Собираю в кулак все силы, но не могу даже толком дернуться. Это жестокий плен, хуже и не придумаешь.
— Дарина, умоляю! Не надо…
— Надо Вика, надо, — мне кажется, что в ее голосе проявляются стервозные нотки. Да что я удивляюсь? Здесь все — обманщики и предатели. Все, до единого!
Последнее, что могу сделать — это стиснуть губы так, чтобы не позволить ко мне прикоснуться. Представить, что они сшиты грубыми нитками. И у меня получается. Резкая боль смыкает рот, и Игорь злобно щурится, когда язык бессмысленно толкается в мои губы. Я прикрываю глаза, чтобы не видеть его лицо и не ослабеть раньше времени. Как себя разбудить? Как нащупать дар? Я не понимаю!
— Глаза! Открой сейчас же! — говорит знакомую фразу Игорь, и ноги не удерживают меня: съезжаю, упираясь спиной во что-то шершавое и колючее. Приподнимаю тяжело веки и гляжу в мутную даль. Это просто конец. Я не могу с ними бороться.
Она стоит неподалеку. Темноволосая и светлоликая. Та, что не предала бы. Та, что вытаскивала из передряг и помогала, даже когда я не просила. Лиза.
— Хочешь ей помочь? — говорит с издевкой Дарина.
Киваю. На другое не остается сил. Игорь хмыкает, но ждет в опасной близости возле моего лица. Игра еще не закончилась. Я, похоже, их мышка сегодня.
— Целуй! Сама целуй! — просит Дарина, будто не заставляет меня переступить через себя, а танец на бис выпрашивает.
— Я не могу…
И остается только мерзкий запах, что бродит по губам, прищуренный взгляд насильника и голос Дарины. Той, что не успела стать близким человеком.
Кто я теперь? Ни прошлого, ни настоящего. Будущее? Не смешите.
— Она останется овощем навсегда, Викуля, — «подруга» показывает на Лизу, и я понимаю, что выхода нет. Зимовская похожа на высушенную треску. Глаза выпучились на худом лице, волосы облепили белое, как гипс, кожу, худые руки заломлены как-то дико и ненатурально, пальцы растопырены и бродят по впалой щеке.
— Что с ней?
— Почищена.
— Я не понимаю.
— Не маг и не человек. Пустышка.
Опускаю голову и выжимаю сквозь зубы несколько ругательств. Игорь смеется в кулак.
— Дарин, это не то, — делает шаг ко мне, а я рву путы, но они жгут кожу и не отпускают. Тогда Игорь строже говорит: — Крепче держи, Дарин!
Я знаю, что взорвусь, если он прикоснется. Мечусь взглядом в поисках помощи, мычу, чтобы не пустить назойливый язык в рот, и дергаюсь, не обращая внимания на жуткую боль в теле.
Мне кажется, что наступает час икс, и я загораюсь.
По коже бежит, разрывая плоть, полоса резкой боли. Кричу, как раненный ястреб, а Игорь отступает.
Путы падают, но легче не становится. Черное пламя пляшет на кончиках пальцев и жжется, будто я запустила руки в заросли крапивы.
— Достаточно на сегодня. Спасибо, ребята! — слышу знакомый скрипучий голос в стороне. Его обладатель чешет острый нос кривыми пальцами и кивает уходящим Дарине и Игорю.
— Ты-ыы? — вою от злости. Готова порвать Акима на куски за то, что издевается.
— Зато ты начала прогрессировать, а то застряла на одном месте — хнычешь, как ребенок. Стань сильным магом, Виктория, и сама сможешь противостоять всем обидчикам.
— И тебе тоже?
— Это как повезет, — ухмыляется Кощей.
Он машет рукой, когда видит, что я направляю черное пламя в его грудь. Улыбается на одну сторону, будто смотрит на ребенка, что научился ходить. Опускаю бесполезные руки: для мага его уровня я все равно букашка.
— Я сломаю твою иголочку! Найду и сломаю! — бросаю вслед, когда Аким почти скрывается из виду.
— Сначала найди ее.
Глава 33. Систему не прогнуть
Марк
Когда вечерняя мгла выпускает толстые щупальца на гудящие суматохой улицы, мы выскальзываем на трассу и мчимся до знакомого поселка. На этот раз Ян берет «кита»: так Вика называла его авто. Воспоминания мучают меня, но я фокусируюсь на поездке. Мы должны что-то сделать. Должны сдвинуться с замороженной точки. Я, будто бабочка, которую посадили на иглу и ждут пока она скончается от конвульсий.
— Баба не любит много говорить, — озвучивает правила поведения братец и отворачивается в окно. Мы с Яном переглядываемся. Лишь бы помогла, а так — может вообще жестами общаться. Мы все равно, скорее всего, прочитаем, о чем она думает. Правда, мне немного тяжелее, минут пять понадобится задержка, но есть же Зима.
Когда проезжаем знакомый до боли дом, у меня внутри все сжимается, превращая душу в крошечную точку. Кто-то заменил обгоревшие окна, выложил плитку, а на крыше, как стая воробышков, возятся рабочие. После пожара я просто продал его за бесценок и забыл, а сейчас пришлось вот встретиться. Наверное, правильно, что дом смог пойти дальше, а я все еще где-то там. В прошлом.
Во рту становится солоно.
— Марк! Прекращай, — говорит Ян и смотрит в зеркало.
Я понимаю, что прокусил от волнения губу. Ну, и пусть. Как вспомню, сколько причинил Вике боли в этом доме, лучше бы я тогда не проснулся. В карих глазах друга читаю сочувствие, но меня от него перекашивает. Не виню, но обвиняю за все, что случилось в эти последние дни.
