Как выяснили близняшки, ближайший бар с танцплощадкой находился неподалеку от академии и назывался «Дирижабль». В памяти Татьяны тут же всплыло огромное мозаичное панно, изображающее дирижабль, на стене в баре, где работал Вадим. Это ее насторожило, хоть она и не запомнила название. Вероятность попадания в точку казалась высокой, поэтому она молилась, чтобы Вадим хотя бы сегодня не работал.
– Ты чего такая напряженная? – спросила Муравьева.
– Да нет, ничего, – нелепо ответила Татьяна, отвернувшись.
– В этом баре твой парень работает?
Муравьева спросила негромко, но остальные это услышали.
– Ага, вот в чем дело! – воскликнула Даша и приобняла Татьяну за плечи. – Значит, идем к твоему поклоннику с подсолнухами!
Даша с близняшками посмеялись. Глаза подруги при этом загорелись нехорошим, даже дьявольским огоньком. Татьяне стало нехорошо.
– Я не знаю, где он работает, – устало ответила она. – Может, и не там.
– Ты нас не обманешь, Буравина.
Даша погрозила ей пальчиком.
Татьяна набрала в грудь побольше воздуха и выдохнула через секунду. Она досадовала, что Муравьева это спросила, досадовала, что выдала себя сама, но делать было нечего. Девчонки теперь загорелись идеей пойти именно в этот бар. Им все это было потехи ради, а Татьяна с этим ничего не могла поделать. Просто взять и уйти она тоже не могла себе позволить. Оставалось только надеяться, что у Вадима сегодня выходной.
Близняшки с трудом вдвоем открыли входную дверь. Уши сразу же оглушила громкая музыка. Столы все были заняты большими и маленькими компаниями. Однако у барной стойки оказалось достаточно места для пятерых. Девушки, все как на подбор изящные, грациозные, в ярком вечернем макияже, оставшемся после спектакля, стройным рядом прошли к стойке, привлекая к себе всевозможные взгляды посетителей. Татьяна перед самой барной стойкой закрыла глаза, чтобы отдалить ужасный момент и в последний раз обратилась к небесам с просьбой, чтобы у Вадима сегодня был выходной. Но вселенная не услышала ее и в этот раз.
Как только они подошли к бару и уселись на стулья, Вадим вынырнул из-под барной стойки и чуть ли не уткнулся лицом в Татьяну. Он сам опешил от такой внезапной встречи так же, как Татьяна, когда пришла сюда в первый раз. Все, кроме Муравьевой, засмеялись из-за такого забавного маневра. Осмотрев всех пятерых девушек, Вадим все понял и тяжело вздохнул. Правая рука его крепко сжала в кулаке вафельное полотенце. Он несколько секунд смотрел Татьяне в глаза, а потом, видимо, вспомнив, что на работе, спросил у девушек, что они будут пить.
– А мы тебя помним, – игриво сказала Даша, чуть вытягиваясь вперед, чтобы лучше видеть бармена. – Ты вчерашний Танькин фанат с подсолнухами! Ты нас повеселил!
– Спасибо, я старался, – холодно ответил Вадим. – Что все-таки будете пить?
– Мне интересно, где ты взял подсолнухи? Наверное, половину своей зарплаты на них потратил! – продолжала насмехаться Даша. – Как тебе повезло, Танька! Настоящий фанат! Ничего не пожалел ради кумира!
Близняшки прыснули от смеха, как будто эта шутка прозвучала из уст какого-нибудь остроумного комика. Муравьева даже мускулом не пошевелила, молча глядя с Татьяны на Вадима и обратно. Татьяна смотрела в сторону, боясь снова зацепиться за пристальный взгляд бармена, от которого у нее дубело сердце. Сначала он взглянул на Татьяну, но, не поймав ее глаз, стал молча глядеть на Дашу в ожидании, пока она успокоится и закончит хохотать. После он еще раз спросил, что она будет пить. Подружки заказали коктейли, каждая разный. Муравьева сказала, что пьет только сухое вино. Когда очередь дошла до Татьяны, девушка разглядывала интересные часы, сделанные из труб и лампочек накаливания, что висели над входом в служебную зону. Вадим снова смотрел на нее пристально, но не в глаза, а разглядывал фигуру в целом, то есть часть от бюста до макушки, что возвышалась над стойкой.
– «Секс на пляже», – смущенно ответила Татьяна, не глядя на Вадима, хотя глаза непроизвольно стремились к приятному для себя, каким было его лицо, даже если оно приняло неприветливое и отчужденное выражение.
Парень молча отправился исполнять их большой заказ. Татьяна проводила его долгим печальным взглядом. Она не хотела смотреть ему вслед, как собачонка, которую бросил хозяин, но вся его фигура воздействовала на нее силой магнетизма, о природе которой она только начала догадываться.
– Какой суровый, – с ехидством подметила Даша. – А вчера с подсолнухами таким милым казался!
Девчонки опять посмеялись. Татьяна не могла найти в этих замечаниях ничего остроумного, но они все равно ее кололи, хоть и обращены были не совсем к ней. Татьяна сейчас ненавидела их за это. Они специально вели себя так, чтобы смутить и ее, и его. Это было так по-детски вредно, но ругаться прилюдно по этому поводу было еще смешнее и бессмысленнее.
