Ногой толкаю дверь и спускаюсь к нему.
Хриплым голосом говорю:
— Не дождутся! Я Вику не брошу! Сам лягу плашмя, но ее не оставлю. А ты?
— Да поехали уже! — психует Зима и, отмахиваясь, сбегает по ступенькам. Снизу кричит: — Есть силы, Марк? Нас тут забаррикадировали.
Подхожу ближе. Тонкая пленка блока преграждает путь. Припугнуть хотели? Задержать? Явно напали на нас без цели убить, но ничем не угрожали и не поставили условий. Я даже не успел рассмотреть лица. Чтобы убить нас, достаточно было подложить магическую бомбу. Удобно. И для обычных людей незаметно. Как в квартире Зимовского полтора года назад. Не предусмотрительные мы. Ничего не видим и не слышим, кроме своих споров и переживаний. А надо было бы остерегаться. Особенно, если в этом замешан Аким. Его же почерк.
В подъезде, ковыляя, появляется сгорбленная бабулька. Она шарахается от нас в сторону.
— Че встали на проходе? — бурчит и прячется в квартире на первом этаже.
Она-то прошла, а мы в ловушке.
Веду ладонью по стыку. Тонкая пленка дребезжит и тянется за рукой. Напряжение сильное. Коснусь — рванет. Вот тебе и не хотели убить!
— Я практически пуст, — шепчет Ян. — На подонка бросил остатки. Надеюсь, хорошо поджарил ему мозги.
Гляжу на друга и взглядом прошу отойти немного в сторону. Собираю в ладонях жар. Знаю, что хватит на один раз, но я вынужден осушиться. Ради Вики. Ради нашего будущего, которое все дальше и дальше. Ускользает, как песок сквозь пальцы.
Кожу на ладонях покалывает и тепло скользит по рукам вверх, сковывая плечи. Боевые удары для меня — это всегда тяжело. Теперь три дня придется восстанавливаться, если мы выберемся.
Знаю я одного умельца ставить ловушки. Второстепенник Егор Сивый. Крутой очень. Раньше с Мнемонами был, а когда Рэньюеры отделились, он переметнулся. Знаю я некоторые лазейки в его работе, приходилось как-то в паре объект брать. Но тогда он ловушку ставил с моими особенностями. To есть не на разрушение, а на программирование. Кольца захватывали, а я уже накидывал нужные корректировки. В общем-то ничего сложного, но повозиться приходилось. Тогда он показал, как снимать, если вдруг деактивировать надо.
Очерчивая полукруг выше ловушки, оставляю горящий след и замираю ладонью над очагом возгорания, чтобы поддерживать магией. Раскалится быстро. Тогда будет видно место схода, как центр паутины — там слабое место.
Пламя бежит змейкой по окружности. Горький дым влетает в ноздри и жжет глаза. Ян прикрывает локтем нос, а я дышу. Глотаю смрад и чувствую, как тьма расстилает покрывало, готовясь меня принять. Руки заняты, чтобы защитить себя от удушья. Нелепо будет вот так пасть, но я заслужил.
Слабый толчок, и волна начинает раскачиваться. Вот-вот сеть треснет, и ловушка взорвется. Не смогу удержать.
— Я-а-ан, беги! — кричу, едва удерживаясь на ногах. Меня оттягивает назад, но я сцепляю зубы и подливаю огня с окружность. Пламенное кольцо расширяется. Дыма все больше, а перед глазами прыгают черные бабочки. Шепчу обессиленно: — Зима, скажи Вике, что я любил ее. Скажи ей!
— Еще чего! — он вцепляется в мое плечо и передает несколько капель своей силы. Это опасно делать — можно навсегда лишиться способности восстанавливаться, и работает только в паре, в отличие от артефакта для нескольких магов.
— Уходи! Не выбраться двоим, — причитаю я осипшим голосом. — Нет слабого места, не раскрывается ловушка, — гляжу в темно-карие глаза Зимы и понимаю, что простил друга. Нет смысла злиться, когда все в равном положении. — Я дерну, будет щель — прорвись, Ян. Другого шанса нет. Мы не можем терять время. Спаси Вику и Лизу. Найди Злоту. Спаси их!
— Да щас! — упирается друг и сгибается от боли.
— Зима, стой! — нет возможности его оттолкнуть. Он, дурак, сейчас выльет себя. Бессмысленно, ведь все равно на ловушку не хватит. — Прекрати! Загубишь дар, не вернешь потом, Ян.
— Ерунда, — он припадает на колено, но руку не снимает с плеча. Оттягивает меня вниз. Напряжение растет, и мышцы, кажется, сейчас полопаются. Жар катится по всему телу. Кольцо меняет направление, и пламя ползет назад, ко мне. Хорошая, хитрая ловушка. Кто влезет, уже не вырвется. Хуже липкой паутины.
— Ребятки, что вы тут застряли? — в дверях показывается огромная голова и массивный кулак летит в центр сплетения. Бор. Как же он вовремя!
Взрывная волна не сильная, но нас с Яном откидывает назад. Затылок принимает бетонную стену, и, прежде чем закрыть глаза, вижу, как Зима выползает из-под ступенек. Живой. Но остался ли магом?
Глава 21. Ничего вечного
— Умница, — шепчет на ухо Игорь и облизывает мое ухо.
Хочется закричать, но я прикусываю язык. Железистый вкус льется в глотку. Нужно выдержать. Если сдамся, кто поможет Дарине, кто найдет Лизу? Мне нужна капля силы, но я не знаю где ее взять.
Сцены насилия всплывают в голове, и кажется, что меня больше нет.
