Дарина смотрит на свои пальцы и снова теребит браслет. Перебирает бусинки по- одному. Щелк, щелк, щелк…
— Дар можно использовать по-разному.
— Но я же темная.
— Не только, — она поднимает глаза и смотрит на меня, будто паяльником выжигает.
— Это разделение условное. Все эти глупости придумали люди, не природа. Я вот, вроде как, была светлой, стала темной. И что? Я теперь должна душить людей и рушить города? Нет.
— Тогда почему запретили Маттеров?
— Большая часть материалистов — это сильные одаренные люди и опасные маги. Большинство склонны к всевластию, жажде наживы, несломленной гордости и необузданной ярости. Я подозреваю, что это как с деньгами: кого-то они портят, а кому-то открывают горизонты для добрых дел.
— To есть инмаги — это пострадавшие?
Дарина встает и пересекает комнату широкими шагами, машет руками, словно гонит прочь от себя усталость или страх.
— Я считаю, что да. Держи, — замирает напротив и снова протягивает браслет. — Но сейчас не одевай, только если будет совсем плохо. Он заблокирует сны, Марк перестанет приходить. И ты обещала с ним объясниться.
Я сглатываю и перехватываю связку бусин. Под пальцами они холодные и гладкие, а мне горячо и горько. Избавление от мук? Хочу ли я больше его не видеть? Хотелось бы не помнить совсем, не помнить даже, что хотела забыть. Вообще вычистить! А так… Смотрю на браслет и слушаю, как звенят-переговариваются между собой сегменты. А так — я буду бесконечно желать его видеть, ждать ночи, терпеть боль днем и мечтать, что все когда-то будет, как раньше. Потому что люблю.
Я решила дать мужу шанс и я сделаю это. Прячу в кулаке украшение и шепчу:
— Спасибо, но, может, и не пригодится.
Дарина понимающе кивает. В ее темных глазах золотится вечер.
— Хотела спросить, — ослаблено говорит она. — Ты вспомнила хоть что-то?
Прислушиваюсь к себе: после взрыва в квартире Зимовских, все такая же пустота в голове.
— Значит, раскрытие еще не до конца прошло, — отвечает за меня девушка и поджимает крупные губы. — Может, всю ночь мучить. Я схожу за водой и принесу тебе поесть. Могу почитать, если захочешь.
Она направляется к выходу, а я ее окликаю:
— Дарина, скажи… Лизе можно помочь? Почему она так плохо выглядит?
— Я думаю, что Аким поглотил ее волю. Будем верить, что на время. И да… — она придерживает ладонь на груди, будто плохо себя чувствует. — Артем в плохом состоянии. Если мы Лизу не выручим, он погибнет.
— Что?! — я подаюсь вперед, но голову внезапно простреливает огненной вспышкой. Стискивая виски пальцами, корчусь от боли и кричу. Кусочки памяти влетают стремительно и выкручивают мышцы. Меня словно придавливает камазом. От неистовой трясучки слетаю с кровати.
— Тише… — Дарина гладит по голове и помогает снова лечь. — Я буду рядом всю ночь, только не позволяй тьме в душу лезть.
Киваю, хотя с трудом понимаю, о чем она говорит.
— Я очень быстро, — снова говорит Дарина. Ее голос звучит тревожно, а в глазах метает черная вьюга. — Нужно воды принести, чтобы ты много пила.
Прикрываю глаза, показывая, что соглашаюсь. Сухо во рту, как в пустыне. Дыхание дерет по горлу, будто наждаком кто-то водит. Лежу бревном, а мысли путаются, крошатся, заставляют подхватывать губами еще воздуха. Но его все равно мало. До того мало, что я хриплю, как старуха.
Артем в связке с Лизой. Я должна им помочь, должна. Но я не знаю, как. Тошно, что не могу подняться и сейчас пойти, мир перевернуть ради них, свою жизнь предложить за их судьбы. Я бы все сделала ради друзей, но выжата до предела.
Глава 37. Взялся — придётся делать
Из офиса едем молча.
Шеф сиял от радости, будто диодная лампочка, когда давал нам список адресов. А меня трясло от его самоуверенности: он заранее знал, что я сломаюсь и соглашусь на условие. До сих пор не покидает чувство, что Верхний много не договаривает.
Так серьезно оберегали Викторию и так легко променяли ее жизнь на пятьдесят адептов. Я наверное, последний дурень, но коварные замыслы не смог раскусить. Возможно, шеф знает, что Крыловой ничего не угрожает, и просто пользуется моей слабостью. Разве не видно, как я люблю Викторию? Готов звезды пересчитать ради нее, дух испустить. Моя сила и слабость в одном флаконе. Значит, можно вертеть мной, как вздумается. Пестов, змеиная морда, понимает это лучше всех.
Нужные адреса запечатаны в глубинной памяти, но мне кажется, что я зажимаю в пальцах бумажку, как в школе. Зубрю наизусть, только не знаю зачем. Всегда так: на экзамене голова забита ерундой, а выпадает только один билет. Который ты не помнишь или не учил.
— Что-то мне попахивает подставой, Воля, — друг ведет машину спокойно и даже перестает дергать плечом, я думал оторвет его к такой-то матери, пока в офис добрались. Ян запускает широкую пятерню в длинную часть волос и перекидывает ее из стороны в сторону.
— А если она ближе к Вике, чем мы думаем? — говорю пространно и считаю деревья за окном. — Не может она быть врагом, как-то не верится. Неужели снова предатель среди своих?
— Кто? Злота?
Поджимаю губы вместо ответа, в кулаках хрускают косточки.
