Ночью снова видела Марка, но не позволила к себе прикасаться. Не нужны мне эти переживания, даже во сне не нужны. Знаю, что подсознание играет со мной, подкидывает желаемое, но оно причиняет боль, а мне и так тошно — лишний раз плясать на углях я не хочу.
Игоря мне встретить за эти дни не пришлось, что радовало. Пусть сидит в своей крысиной норке, иначе научусь владеть магией и убью его. И скажу, что случайно.
В свободное от учебы время я танцую. В комнате, на улице, в спортзале. Везде. Это помогает забыться, помогает отрешиться от реальности и загнать себя до чертиков. Но стоит замереть, как Марк снова стоит перед глазами.
Сегодня еще один теплый день осени. На душе тоскливо и гадко, но я пашу ради Лизы и Дарины. Пусть последняя и злится, но ей здесь делать точно нечего.
Как раскрыть или почувствовать свои способности — я не знаю. Не понимаю, когда учитель говорит «настройся на объекте», что он имеет в виду. Как настроится? Ну, смотрю на пень, ну, вижу четко, а дальше что?
Работать и учиться безумно мешает Марк. Мысли заняты им, будто навязчивые мошки решили полакомиться моей душой. Хочется просто вытереть его, и после занятий я иду по коридору прямиком в кабинет Акима.
— Что нужно, Крылова? — он стоит у окна и треплет рукой тонкие волосы. Взволнован чем-то.
— Вытри Марка, прошу тебя. Я не могу так больше.
Он смотрит на меня через плечо и снова отворачивается.
— Нет.
— Тогда не знаю, как учиться, как вникать в теорию… Я все время думаю о нем.
— Я при чем?
— Здесь много магов, пусть кто-нибудь облегчит мне жизнь. Вычисти его из моей головы.
— Нет, Вика, — отрезает он и идет к столу. Я вижу, что он ведет себя иначе, нет так, как в прошлый день — уверенно и высокомерно — скорее, он кажется вымотанным и раздавленным.
— Почему нет? Я же согласилась учиться, согласилась на все ради свободы. Прошу только немного тишины.
— Нет-нет, мне нужны эти твои чувства, эти терзания. Они делают тебя сильней, раскрывают суть, достают из глубины души скрытые резервы. Попробуешь что-то изменить — станет только хуже. Ни один маг в моем доме не сделает этого, потому что знает, как я накажу, — он говорит злобно, от его голоса по спине ползут мурашки.
— Но это мешает мне сосредоточиться! — возмущаюсь. Аким лишь ведет плечом и склоняет голову набок.
— А ты постарайся. Если ты не возьмешь себя в руки, я не стану сдерживать сторожевого пса Игоря и позволю к тебе немного поприставать. Утроим градус напряжения, и ты вынужденно раскроешься, а то прибедняешься.
— Ты — моральный урод, — выцеживаю сквозь зубы.
— Все и так в курсе. Может идти, Крылова. И поторопись с раскрытием, терпение у меня не безразмерное. Ты должна войти в курс, как маг, а не протрепаться до конца на лекциях, как неизвестно кто. Ты подрываешь мой авторитет.
— Ты и правда думаешь, что мне не плевать на твое доброе имя?
— Выйди вон, Крылова, и не зли меня, — шипит Аким, и мне приходится подчиниться. Слишком злые у него глаза, слишком тяжелым становится воздух. Я вылетаю в коридор и бегу на улицу, чтобы успокоиться. Понимаю, что подписала себе тюремное заключение, и никого не волнует, что живу под крышей с насильником, что мучаюсь из-за предательства мужа… Им все равно.
Выбежав под тень высоких сосен, я знаю, что буду делать дальше. Буду бороться, пытаться выжить. Назло всем!
Глава 25. Осколки снов
Вернувшись в комнату, долго не могу уснуть: думаю, что сделать, чтобы поверить в свои силы, но ничего не получается. Я не маг, хоть ты тресни! Никогда не была им и не стану. Нет ни единой зацепки, никаких признаков.
В книге для новичков вычитала, что есть маги, которые чувствуют потенциальных адептов, но они не говорят, когда такой человек раскроется. Это индивидуально. Почему же Аким требует от меня невозможного? Ведь из ста процентов вероятных магов, только тридцать становятся практиками.
Постель кажется холодной, воздух горячим и душным, а мысли и того хуже, словно их перемололи в мясорубке не один раз.
Боюсь засыпать, потому что знаю, что снова увижу Марка. Буду тянуться, пылать и желать остаться во сне навеки. Вот бы уснуть и не проснуться, и пусть в иллюзии мир пресный и ненастоящий, но там хотя бы нет боли.
Темень расступается, и мы оказываемся в моем любимом зале в местном клубе, где три стороны покрыты зеркалами, и наше отражение кажется бесконечным. Как и наша любовь, которую Вольный предал. Любил ли он или, как и остальные, просто пользовался, придерживая около себя ради выгоды?
Он молчит. Ведет по паркету легко, непринужденно и, едва касаясь левой ладонью моей спины и сплетаясь с пальцами правой руки. Смотрит, пронзая душу, и я утопаю в синеве его глаз. Люблю до безумия, но простить не получается. Боль разрушила доверие, смазала счастливые воспоминания, забрала прощение и выгрузила мне на плечи только сожаление и горечь. И приходит самое страшное осознание: я не смогла бы выбрать иной путь, даже если бы дали выбрать, потому что без Марка моя жизнь невозможна.
