Куколки-скелетцы и другие рассказы — страница 3 из 11

Но вот наконец заперли двери залы, и Ольга Нико­лаевна, Ханна и лакей Петр, привязав на палки восковые свечки, стали зажигать елку.

За дверями со стороны гостиной толпились дети Ольги Николаевны и несколько дворовых. Бойкая шалунья Таня толкала прачкину Варьку к щелке двери и го­ворила:

- Смотри, Варя, там, под елкой, медведь сидит.

- Глупости, - серьезно возразил Сережа. Мечтатель­ный Леля заметил, что лучше всего это красота елки, и ему хотелось бы подольше ее не разорять. А маленькая Маша без-умолку болтала по-английски о том, какие у нее будут куколки и вещицы. Здоровый Илюша больше всего радовался, что сладкой еды будет на целую неделю, если только уметь удержаться и не сразу все съесть.

У другой двери, на просторной площадке и вдоль лестницы стояли деревенские дети, все закутанные, в полушубках, лаптях; ничего нельзя было разобрать, что они болтали, только можно было слышать, что все были веселы. Няне поручено было впустить детей в залу, ко­гда раздастся звонок.

Наконец колокольчик зазвенел, обе двери отвори­лись, и толпы детей ввалились с двух сторон в про­сторную залу большого деревенского дома с белыми стенами, на которых выделялась большая темно-зеленая, но ярко освещенная и блестящая елка.

В первую минуту все затихло, дети молча глядели ослепленными от света и блеска глазами на елку. Мало-по-малу посмелее ребята стали обходить елку кругом.

- Зайчик-то беленький висит! - вскрикнул маленький Петька.

- Ишь, яблоки-то и орехи золотые! - любовались девочки. - А бусы-то, глянь!

- Мотри, Парашка, птичка болтается, словно живая, только не поет, - заметила Акулька Ершова.

- Конек - то ясный - трогая серебряную лошадку говорил Федька Фоканов .- Подойдите сюда, - позвала Ольга Николаевна ребят и девочек, подводя их к куколкам-скелетцам.

Некоторые дети даже вскрикнули от радости и удивления.

Нарядные скелетцы стояли вокруг маленькой, тоже разукрашенной и зажженной елки. Они казались такие ве­селые, счастливые.

- Куклам елку сделали! - воскликнула Таня. - Ура! Вот чудо!

- Тоже и им веселиться надо, - заметил Леля, улы­баясь и радуясь.

- Ну, давайте их раздадим, - сказала немного по­годя Ольга Николаевна. - Таня, помогай.

Стали дарить деревенским детям лошадок, дудки, старшим - книжечки, гармонии, меньшим - скелетцев. Таня набрала в руку несколько штук и, соображая по характерам, совала быстро в протянутые красные ручки ребят и девочек куколок-скелетцев.

- Этого тебе, - сказала она, давая турку маленькому Власу с подслеповатыми глазами и плутовской улыбкой.

- Тебе, Федька, офицера, а тебе - вот, бери царя. Сиротка в лохмотьях, сын вдовы Ивановны, Мишка, протянул свою худенькую ручку и взял куколку-царя. Леля пристально смотрел на все это и глаза его устре­мились на беленькое задумчивое личико 6-летней Акульки Ершовой. Он молча взял из кучи скелетцев ангела с крылышками, которого так красиво, нежно и легко одела его мать, и подал куколку Акуле. Она вдруг улыбнулась, вся просияла и поцеловала куколку.

Когда раздали все игрушки деревенским детям и многие из них грызли крепкие красные крымские яблоки, которые беспрестанно тяжело падали с елки и, громко стуча, катились по паркету, счастливые и довольные все пятеро детей Ольги Николаевны стали рассматривать свои игрушки и вещицы и бросились благодарить мать.

Долго горела елка; ребят и девочек заставили петь. Запели веселую плясовую песню; подслеповатый Власка бойко выскочил в середину залы и начал плясать, приговаривая: «Я вот какой!» Веселый Федька Фоканов смотрел, смотрел и тоже принялся выделывать ногами разные штуки, к общему смеху детей.

- Да ты разденься, кафтан-то сними, - говорила няня, Федька сбросил кафтан на пол, поднял кверху скелетца-офицера в красном мундире и с ним вместе пустился опять плясать. Смех и одобрение детей раз­дались еще громче. Кто-то достал гармонию и указал еще на девочку, которая хорошо пляшет.

- Ну, Дашка, валяй! - уговаривали ребята.

Дашка помялась, но передав свою куколку-царицу рядом стоявшей с ней Матреше, сбросила с головы ма­теринскую красную шаль, сделала серьезное лицо и плав­но, по-бабьи, ударяя руками в ладоши и поднимая их выше головы, грациозно прошлась вокруг залы, припля­сывая мелкими шажками и покрикивая изредка тонким голоском.

