— Но есть на Востоке большая Рашá —
Там жизнь удивительна и хороша:
Там строют чегой-то и чтой-то куют,
И джинсы в колхозах бесплатно дают!
Я Госдепартамент добром попрошу
И визу спрошу, чтоб поехать в Рашý,
И брошу Монтану, куплю пароход,
Поеду в Россию на Дальний Восток…
Публике такие песни явно пришлись по вкусу, а какая-то молодая полноватая дама даже снимала исполнение на телефон. Честно говоря, меня этот вокал интересовал слабо, я ждал обещанную информацию и пока помалкивал. Я слушал бойкую девушку в ковбойской шляпе и вспоминал, сколько же лет прошло с тех замечательных времен, что мы внимали нашему приятелю плагиатору-барду? Страшно подумать. Давно уже я не общаюсь с этим своим бывшим другом, раскидала нас жизнь, разметала смена приоритетов. Бывает, что доходят до меня скудные слухи от редких общих знакомых, да приходят сообщения с ЖЖ о том, что пользователь такой-то после длительного перерыва вывесил новое сообщение.
— На старой кобыле, с ослом в поводу
Я еду в Хабаровск, овечек веду.
Споем «Everybody» за новую жизнь,
Не надо, ребята, о прежнем тужить!
Интересно, как сам автор смотрит на то, что молодые девушки поют его песни? Сколько ему сейчас? Лет восемьдесят, наверно. Надеюсь, он не очень против: исполнение мне понравилось. Дизи же, пока державшая паузу, вдруг заговорила. Изъяснялась она резкими короткими рублеными фразами, будто не произносила, а выстреливала их.
— Бесплатные джинсы в колхозах — это круто. Всегда о таком мечтала. Главное, чтобы по размеру подходили и между ног не натирали. Прикольная песенка, жизненная, не находишь? Особенно если сменить Америку на Южную Африку. Слышал, наверно, что после того, как местный вождь — Нельсон Мандела получил Нобелевскую премию мира, всем там заправляет темнокожие африканцы. Белых убивают, и многие мечтают перебраться в Россию.
Действительно, эта старая, почти забытая ныне песня неожиданно обрела актуальную популярность и вновь получила особую значимость. Как-то недавно промелькнуло сообщение, что группа буров — потомков голландских переселенцев в Южной Африке, решила переехать в Россию. Слишком опасно стало в этой Африке, чересчур независимо и воинственно чернокожее население.
— Что, совсем белых повытесняли? — спросил я. Надо было найти общий предмет для беседы. Тема могла быть самая любая, главное, чтобы заинтересовала собеседника и была ему небезразлична.
— Практически совсем. В последние годы — лет уже двадцать как — в ЮАР идут гонения против европеоидов со стороны негритянского большинства. С каждым годом все больше смахивает на геноцид. Все эти правозащитники молчат, естественно. Делать оно, коренное население, мало что умеет, а желает благ цивилизации, вот и обвиняет всех белых в собственных проблемах.
— Да? — спросил я для продолжения разговора.
— Да! И ладно бы просто обвиняло, оно же стреляет и убивает при этом. На граждан с белым цветом кожи идет настоящая охота. Нападают на улицах и в домах, избивают, насилуют, отнимают земли, имущество — и все без каких-либо уголовных последствий. Гонения почти официально поддерживаются государством. Многообразные правозащитные организации, равно как и свободолюбивые либеральные СМИ, не очень-то любят говорить о трагедии буров. Изредка ограничиваются вялыми отчетами и скудными сообщениями. Вот и снимаются люди с насиженных мест и бегут, куда глаза глядят. Почему не возвращаются на родину предков, спросишь ты?
— А действительно спрошу, — дернул головой я и с омерзением посмотрел сквозь недопитый бокал темного пива, сегодня здесь на редкость скверного. — И почему?
— Так стремно же, — пояснила девушка. — Буры протестанты по религии, традиционалисты-антиглобалисты с пуританской направленностью. А в Европе ныне не развернешься с подобными ценностями. Там теперь правит бал политкорректность, плюрализм, гомосексуализм, наркотики и прочие происки Сатаны. Да и негры понаехали. Вот наша Раша и стала бурам ближе и понятнее. Больше нравится. Не вся, конечно, а только та, где потеплее. Крым или Краснодарский край. Ставрополье. Здесь их принимают и землю дают. Буры притесняются черными расистами и отвергнуты либералистической Европой. Вот и видят спасение в России, как последнем оплоте здоровых сил.
Когда выступление закончилось, вокалистка встала перед залом на колени и несколько раз поклонилась. По-моему, это уже слишком. Послышались нестройные аплодисменты и возгласы, а я, в отличие от остальной не очень трезвой публики, ощутил обидное неудобство, будто ненароком подглядел что-то постыдное и непристойное. Тут крепкий молодой человек в униформе распорядителя и с надписью «ОХРАНА» поперек бейсболки вежливо попросил женщину, снимавшую выступление на телефон, стереть это видео. Та громко и нецензурно отказалась, послав охранника по хорошо известному адресу. Разговор продолжился в еще более резких тонах, а потом переместился ближе к выходу из заведения. Владелица телефона сначала сорвала с охранника форменную кепочку, а потом ударила стаканом виски, нанеся разбившимся стеклом несколько глубоких порезов в щеке. Кто-то закричал, кто-то начал уверять окружающих, что нужно вызвать дополнительную охрану, «скорую» и полицию. Мы не стали следить за развитием конфликта, быстро рассчитались и покинули «Тихий омут». Полицию Дизи старалась избегать. Вечно теперь тут всякие безобразные беззакония происходят, неприятно стало, неуютно как-то. Или мне одному так везет?