На мне шелковое платье белого цвета, что, словно крылья мотылька, распахивается при каждом движении: наклоне, повороте… Я дышу музыкой, ловлю в сильных долях дыхание и пульс, в слабых — нашу погибающую любовь. Не плачу, во сне боль отступает, но в глазах стоит расплавленное стекло. Невыносимо так жить! Я должна как-то вытянуть из себя эти чувства, порвать с воображаемым счастьем и понять, что ничего изменить нельзя.
Мы плавно кружимся по залу, рассекая тревожный воздух. Марк закусывает губу и сжимает пальцы крепче, сплетая с моими, и с каждым шагом сокращает между нами расстояние. А мне нужно это, я соглашаюсь. Иду навстречу. Лечу, как в последний раз. С надрывным вздохом, с бешеным биением сердца, томным взглядом из-под ресниц.
Музыка становится ярче, пронзительней. Переливы струн цепляют что-то внутри меня. Они рассыпаются звоном вожделения в животе, и с треском лопаются расставленные стены моей искусственной ненависти к Марку. Я могу только любить его, не иначе. Движения рвутся, настойчивые прикосновения становятся горячей. Сила Марка подталкивает меня все выше и выше. С разбега он подхватывает под грудь и кружит, а затем резко отбрасывает от себя и ловит на лету. Я не могу дышать, не могу сдержать стон. Мы никогда не танцевали с ним так… эротично. Сердце бьется, оглушая, и я лечу снова в его объятия, чтобы упасть и вытянуться вдоль пола и держаться только за сильные пальцы мужа. Повороты все круче, прыжки все выше, и мне кажется, что вся моя жизнь — ее суть — раскрыта в этом танце. Грани крошатся, поцелуи призрачные, скользящие по скулам, щекам и вискам. Пальцы его теплые и невыносимо прекрасные вижу так близко, что хочется больше прикосновений. Еще. И еще. И я горю. Снова. Порхаю в его ладонях, как бабочка, и не могу вырваться, потому что давно попала в этот сачок.
Накал продолжается, и я забываю о горе, что жестоко нас разлучило, забываю о печали, что ломала меня все эти дни. Гляжу в глаза Марка, на его губы и позволяю себя вести. На пике подлетаю вверх, вытягивая носочки и выгибая спину, и падаю в его ласковые и крепкие руки. Еще рывок, еще поворот, и мы замираем в цепких объятиях. Он дышит шумно и целует мое плечо, а я улыбаюсь сквозь слезы, потому что мимолетное счастье крошится на глазах, превращаясь в жестокую реальность.
— Не приходи больше, Марк…
— Гонишь меня?
— Не могу больше выдержать. Не приходи, прошу тебя, не мучай.
Он проводит ладонью по спине, собирая мое напряжение и дрожь.
— Я много чего тебе обещал и не успел сделать, позволь хоть так…
— Мне ничего не нужно. Единственное на что хватает сил — желание забыть тебя, вырвать из сердца… и начать жить с чистого листа.
Мне кажется, что он растворяется: исчезает, выполнив мою просьбу, и я боюсь шевельнуться и увидеть перед собой пустоту. Поднимаю голову и вижу ясный пронзительный взгляд.
— Расскажи мне, где ты? — шепчет он одними губами, а в глазах разливается печаль.
— Я… — хочу сказать, но понимаю, как это нелепо. Сама хотела уйти, сама хотела избавиться от него, потому даже во сне не хочу тешить себя надеждами. — Не нужно меня искать, Марк. Скажи, что не будешь этого делать. Отпусти меня…
— А ты… Почему ты не отпустишь меня? — он говорит тихо, почти неслышно и склоняется к губам. Долго согревает теплом дыхания и, когда я чувствую прикосновение языка, зал разрывает на мелкие зеркальные сегменты, и мы проваливаемся в небытие.
Глава 26. Помоги мне
Подскакиваю в постели с криком и отмахиваюсь от падающего на меня потолка. На ресницах дрожат слезы, на губах горит поцелуй. Не сбывшийся. Не отпустит меня Марк, не уйдет во мрак: нужно только выскоблить из сердца по-живому. И хоть боль притупилась со временем, не рвет душу острыми когтями, она стала глубже, пронзительней. Почти как мигрень, от которой нет спасения — стоит только переждать спазм.
Встаю. Я должна идти дальше. Пробиваясь сквозь колючки горя, что сдавливают грудь и сутулят плечи, выхожу из комнаты и иду в класс к тренеру. Я смогу преодолеть себя и распечатаю свои силы. Ради будущего, что по сути бессмысленно без мужа. Заставляю себя думать, что смогу жить хоть как-то. Иначе нет смысла шевелиться.
В коридоре тихо и безлюдно. Слышу издали гомон учеников Акима, что собрались в большом зале на общую лекцию. Что у них сейчас по расписанию, я не знаю, мне было велено практиковаться, и я даже рада — меньше лиц, меньше соблазна на ком-то сорваться. Да и Игорь еще в особняке, а у меня встречаться с ним совсем нет желания. Злость притихшим зверем сидит в моей груди и точит зубы для мести: наступит время, выпадет возможность, и я его накажу. Всех накажу. И Марка? И его тоже.
Александрович, все что я смогла запомнить, потирает пузико и кивает на кресло. Как же его зовут? Имя никак не закрепится в памяти, а спросить стыдно. Краснея, подхожу ближе. Мне жаль, что я срывалась и грубила в первые дни, сейчас понимаю, как глупо выглядела. А добряк милостиво прощал мне и показывал упражнения снова и снова: от перекатывания горошины по столу до переодевания по щелчку пальца. Уникальная способность, но… Только я ничего не смогла повторить, потому что неуч и тугодум. Хороший он мужик, хоть я и не люблю лысоватых и тучных, но все равно приятный.