Нет сил дышать или говорить. Остаются рывки и бешеная скорость. Огонь и пламя. На острие пика я выгибаюсь назад, сильно вдавливая ногти в плечи Марка. Кажется, под пальцами лопается кожа. Муж рычит. У меня кричать не получается: губы пересохли, и вместо голоса с них срывается протяжный стон-вопль. Марк двигается быстрей, но волны оргазма так сильны, что меня тут же выбрасывает в реальность.
Я кричу. Кричу бесстыдно и так громко, что закладывает уши. Меня подкидывает от конвульсий. Остатки оргазма сковывают мышцы и разбегаются по кончикам пальцев мурашками. Ног не чувствую. Пытаюсь встать, но тут же заваливаюсь на паркет возле кровати. Удачно лечу головой в тумбочку, и от удара о деревянный угол спасает всего сантиметр.
Скручиваюсь и, наконец, открываю глаза. Мир, будто расплавленное стекло: от слез не вижу ничего, кроме очертаний.
— Вика… — говорит испуганный женский голос надо мной, и кто-то касается плеча.
Я отдергиваюсь. От горя разрывает душу, и я понимаю, что вчерашняя боль — это комариный укус по сравнению с сегодняшней. Вою. Не стыдясь присутствия. Не пытаюсь вспомнить, где я и с кем. Мне все равно.
— Я предупреждала, что поможет только до утра, — говорит Дарина ласково. Заставляет меня подняться и лечь на кровать. Бережно укрывает одеялом.
Не открываю глаза. Пусть заберет меня мрак. Не хочу больше видеть свет без Марка. Без того — моего Марка. Не изверга, который бил и мучил, а любимого, который готов был ради меня на все.
Глава 16. Бабочки не летают без крыльев
Через несколько часов выползаю-таки из спальни. Дарина ушла сразу после моего шумного пробуждения. Она пыталась говорить со мной, но я молчала и смотрела в одну точку. Мне ужасно хотелось назад — в сон. Уснуть и никогда не просыпаться.
Дневной свет разгорячил южную сторону, и в гостиной теперь очень тепло. Но я не чувствую этого. Мне холодно. Колотит. И сколько я не кутаюсь, все равно дрожу всем телом и стучу зубами. Длинный хвост одеяла волочится за мной.
Сейчас встаю только попить воды: больше ничего не хочется. На столике возле кресел нахожу корзину со свежими фруктами, чистые листы бумаги и россыпь карандашей. Будто здесь игрался малолетний ребенок. Детские и смешные зарисовки животных, какие-то цветочки и узоры.
Слышу шорох за спиной. Оборачиваюсь.
— Я подумала, что ты ничего кроме фруктов не захочешь в таком… — Дарина заходит внутрь. Дверь не скрипит, закрываясь. — На улице так хорошо. Не хочешь пройтись?
Я мотаю головой. Наливая из графина воду в стакан, замечаю, как дрожат руки. Во рту по ощущениям жмут гвоздей, а в груди еще хуже — лезвия. Да, сейчас только гулять, чтобы все посмотрели, куда я скатилась из-за Марка.
— Ты должна связаться с ним, — проговаривает девушка и по-хозяйски прохаживается по гостиной, а затем заваливается боком в кресло и закидывает ноги на подлокотник. Узкие джинсы подчеркивают ее стройность.
Меня это не волнует. Пусть чувствует себя свободно. Здесь все равно ничего моего нет. Нигде нет.
— Дарин, — говорю я чужим неприятным голосом, — сделай так еще раз. Освободи меня от тяжести, — отворачиваюсь, чтобы спрятать слезы. Достало ныть, выть и злиться. Я должна бороться. Рвать крылья, но выбраться. Даже если это невозможно. Ну, хоть попытаться. Поворачиваю голову и смотрю в карие глаза новообретенной подруги и умоляю: — Ты же можешь. Облегчи.
Улыбка спадает с ее лица. Девушка поджимает губы.
— С каждым возвратом откат будет мощней. Ты сама должна это пережить. Нельзя искусственно убирать боль. Советую просто объясниться с мужем. Расскажи мне, что случилось.
Я сначала мысленно и физически сжимаюсь, но потом меня прорывает, и я рассказываю все, что помню. Дарина слушает внимательно, приложив палец к губам. Она хмурится и сопит.
— Говоришь, в Земельках был пожар?
Киваю.
— Как интересно, — Дарина меняет положение ног и раскачивает стопы.
Я присаживаюсь на соседнее кресло и смотрю на красивое переплетение шнуровки на ее кроссовках.
Стираю слезы. Они раздражают кожу на щеках. Пылаю и внутри, и снаружи. Стыдно за утренний выпад. Пока девушка молчит, я кусаю губы и думаю, поняла ли она, что случилось или нет. Какой позор! И тошно от одной мысли, что я поддаюсь этим эмоциям. Хочу прогнать, но не получается.
— Я с Земелек, — говорит Дарина. Зыркает и, после некоторого размышления, добавляет: — Помню я вашу историю. Бабуля увидела на тебе сильную печать мага. А твоего мужа она вообще не видела живым. Все ходила и говорила: «Тот, кто не борется — не жилец».
— Так это она та самая знахарка?! — не могу сдержать удивление.
— Та! — отмахивается девушка и тянется за виноградиной. — Лекарь она слабый. Пророчит иногда, но не любит это дело. Потому и молчит обычно. Да, она у меня молчунья. Она-то с родными не особо, а с чужими вообще не общается. В деревне за это многие Немой обзывают, — ягода исчезает, и Дарина дает мне несколько секунд переварить услышанное.