— Знаю, что виноват. Хватит повторять, — гундит Ян.
— Не лезь мне в голову!
— Оно само, — крупные пальцы друга вздрагивают на руле, он заворачивает машину к соседнему двору и притормаживает у обочины.
Плети дикого винограда свисают на дорожку. Густые листья, раскрашенные ярко- алым, словно охраняют покой хозяев. Пахнет ванилью и арбузами, издали слышно, как жужжит комбайн, а в саду надрывается неведомая мне птица.
— Тут точно кто-то живет? — цыкает Зима и хлопает дверью. — Захолустье какое-то.
— Должна, — мямлит Антон и кладет пальцы на виски. Долго стоит, прикрыв глаза, а потом дергается и зовет нас за собой: — Она тут, — брат замирает у неприметной калитки, — и ждет.
Артем отпирает засов, отворачивает заросли винограда и пропускает Яна, а затем меня.
— Вика почти перешла, Марк. Боюсь, мы опоздали… — он бледнеет и припадает плечом на забор. Я перехватываю брата под руку и матерюсь.
— Ян! Тащи его!
Пока мы добираемся по узкой дорожке к дому, дверь с визгом приоткрывается, и на порог выплывает бабушка божий одуванчик.
Сначала она хватает Артема за руку, вкладывает ему сухое соцветие ноготка, а затем поворачивается ко мне:
— Только с ним говорить буду, — голос у нее загробный и почти мужской. Меня аж страх пробирает.
— Мы в беседке подождем, — соображает Зима и утаскивает брата, а тот еле переставляет ноги.
Бабулька, как на пружине, поворачивается и показывает наклоном головы, куда мне идти. Ноги не слушаются, но приходится сдвинуться с места.
В маленькой комнате пахнет сухой ромашкой и старостью. Стол застелен белоснежной скатертью.
— Садись. Марк.
Я сам маг, но удивляюсь. Мало кто может считать имя незнакомого человека. Хотя. Она могла помнить меня с прошлого раза. Я пересматривал память Вики, когда эта старушка сказала, что меня уже не спасти. Это ведь она была. Немая — не немая.
— Черный суггестор скоро придет, он всех непременно найдет, — шипит бабка и устало садится напротив меня. Выцветшим взглядом показывает на стул, безмолвно приказывая тоже опустить свою пятую точку. Я и рад: ноги совсем отказываются работать.
Магии крохи набрались: чувствую, как покалывает пальцы от напряжения, но использовать я ее не посмею. Сильна бабка. Внестепенник, не меньше. Он нее идет такой накал, что меня чуть ли не сносит на пол и не крошит на куски.
— Много в тебе раскаяния, милок, — она подвигает ко мне чашку с горячей желтой жидкостью, точно не чай.
Хочу отказать, даже рот открываю.
— Это снимет немного боль, — добавляет она и толкает чашку сухими вытянутыми пальцами.
Пью. Неприятный напиток проливается в глотку. Откашливаюсь в кулак и смахиваю выступившие слезы: до того горечь разрывает трахею.
— Горько? А ей, думаешь, сладко было? — бабка кладет ладони на стол и немного наклоняется. Какие густые у нее брови и крупные веснушки. В молодости красоткой была.
— Как мне искупить вину? Что сделать? — тушуюсь от ее сверлящего взгляда. А спрятаться некуда: она будто заставляет смотреть. Меня пробивает магическим током, и силы наливаются сполна.
— Сам поймешь со временем. Сейчас возвращайтесь домой и ждите новостей.
— Но как же Вика?
— Не сломается. Крылья у нее крепкие и надежные. Зря волнуешься. Ты главное, глупостей не натвори, дай ей время.
— Я… — запинаюсь. Хочется говорить какой-то бред. Веду ладонями ото лба вниз, стараясь избавиться от желания высказаться, но слова сами прорываются: — Я люблю ее больше жизни. Скажите, где прыгнуть — прыгну, только бы Вику спасти.
— И прыгнешь, если придется.
— Боюсь, вычеркнет она меня, как только магом станет, — опускаю голову, ставлю локти на стол и сцепляю замок из пальцев на затылке. Тяну волосы, чтобы было больно.
— Вычеркнет — заново записать можно, а вот если ты сам отвернешься и предашь — другое дело. Ты о себе побеспокойся, задумайся, чего хочется больше всего. Может, и ответ найдется.
— Не понимаю, — приподнимаю взгляд, но почти не вижу старушку. Только кудри золотисто-белые дрожат, когда она качает головой.
— Рано еще. Созреешь, поймешь.
Дверь распахивается, забегает Ян.
— Артему хуже стало. Помогите ему!
Глава 34. Защищайся
Вика
Чтобы успокоить себя, мне приходится рвануть к озеру и окунуть ноги в ледяную воду. Умываюсь и гляжу в отражение. С волос вода затекает за шиворот, но я почти не чувствую холода: горю, плавлюсь и хочу кричать. Я разучилась прощать, не умею отпускать обиды и боль. Она вместо того, чтобы притупляться, будто возрастает.
— Ненавижу… — говорю куда-то и взбиваю ладонями воду. Брызги застилают глаза и на миг ослепляют. Кто-то кладет руку на плечо и сильно сжимает. Хочу отстраниться, но сильные пальцы не отпускают.
— Вика, не нужно прятать голову в песок от своей боли. Прими ее, — учитель заглядывает в лицо и мягко улыбается. Он невысокий, будь я на каблуках, оказалась бы выше. Но харизма и сила у него очень мощная, меня бросает в жар от пронзительного взгляда.