Влажные губы бредут по подбородку, а я не могу оттолкнуть урода. Слышу его терпкий, невыносимо-противный запах. Согласилась добровольно на эту пытку.
«Золотая, подумай обо мне. Ты должна это пережить», — говорит в голове голос Марка.
— Я тебя ненавижу… — шепчу, когда Игорь касается губ языком. Мелкий ток пронизывает грудь. Кажется, что сейчас упаду, только крепкие, но колючие и холодные руки поддерживают. Они меня спасают, а меня хочется, чтобы отпустили и дали погибнуть. Воздуха нет. Мыслей нет. И чувств тоже. Только боль. Одна заменяет другую и накладывается пластами. Я понимаю, что из моря горечи выберусь нескоро. Чтобы освободиться, нужно только все забыть.
Белобрысый целует меня, проталкиваясь языком в рот, а я стараюсь отключить ощущения и эмоции. Но они будто загораются, и, вместо того, чтобы не чувствовать, мне только больней.
— Вкусно, и хочется еще, — отстраняясь, говорит Игорь и ведет шершавым пальцем по губам.
За его прикосновением ползет желание рвать кожу. Вырезать по-живому, но убрать с себя эту грязь.
Дарина скулит в стороне, вижу, как мужская рука шарит у нее между ног. Противно до ужаса. Неужели громила решил не останавливать свою экзекуцию, пока я не выполню задание?
— Пусть уберет от нее свои лапы, — почти рычу.
Игорь прищуривается, а затем говорит, но не сводит с меня лисьих глаз:
— Отойди от девчонки, — и продолжает сжигать меня мерзким взглядом. — Вика, что ты брыкаешься? Ведь нравился когда-то. Отчего стала ломаться?
Я опускаю голову, чтобы сдержать гнев, и скриплю зубами.
— Мы можем уйти? — говорю хрипло и смотрю исподлобья. Я знаю, что это только начало мучений. Не отпустит же, урод. Попались мы крепко.
— Да, идите, — неожиданно Игорь отступает, и я припадаю лопатками к стене. Выдох сам срывается с губ и превращается в надорванный стон.
Не чувствуя ног и рук, подхватываю Дарину, и мы буквально выпадаем в коридор. Она тихо плачет и глядит в пустоту, а я сцепляю зубы до боли. Кажется, сейчас они хрустнут, и я сама превращусь в порошок.
Я уже многое пережила, а для подруги это впервые. Знаю, как больно. Шепчу на ухо, чтобы держалась и просто шла дальше. Она бесконечно кивает, и слезы капают мне на руки.
— О, девушки! А вы откуда здесь? — навстречу выходит Аким: русая челка прилипла к высокому лбу и прикрыла правый глаз, острый нос покраснел, и на бледных щеках явные отметины румянца. Ехидно улыбаясь, он заталкивает нас назад в кабинет.
— Я хочу уйти! — взрываюсь и отбиваюсь от его костлявых рук. Дарина забивается возле стене, подальше от ошарашенных Игоря и его корешей.
Хозяин кабинета начинает ехидно смеяться.
— Девушки тут заблудились немного, — мямлит за спиной Игорь.
— Оставь нас и свой хвост подбери, — отвечает Аким. Резко выговаривает каждую букву, словно забивает гвозди в бетон или в черепушку мерзкого блондина.
Когда ублюдки заминаются и переглядываются, Кощей гаркает:
— Во-о-он!
Даже я непроизвольно дергаюсь, хотя уже так переволновалась, что адреналин шурует с утроенной скоростью.
Дарина дрожит и мотает головой, а я шепчу: «Тише, все хорошо…» и сдавливаю ее руку, чтобы знала, что поддержу. Даже если будет слишком тяжело, я готова на самопожертвование. Себя тяжелей защитить, чем другого.
Аким ждет, пока закроется дверь, затем приосанивается и идет к высокому креслу. Развалившись, вольготно закидывает ноги на стол. Замечаю какие идеально чистые у него подошвы, какие блестящие и острые носки черных лакированных туфель. Но меня все равно коробит от его развязности и неаккуратности в одежде, которая больше похожа на растянутые шмотки бомжа. Но больше всего меня колотит от осознания, что разговор не облегчит мне жизнь, а только все запутает. Губы горят от противного поцелуя, сердце ноет от тоски по мужу, который меня мучил осознанно, и я никак не могу разобраться почему.
Я — мотылек в банке. Нет, хуже. Я давно стала беспомощной гусеницей. Мне оторвали крылья и бросили в грязь.
— Отпусти меня, — тихо начинаю и перевожу взгляд на притихшую около стены Дарину. Светлые волосы прикрыли веснушки, а испуганный взгляд ковыряет, будто пронизывает, паркет, слезы ползут по измазанной щеке подруги. Она слишком молода для таких испытаний, а я натравила ее на уродов. Чувство вины — то, что может заставить сделать невероятное. To, на что ты никогда не пошел бы, даже под страхом смерти. Вина расставляет все точки по местам.
— Ты знаешь, что это невозможно, — ухмыляется Аким и чешет острый нос длинным и корявым пальцем.
— Что ты хочешь? — подхожу ближе. Я не боюсь, но он вызывает у меня стойкое отвращение. Такое, что хочется прикрыть губы ладонью или отвернуться. Читаю в его глазах искреннее ехидство.
Кощей прогребает пальцами редкие жирные волосы и, ковыряясь в зубах, смотрит на меня, будто он мой господин. Так и есть: идиотское положение добровольной пленницы — теперь моя судьба. Дарине нет смысла меня обманывать, а что такое возможно, я и так знаю. Поставили блок, и мне никогда отсюда не выбраться. Тем более, я просто человек, без особых способностей. Зачем вообще нужна?