— Да у этой сучки свои счеты с Пестовым, — выдает Ян. Ядовито и зло. — Они же давно враждуют. Никто не знает из-за чего она ушла от Мнемонов. Я ведь ее недолюбливаю не просто так…
Свожу брови. И почему я ничего не знаю об этом?
— С удовольствием выслушаю, — слежу за реакцией Яна. Он отворачивается в окно, но успеваю заметить, как закусывает губу. Легкое движение бороды вверх, и брови сходятся в центре высокого лба. Кто-то, может, и не обратит внимания, но не я. Но почему Ян никогда не говорил об этом, не рассказывал, что за драная кошка между ними пробежала. И еще, почему именно сейчас Зима вспомнил?
— Она готовила артефакт для важной персоны. Лучевик. Знаешь, что это?
— Знаю, — складываю руки на груди, начинаю вспоминать те события — замес был серьезным, много людей пострадало из-за ошибки в расчетах. Мне теперь интересно, с какой же стороны расскажет об этом Зимовский. Он ведь тогда уже ушел к Реньюерам, и мы почти не общались после многолетней дружбы. Тогда всем было тяжело: синдикаты трещали по швам, зачищали налево и направо каждого, кто только подозревался в связи с мамашей.
Историю с лучевиком я помню хорошо, сам еле выбрался, только мало кто знал о моем вмешательстве. Яна я тогда не видел и до сегодня не знал, что он связан с этим.
— Думаешь, откуда я знаю? И почему ты не в курсе? — гад! Рычу и отворачиваюсь — снова читает меня. Я уязвим сейчас, совсем нет сил блокироваться. А Зима продолжает говорить: — Годы тихой войны между синдикатами, отказ от сотрудничества, перераспределение новичков и прочее… Я вообще не должен был вмешиваться, в последний момент меня Злота и втянула.
Киваю и туже затягиваю руки на груди. Что еще скажет? Стараюсь не думать, чтобы не позволять ему выкручиваться, подстраиваться под мои мысли. Правды хочется, в конце концов.
— Твоя прелестница-подружка Стефа подставила меня, как мальца. Выжала из заказчика все, что ей нужно, подкинула ложную мотивацию, а я отчитался перед шефом и чуть не слетел с поста ведущего мага памяти. Все лишь из-за выходки девки, сучки в юбке.
— При чем здесь лучевик?
— Так вот, лучевик же вытаскивает точечную память, но блокирует волю, подавляет характер. Злота, когда создавала артефакт, вложила это. Но ты и так знаешь. что случилось потом, что я распинаюсь? Я память вытащил, но важная персона стала овощем. Да, временно, но кто тогда разбирался?
— И?
— Что «и»? Злота всячески пыталась меня уничтожить, доводила до грани. Пестов чуть не казнил меня.
— Ты об очистке? Тебя же подозревали в использовании материальной магии.
Ян прыскает и бьет по рулю.
— Полный бред! Вранье! — поворачивается, и в прищуре черных глаз я вижу откровение. — Так ты все это время думал, что я игрался с материей? Во даешь! Зря ты Злоту слушаешь!
— А кого мне слушать. Тебя? Ты сдал темным мою жену! — огрызаюсь неосознанно.
По щекам ползет горячее прикосновение гнева. Ян замолкает. Лишнее слово, и я его вырублю. Сколько можно прикрываться правильностью и честностью? Каждый допускает ошибки, но нужно найти в себе силы признать это, а не прятаться за поступками других. Обелять свои поступки, показывая провалы других в более темном цвете.
Пока Зима грызет губы и таращиться вперед, делая вид, что следит за дорогой, я опускаются голову и сцепляю пальцы на затылке. Не хочу трогать детей, но вынужден. И сейчас ворошу прошлое, чтобы зацепиться за что-то. Чтобы перевести мысли в другое русло. Ковыряю друга, хотя уверен, что Ян сделал это под влиянием.
— Да сколько можно, Марк? — наконец, выжимает Зима сквозь зубы, но смотрит вперед, будто ему больно сталкиваться с моими глазами. — Совесть есть? Или ты думаешь, Вика мне не дорога?
— Вот это и странно. Да и насколько дорога, если ты вернул ей самое страшное? Ты хоть осознавал, что делал? Или…
— Хватит, Марк! Я не знаю и ничего не помню. Будто озарение, что суггестор поможет, а единственная ниточка к нему — Вика.
Цикаю и хлопаю рукой по приборной панели, Ян вздрагивает.
— И правда. Довольно, — выпрямляю спину, откидываюсь назад и прикрываю глаза.
— Извини, Зима, я не хотел. Давай оставим это в прошлом, никто не виноват. Точка.
Хоть бы с братом все наладилось. Мы не сильно были близки после Северного. Я простил его выходку, но общаться как-то не находилось времени, хотя Вика часто к нему просилась, даже сама ездила. Ревновал ли я? К брату нет, а вот к Яну что-то пробивалось: терпко-приторное. Хотя я гнал прочь любую мысль.
— Совсем дурак? — шепчет Ян и снимает с лица невидимую маску, дергает бороду.
— Еще раз почитаешь мои мысли, я тебе врежу, — говорю серьезно.
— Да ты сейчас сплошной поток несвязных бредней.
— Ну, извини, какой есть, — снова прикрываю глаза. Так хорошо в своей темноте. Но у меня накопились вопросы, и один из них я озвучу: — Что произошло между вами с Лизой? Я не влазил в ее память, в отличие от твоих прогулок в голову моей жены, но в глазах сестры видел обиду. Что случилось четыре года назад?