Бармен принес по очереди каждой их бокалы с напитками и ушел в другой конец болтать с коллегами. Татьяна проводила его грустным взглядом. Но он выглядел бодро, ни капельки не смущенно, так же свободно, как чувствовал себя всегда до этого. Он весело смеялся с коллегами, протирая бокалы под вино. Через какое-то время один из его коллег присмотрелся к Татьяне и что-то спросил у Вадима. Тот кивнул. Тогда коллега похлопал его по плечу по-дружески, как будто в знак утешения. Вадим снова остановил свой взгляд на девушке. Взгляд этот не был больше ни веселым, ни холодным. Грустным этот взгляд тоже назвать было нельзя. Скорее, задумчивым. Потом, поймав на себе взгляд Татьяниных подруг, она догадалась об этом, потому что он быстро взглянул в их сторону, Вадим развернулся к ним спиной и начал что-то делать руками.
Поняв, что бармен для издевок пока недоступен, Даша переключилась на Муравьеву и начала неискренне и с подковырками восхвалять ее сегодняшний дебют. Муравьева, в отличие от Татьяны, вела себя достойно, не краснела и не пыталась увиливать от взглядов. Она по-прежнему держала спину прямо, подбородок чуть выше обычного и просто скромно улыбалась на все их нападки. Даша из-за этого бесилась, но заметить это можно было только по едва дрожащим уголкам глаз и губ. Потом стали обсуждать будущее. Татьяна снова не участвовала в этом разговоре, ибо ей говорить было нечего. С Муравьевой все было понятно, ее уже пригласили в театр, в котором они сегодня выступали. Близняшки мечтали перебраться в столицу. Спрашивая у всех обо всем, про свои планы Даша ничего не рассказывала.
Вечер нельзя было назвать веселым. Они пили уже по третьему коктейлю. Татьяна потратила большую часть стипендии. Сначала Даша пыталась обсудить со всеми очередную новомодную выставку-перфоманс, проведенную на днях на главной площади города, но мало кто заинтересовался этой темой, потому что все были заняты только подготовкой к спектаклю и о событиях внешнего мира не знали ничего. Потом они с близняшками стали обсуждать каких-то парней. Эта тема явно являлась животрепещущей для сестер, зато Даша при этом заметно поскучнела. Татьяна с Муравьевой по большей части сидели молча. Татьяна чувствовала легкое опьянение. Муравьева выглядела трезвой как стеклышко.
– У тебя интересный отец, – сказала она совершенно неожиданно.
– Если ты про его ориентацию, то в этом мало чего интересного, – ответила Татьяна.
– Нет, конечно. Я о его артистичности и чувстве стиля. Он тоже танцовщик?
– Да. Сейчас преподает, точнее, руководит студией.
– Руководит студией, а даже на репетицию пришел, – усмехнулась она, как будто говорила себе, а потом снова повернулась к Татьяне. – А мама твоя?
Татьяна ожидала такого вопроса. Незнакомые люди даже не подозревали, что это для кого-то может быть больной темой. Не то чтобы Татьяна страдала из-за отсутствия матери, но говорить о ней она не любила, хотя бы потому, что совсем ее не помнила.
– Она тоже была балериной. Они с папой вместе учились. Но она умерла, когда мне было три.
– Прости, – сникнув, сказала Муравьева.
– А твои родители?
Татьяне попросту хотелось о чем-то поговорить, пусть даже о родителях, хотя она всегда избегала подобных разговоров.
– Они в другом городе живут. Бедно. Не смогли даже приехать на выпускной спектакль, хотя копили специально деньги, но отец пропил благополучно.
По гладкой белой щеке Муравьевой потекла скупая слеза. Кажется, это был предел ее эмоций.
– Очень жаль.
Татьяна почувствовала острую неловкость. В каждой семье были свои потемки, о которых она не любила разговаривать, и тем более необычно было говорить об этом с Муравьевой. Она казалась идеальной, успешной, сильной. Татьяна никогда даже не думала о ее семье, что у нее могли быть там проблемы, да и не должна была думать. И сейчас тоже не хотела вдаваться в подробности ее тяжелого детства. Она сделала последний глоток своего третьего «Секса на пляже». Муравьева сделала глоток красного вина. Он тоже был последним. Тут же по профессиональной чуйке перед ними возник Вадим.
– Повторить? – спросил он, глядя то на одну, то на другую девушку.
– Да, пожалуйста, – ответила Муравьева.
– Таня? – спросил бармен, видя, как девушка выворачивает шею, лишь бы не смотреть на него.
Произнесенное имя заставило ее невольно обернуться. Он обратился к ней по имени и как будто без обиды, почти ласково. В конце туннеля сверкнул лучик надежды.
– Еще будешь?
– Текилы, пожалуйста.
Парень едва заметно улыбнулся. Лучик надежды снова замелькал перед глазами. Через минуту у Муравьевой бокал был наполнен вином, а перед Татьяной стоял шот с прозрачной жидкостью и блюдце с лаймом и солью. Вадим приготовил шот и для себя. Он поднял его в сторону девушек и, сказав: «За мое растоптанное сердце», выпил залпом. Муравьева, элегантно сделав небольшой глоток, улыбнулась и посмотрела на Татьяну, которая буквально вбросила в себя неприятно жгучую смесь, закусив после долькой лайма. От горячей текилы на душе потеплело. Татьяна хотела так думать, хотя догадывалась, что первопричиной этого является его улыбка, широкая, добродушная и искренняя. Вадим подмигнул девушкам и удалился работать. Надежда озарила весь Татьянин горизонт.