …
— Совсем никогда? Ни разу?
— Один раз мне нравилась девушка.
— А вы ей, судя по тону, не очень?
— Ей нравился другой.
— Давно это было?
— Пять лет назад.
— Оу.
— Девушка мне не нужна. Я с ними не умею.
— Как будто речь про шуруповёрт.
— Шуруповёрт у меня есть. С ним-то как раз всё понятно.
— К человеку же нет инструкции. Все учатся методом тыка.
— И многому вы научились методом тыка?
— Ну, нажимать кнопки научилась. Только не те устройства попадались.
— …
— Сколько вам лет?
— Двадцать три.
— А мне девятнадцать.
— …
— И за двадцать три года не было девушки?
— Хватит уже.
— Вам надо попробовать. Это может быть весело.
— Какой подъезд?
— Как-то мы быстро приехали.
— Вы бы следили за дорогой, садясь в незнакомую машину.
— Следить надо не за дорогой, а за водителем. Я следила.
— Так какой подъезд?
— Третий.
— И что выяснили?
— Что вы хотите пригласить меня на свидание.
— Это и есть женская логика, да?
— Не хотите?
— Не уверен, что это нужно.
— Ну, как хотите. Вы будете жалеть об этом всю жизнь.
Она открыла дверцу машины, добежала до подъездного козырька и, помахав, скрылась за тяжёлой дверью.
Он положил подбородок на руль и вздохнул. Дождь успокаивался.
Ромбов не мог заснуть. Он вертелся в кровати и чувствовал себя червяком, прорывающим ход под землёй. Из крупиц памяти, словно из шерстяного волокна, скатывалась темнота вокруг него, тёплая, с тревожно-сладковатым запахом дождя. Из неё вышагивал Цезарь на коне и переходил Рубикон, всеми забытая Нина Ромашка с провинциального холма следила за движением войск, ветер покачивал её светлые тонкие волосы, напоминавшие жёлтую траву, легко вздыхавшую у кладбищенской ограды, а прислонившись к ограде, где-то между неизвестностью и углом его спальни, стояла девушка в мокром, почти что прозрачном платье, ветер прижимался к её соскам, пытался поднять юбку и потрогать тёмные волосы под ней… В ужасе и блаженстве Ромбов открывал глаза, переворачивался на другой бок, скомкав лёгкое одеяло в податливого удава, на которого забрасывал ногу, понимая, что всё, что он видит, ему пригрезилось в дремоте, что всё неправда, а злостная мешанина из порно, его могильных девочек и сегодняшнего дня, который никак не утаптывался на дно сознания.
Он ворочался в полусне до утра и, еле-еле поднявшись с будильником, так и не смог заставить себя сделать зарядку, не смог позавтракать и сосредоточиться на телеэкране с новостями.
Чуть ли не впервые в жизни он опоздал и, пробегая через проходную под недоумённым взглядом Витька, поскользнулся на мокром полу. Залетел в кабинет, растрёпанный и раскрасневшийся.
— О, спящая красавица! — ухмыльнулся Медведев.
— Что же это, где носило нашего мальчика? — Зиновьева преувеличенно охнула и скрестила руки на груди.