вать не хотелось, пусть лучше этим займутся ретивые аналитики Лапицкого. Что-то другое смутно беспокоило меня: что-то, что я уже когда-то слышала и выбросила в чулан задней стенки черепа за ненадобностью. А спустя несколько минут я уже знала причину беспокойства: название препарата – альфафэтапротеин. Я слышала его, только вот где и когда? Оно было упомянуто вскользь и совсем не связано со мной.
Мои размышления прервал телефонный звонок. Я поморщилась: от этих звонков невозможно отделаться, другая сторона успеха и популярности, ничего не поделаешь. Но будить Леща не понадобилось, он и сам чутко отреагировал на звонок. Взяв трубку, он притянул меня к себе и поцеловал в затылок.
– Доброе утро, ты чертовски хороша, – прошептал он мне и тут же рявкнул в мембрану:
– Нет, Костяпыч, это не тебе, и не надейся. Ну, что еще произошло?..
Я старалась не прислушиваться к разговору, но из отрывистых реплик поняла, что случилось что-то непредвиденное, что-то требующее немедленного отъезда Леща из Москвы. Птичка решила упорхнуть, ехидно подумала я, вернее, рыбка решила уплыть, чиркнуть скользкими мужественными плавниками по илистому дну…
Так оно и оказалось: его собкор по Средней Азии влип в неприятную историю с наркотиками и сейчас куковал в каком-то глинобитном СИЗО на окраине узбекского городишки Шахрисабза. Лещ сообщил мне об этом с плохо скрываемой яростью: «Ах ты, сукин сын, ах ты, гад ползучий, надрать бы тебе узкую восточную задницу за такие дела… А ведь я его из дерьма вытащил, мальчишку, когда он подыхал в Оше в конце восьмидесятых и интеллигентные лощеные киргизы собирались приспособить его язык под «колумбийский галстук». Теперь разбирайся со всей этой падалью…»
– Ты ведь можешь не лететь туда, – участливо сказала я, моля всех падших ангелов сразу, чтобы Лещ убрался из Москвы. Что делать с ним и с его внезапно вспыхнувшей ко мне страстью сейчас, когда я добилась своего, я не знала.
– Нет, – Лещ снова притянул мою голову, – я обязан лететь. Это мой человек, а за своих людей, будь они уроды, последние скоты или наркодилеры в потертых кожаных куртках, я глотку перегрызу.
– Ну что ж, милый (сведенные к переносице брови выражают сдержанное неудовольствие), если нужно ехать (опущенные уголки губ выражают сдержанную печаль), тогда, конечно, поезжай, (опущенные ресницы выражают уже ничем не сдерживаемое чувство)… Я только помогу тебе собраться.
Он сделал еще несколько звонков, ловко бросив на кнопки трубки еще не вымытые с ночи пальцы, деловито поинтересовался о рейсе, о машине в аэропорт. Он снова стал прежним, уверенным в себе владельцем крупной телекомпании. Телекомпании, странно напоминающей мафиозный клан, где посвященные целуют руку крестному отцу.
– Постараюсь вернуться завтра, – сказал Лещ на прощание. – На большее, боюсь, меня не хватит.
– Не хватит? – переспросила я, хотя уже знала, что он имеет в виду.
– Хочу тебя видеть. И заранее скучаю. Я оставлю тебе свой сотовый.
– Зачем?
– Хочу, чтобы ты всегда была рядом, если мне придет в голову с тобой связаться. А мне обязательно придет это в голову.
Перед самым выходом он бросил тоскливый взгляд на пустые миски Старика, а потом решительно сгреб их и прихватил с собой. Выбросит на помойку, не иначе. Ничего не поделаешь, я ошиблась: если с физической болью он как-то научился справляться, то душевная вызывает в нем такое чувство отторжения, что он никогда не будет мириться с ней, вычеркнет из списка дел на сегодня, только и всего. Теперь этот человек был мне ясен до конца. И как только за Лещом захлопнулась дверь, я сразу же выкинула его из головы.
Альфафэтапротеин – вот что меня волновало по-настоящему. Это по-дурацки длинное название гвоздем засело в моем мозгу и ни на секунду не отпускало. Я где-то слышала его, я уловила это химическое сочетание букв у самой кромки сознания… Может быть, еще в клинике?.. Последние два месяца я и думать забыла о ней, новая жизнь так увлекла меня, что пребывание там, полная беспомощность, стираный халат и амнезия казались постыдной тайной. Чтобы хоть как-то избавиться от всех этих навязчивых мыслей, я сняла трубку и набрала номер Лапицкого. Это был один из телефонов, который он дал мне в последнюю нашу встречу на Тверской. Только бы он оказался на месте, не объяснять же все его мальчикам…
Мне повезло. Лапицкий сам снял трубку.
– У меня для тебя новости, – с ходу начала я.
– У меня тоже, – не остался в долгу капитан.
– Это касается нашего друга, – уточнила я. – А у тебя?
– Ты умница, – Костик нашел нужным похвалить меня вот так, с ходу. Значит, моя подача в дальний угол поля удалась. – Ты просто умница.
– Это и есть твои новости? – Мне неожиданно стало весело.
– Почти. У нашего друга есть подруга. А у подруги есть хвост. И этот хвост мы сейчас собираемся прищемить.
– Оперативно! – Я даже присвистнула. – Нужно встретиться.