Уже на улице, на автостоянке, моя собеседница, разговор с которой так и не дошел до нужной темы, вдруг передала какой-то предмет, оказавшийся маленькой флешкой.
— Вот, тебе пригодится. Изучи на досуге. Только в одиночку смотри, чтобы рядом никто не сидел. Не показывай никому, пока не разрешу. Тут слепая зона, камер нет, поэтому беспокоиться не о чем. Никто нас не видит.
— А видеорегистраторы? — удивился я, демонстративно пряча флешку в карман. Мысль о следящих камерах даже не пришла мне в голову.
— В другие стороны смотрят, говорю же, слепая зона.
— Откуда у тебя это материал? — спросил я, хлопая по карману с флешкой.
— Потом расскажу, когда ознакомишься. Подвезти?
— Это твоя? — заинтересовался я, разглядывая ее машину. То был двухместный спорткар очертаниями похожий на приготовившегося к броску хищника. Обтекаемые формы выдавали норовистый характер автомобиля.
— Моя, и что? — с вызовом переспросила Дизи. — Обычно на своем байке езжу, а это временно. Пока рана не заживет. Какие-то проблемы?
— Да нет, ничего, — извинился я, разглядывая автомобиль. — Восхищаюсь просто. Серьезный зверь.
— А то. Так подбросить? Последний раз спрашиваю.
— До метро, если не сложно, — сказал я, забираясь на пассажирское сидение, и пристегивая ремень безопасности.
— До какого? — Дизи с презрением посмотрела на меня. — Точное место давай.
— Меня устроит любая станция серой линии по твоему маршруту, — демократично пояснил я.
— Что такое «серая линия»? — явно не поняла Дизи.
— Ты как поедешь? Каким путем?
Очень кратко, но точно она объяснила маршрут. Мы выехали с парковки и встроились в поток автомобилей.
— Тогда, перед выездом на Садовое, — уточнил я, — где-нибудь около Серпуховской площади ссади.
— Годится. Ты нормальный. Опасалась, что со всякими идеями и вопросами навязываться будешь. Придется грубо посылать, — пояснила моя спутница, сердито просигналив какому-то нахальному джипу с «красивыми» номерами.
— Напрасно боялась, я о тебе немного наслышан, поэтому даже не думал ни о чем подобном.
— Мужики интересуют меня лишь в качестве боевых друзей, — все-таки уточнила Дизи.
Наводя справки, я почти сразу выяснил, что пришедшая на встречу девушка — типичная «буч» — маскулинная лесбиянка, несмотря на внешнее изящество и обманчивую хрупкость форм. Деление лесбиянок на активных «бучей» и пассивных «фэм» началось в конце девятнадцатого — начале двадцатого века, когда многие дамы высшего света имели романтические однополые связи. В Великобритании в двадцатых годах прошлого века писатель Рэдклифф Холл опубликовал свой роман «Колодец одиночества», увековечивший такую вот лесбийскую семью. Героиня романа Стефани Гордон стала классическим образцом буча, а ее любовница Мери — типичной фэм. Как любезно сообщают всевозможные справочники и википедии, бучи — «активные» лесбиянки, доминирующие в отношениях. «Активность» не имеет касательства к разделению ролей в сексе, но говорит о маскулинной модели поведения. Бучи заботятся о своих возлюбленных, оберегают и защищают их, исполняют мужские обязанности по дому, занимаются тяжелой работой. Им также присущи несколько мужские черты лица и характера — стремление делать карьеру, поддерживать материальное благополучие семьи, желание быть опорой для своей второй половинки. Согласно общественному мнению, бучи любят делать себе агрессивные татуировки и пирсинг, носят мужскую одежду или унисекс, активно употребляют крепкие слова и напитки. Впрочем, эти последние обстоятельства сейчас уже устарели.
— Знаю, — спокойно пояснил я. — Ты человек твердой воли и четких жизненных принципов, извиняюсь за штамп. Рекомендовали как исключительно честную личность, что не соврет, и не предаст.
— Смотря кому и кого. А вообще — благодарю.
— Не стоит благодарности.
— Тоже верно. Не возражаешь, если закурю?
Я помотал головой, при этом внутри головы послышался какой-то звон, видимо не надо было брать темного пива, следовало ограничиться светлым. Девушка закурила.
— В армии привыкла, — вдруг впала в откровенность моя собеседница лихо обгоняя очередной автомобиль, — никак бросить не могу. Когда была в… неважно где, так только куревом и спасалась. Там дрался отряд очень непростых бойцов, когда посмотришь флешку, поймешь, о ком я. Непосредственно ни с кем они не контактировали, только по связи и через прицел. Пустыня кругом. Я стала исключением, потому что отвозила им… не суть важно что. Видела их. Все как из одной формочки. Парни, девушки… девушки не хуже парней дрались. Красивые были… по-своему. Никто не вернулся. Юэсовцы их всех закидали термобарическими зарядами… знаешь, что такое? Все живое испаряется в зоне поражения. От людей вообще ничего не остается. Попали