— Как это не видела живым? — спрашиваю. Волнуюсь за Марка? Какой бред! Он столько боли причинил мне, а я все равно тянусь. Мотылек на пламя — идеальное самоубийство.
— Она не объясняет свои пророчества, — пожимает плечами Дарина и берет еще несколько ягод. Сладкий запах приятен, и я чувствую голод. Но боль стоит в горле, и мне кажется, положи сейчас хоть крошку в рот, меня просто вывернет.
— Ты тоже пророчишь? Много вещей говоришь так, будто читаешь меня, как с листа.
— Неа, — отвечает девушка с набитым ртом. — У меня другое умение. Оно вообще бесполезное. Не будем об этом. Мне, если честно, избавлять людей от болезней души петлями было интересней, — она опускает голову и прячет грустный взгляд. Веснушки отсвечивают золотом в переливе солнечного света. — Но часто эмоции, как в твоем случае, очень яркие и потом я болею. Потому стараюсь делать слабые петли, они только фон передают, не раскрывают всю палитру чувств.
— Я вообще не знаю, что умею, — сокрушаюсь, покачивая головой. — И зачем сюда пришла, тоже не понимаю.
— У наших кукловодов свои планы, — сухо проговаривает Дарина, а затем веселее говорит: — Знаю, где можно взять телефон! Не хочешь связаться с родными? С мужем?
Хочу сказать нет, но киваю. Смысла нет прятаться, мы должны с Марком встретиться и обсудить будущее. Пусть раздельное, но я должна идти дальше, не оставив за спиной мешок с грязью. Даже если это конец, он должен быть однозначным, а не повисшим в воздухе знаком вопроса.
— Иди в душ! Я сейчас за завтраком и как раз проверю кое-что. Тебе чай взять или сок? — девушка ловко спрыгивает на пол и устремляется к двери.
— Сок, — улыбаюсь с трудом, но стараюсь быть вежливой. Дарина не отвечает и быстро исчезает за дверью.
Глава 17. Покушение
Меня накрывает. Возле нее я держусь, а наедине с собой — начинаю загораться. Боль катится по венам жидким огнем и обжигает легкие. Ненавижу себя за слабость. Только бы Игорь не попался сегодня на глаза, потому что не выдержу — выцарапаю ему глаза. И плевать, что будет потом. Мне нужна разрядка. Стылый вулкан не может извергнуться, а пробудившийся нуждается во взрыве.
Мокрое тело бросает в озноб. Холодный кафель скользит под пальцами. По плечам и спине скатывается вода, и я невольно вспоминаю наш последний день с Марком. Невыносимо это, но выжечь из себя память я не могу, потому готова к длительной боли. Хронической болезни. Готова только потому, что мне больше ничего не остается.
Когда заматываюсь в полотенце, слышу шаги в комнате. Они мне кажутся слишком тяжелыми для новой подруги.
— Дарина? — окликаю, и голос срывается. Неприятное оицущение неизбежного встает поперек горла.
Жаль, тишина не умеет отвечать. Она не умеет предупреждать. Не умеет звать на помощь.
— Это ты? — переспрашиваю, вслушиваясь в каждый шорох. Мерзкий холод, будто процарапывая борозду по спине, вонзает невидимый клинок меж лопаток.
Никто не отвечает. Набираю воздух.
— Кто там?!
В комнате оглушительно лязгает стекло; грохот шумит в ушах несколько секунд, пол под ногами дрожит, будто рядом проходит груженый камаз. Быстрый топот нескольких пар ног, а затем вдалеке, в гостиной, как взрыв хлопушки, закрывается дверь.
И я осознаю. По ту сторону тонкой деревяшки, что стоит перед глазами, кто-то был чужой! Кто-то меня преследует.
По лодыжке, из-за которой я вчера чуть не утопилась, ползет холод, рассыпая мурашки. Это не совпадение! И никакие не водоросли. Человек меня тащил на дно, мне тогда не показалось. Уверенность цепляет струны душевного равновесия, и я стискиваю до хруста зубы.
Нужно узнать, что чужаку нужно, но страшно так, что я едва дышу.
Придерживая на груди полотенце, осторожно приоткрываю дверь и невесомой поступью выхожу из ванны.
Мягкий свет из окна стелется по полу, вырисовывая кружевные узоры на светлом паркете. Шелест листвы такой отчетливый: близкий и порывистый. Я понимаю, что окно высотой в потолок разбилось. Пожелтевший кленовый лист, кружась, залетает в комнату и ложится на кровать. Как нежеланный и назойливый гость. Россыпь осколков, будто драгоценные камни, переливается на солнце, а обломки рам скалятся, как испорченные зубы.
Не успеваю что-то подумать: в комнате появляется Дарина. Разрумяненная, с небольшой одышкой. Светлые волосы копной лежат на плечах и выделяются на черной одежде.
— Ты решила проветрить комнату? — округляя глаза, смеется девушка и показывает на зияющую дыру. До ушей доносится перекличка птиц из леса; ветер выдергивает тюль на улицу и беспощадно разрывает ткань о бетонные откосы, покрытые колючками «шубы». Смотрю, а мне кажется, что это меня жизнь рвет на тряпочки.
— Да, душновато было, — наконец, с горькой усмешкой отвечаю и возвращаюсь в ванную, чтобы переодеться. Меня распирает на смех, но я сдерживаюсь. Умываюсь и бью себя по щекам, чтобы отрезветь от шока. Кому я сдалась? Зачем меня пугать, влезать в комнату, разбивать окно, а, тем более, топить?!