– Откуда ты говоришь? – наконец-то догадался спросить Костик.
– Из дому.
– Из дому? – Он озадачился.
– Только не вздумай сказать, что мой дом тюрьма.
– Именно это и собирался. – Он помолчал, а потом спросил осторожно:
– А где надзиратель?
– Отбыл по делам.
– И оставил козлицу в огороде? Отчаянный мужик.
– Лиса в курятнике меня устраивает больше…
– Встречаемся через полтора часа у меня. Только будь осторожна, за тобой приглядывает один тип из близкого окружения нашего приятеля. Пасет не очень профессионально, зато вдохновенно.
– А-а, – я улыбнулась в трубку, видел бы сейчас Лещ мое самодовольное лицо. – Это Андрей. Что-то вроде карманного телохранителя. Любопытный мужичок, бывший спецназовец, прими к сведению. Да и еще «верный Руслан» по совместительству. Кажется, привязался ко мне как собака.
– Скорее пристал как банный лист к заднице… Чувствую, что у нашей девочки есть одна маленькая штучка, заставляющая серьезных мужчин делать серьезные глупости. Ну-ка, скажи, что у тебя за штучка?..
– Тебе скажу по секрету, друг мой. Сия штучка называется скребок: вычесываю им шерстку, вытаскиваю репейники и насекомых. Вот они и благодарны…
Интересно, как оценил бы со стороны наш необязательный треп уехавший Лещ?
…Я снова сидела на маленькой кухне Лапицкого, на той же пластиковой табуретке, и даже с той стороны стола, с которой в феврале пыталась выстрелить в него. Сейчас ситуация кардинально поменялась: за немытыми окнами логова капитана уютно расположился московский май, а мы уже знали, что нам ждать друг от друга.
Лицо капитана сияло, а может быть, это было только слабое, прихотливое отражение моего собственного сияющего лица?
– Ну, что ты там нарыла, Мария Медичи? – весело спросил капитан.
– Кое-что, что должно вас порадовать, герр капитан. Вы оказались правы, никто не может поручиться за свою безупречную репутацию. А тем более за нее не может поручиться господин Меньших.
– Неужели она так сильно пострадала, с тех пор как ты поселилась в его апартаментах?
– Она пострадала еще раньше. В Свазиленде. Свазиленд, кажется, фигурировал в вашем досье…
– Что-то припоминаю. Действительно, фигурировал. Вместе с еще полусотней стран и населенных пунктов, включая Тринидад и Тобаго и город Харцызск Донецкой области.
– Лещ кое-что привез оттуда. Кое-что, что позволит тебе взять его за скользкие жабры. Он серьезно болен. Капитан хмыкнул.
– Если это правда, то ты заставишь меня усомниться в профпригодности моих людей. Они изучили этого типа вдоль и поперек. Никакого намека на нездоровье, за три последних года только недельная ангина и растяжение связок на внутреннем чемпионате компании по волейболу.
– Ты смотри, а я даже не знала, что он увлекается таким демократичным видом спорта. А как же гольф и виндсерфинг?
– Это тоже имеет место быть… Ну и чем же болен наш влиятельный друг?
– СПИД, – коротко сказала я.
– Что? – Он лениво не поверил мне и на некоторое время затих. – Какой такой СПИД? Что-то ты заговариваешься, душа моя. Признайся, сама это придумала?
– Нет. Он рассказал мне об этом.
– Сам?
– Представь себе.
– Ты, я смотрю, очень специфически действуешь на людей. Притягиваешь их пороки как магнит. Только это как-то выглядит.., уж больно опереточно. Неужели ты думаешь, что такую вещь, как СПИД, такому человеку, как Михаил Меньших, удалось бы скрыть от бдительного ока широкой общественности?
– Было, по крайней мере, два места, ущучить в которых Леща было практически невозможно: Свазиленд и Югославия. Свазиленд – начало истории, а Югославия – ее трагическая кульминация. Его протестировали и поставили диагноз именно в Югославии, в каком-то полевом госпитале возле Вуковара. Его приятель юг, кажется, его звали Марко. При том, что тогда творилось, отследить проблемы Леша было практически невозможно, так что твои птенчики не виноваты.
– Ну хорошо. Допустим. Но по приезде домой он должен был как-то поддерживать себя, он должен был засветиться в каком-нибудь специализированном центре, ведь это же не геморрой, в конце концов…
– В том-то все и дело. Его секретарша вывела его на людей, которые занимаются проблемой СПИДа, как бы это поточнее выразиться… В частном порядке, что ли.
– Кружок юных любителей Авиценны?
– Что-то вроде того. Одним словом, уже существует препарат… – название «альфафэтапротеин» чуть не сорвалось с моего языка, но, по зрелом размышлении, я решила оставить его при себе. – Уже существует препарат, который позволяет решить проблему СПИДа в принципе.
– Какое облегчение! Жаль, Фредди Меркьюри не дожил, – не удержался капитан. – А современная медицина в курсе? И не те ли это ампулки, которые ты передала нам на анализ?
– Именно те. И знаешь, сколько стоит одна такая ампула?
– В долларах по курсу?
– В долларах это будет порядка тридцати тысяч. Доставай калькулятор и высчитывай. Почти сто тысяч в неделю, почти четыреста в месяц. Курс лечения три года. Как тебе такая арифметика?