- Молодец Дашка, вот люблю! - с восторгом кричала Таня, блестя своими черными глазками и прыгая на месте.

Но становилось поздно, Ханна увела спать маленькую Машу, все дети устали. Няня позвала ребят и велела всем уходить.

Затопали детские ноги вниз по большой лестнице; двери передней со скрипом и треском отворились, впустив в дом морозный воздух, и толпа крестьянских детей с шумом и говором побежала с горы вниз по старой березовой аллее, которая сыпала со своих холодных голых веток мелкий морозный снег на веселые детские головки.

Елку потушили. Сережа разбирал свои наклейки и любовался китайцами, индейцами и разными народами, которые были ими изображены. Затем он раскрыл кни­гу Кайгородова и увидал чудесные картинки птиц всех пород. Все это очень ему нравилось.

Задумчивый Леля, очень любивший музыку, тихо вертел ручку органчика и старался понять мотив пьесы. Потом он завел часы и надел цепочку на шею.

Илюша был особенно в восторге от ящика с ин­струментами, настоящего ножа и ружья. Конюшню с ло­шадками он поставил себе под кровать и ел уже пятое яблоко. Большой пряник, изображавший рыбу, тоже исчез, и у него отобрали остальные сладости, спрятав их до другого дня, чтобы он не съел лишнего и не заболел.

Больше всех сияла Таня. У ней столько было вещей, что она сама донести не могла до детской. Завтра будет у неё настоящий чай в новой посуде; она позовет и няню, и прачкиных девочек, и кукол, и пир у неё будет удивительный.

Большие старинные часы на площадке лестницы про­били медленно и звонко 12 часов ночи. В доме было тихо, тихо, все спали; в пустой холодной зале валя­лись кусочки пряников, скорлупки золоченых орехов, сломанные картонажи и огарки восковых свечей. Две мышки среди залы старательно что-то грызли и тоже угощались после елки.

В детской слабенькая Маша, слишком уставшая, хны­кала, беспрестанно просыпаясь, и звала няню. Рядом с ней у самой подушки лежали две хорошенькие фарфоровые куколки, беленькие, как она сама.

На деревне тоже потушили огни. Яркие звезды горели на дальнем небе. В избе Ершовых теплилась лам­падка перед образами и плакал грудной младенец, которого пеленала мать. Беленькая нежная Акуля, завер­нувшись в ваточное одеяло из ситцевых разноцветных лоскутков, крепко спала на лавке, а над ней, на полочке, стояла куколка-ангел.

Вдова Ивановна долго вечером убирала избу и гото­вила что-то в углу. Трое детей ее спали тут же, и у меньшого, Мишки, в кулачке был зажат скелетец-царь. Корона из золотой бумаги смялась. Ивановна тихо достала его из руки мальчика, поправила корону и по­ставила на стол. На дворе промычала корова, которую так и не продала Ивановна; и сегодня они все но случаю праздника ели молочную кашу и пили чай с молоком.

Веселый Федька Фоканов, живший на краю деревни, так много заставлял плясать своего офицера, что оторвал у него руку и бросив под лавку, лег спать рядом с дедом Михайлой.

И вот с этого вечера скелетцы начали новую жизнь по избам Краснопольской деревни.

2. В деревне

Наступила масленица. Ребята на деревне готовили ска­мейки и поливали их, чтобы кататься с гор. Ученье в школе на время прекратилось и опять везде был праздник. Мужики и бабы съездили в город, купили муки на блины, масла, а кто побогаче - снитков и селедок.

Погода была чудесная. После оттепели был мороз, светило солнце, дороги были гладкие, скользкие, а ребятам то и надо для катанья.

Из всех почти изб, где были дети, вышли маль­чики и девочки со своими скамейками и салазками, которые они везли на веревочках. Где садились по двое, где по трое и летели вниз по деревне с длинной и до­вольно крутой горы. Вот и Федька Фоканов со старшим братом Иваном вывез большую длинную скамейку, всю обледенелую.

- Эй, Мишка, - позвал Федька сироту Мишку, сына Ивановны, - у тебя нет скамейки, садись с нами.

- И ты, Власка. Набирайся народ, всем место бу­дет, А это что? - спросил Федька Власа.

Ребята вдруг  весело расхохотались. Из-за пазухи полушубка Власки торчала головка куколки-скелетца, одетого туркой в белую чалму. Личико уже все сли­няло, чалма стала грязная.

- Везем и турку кататься! - торжественно произнес Федька.

Большая скамейка тронулась и быстро полетала вниз по горе при веселых и оживленных криках ребят.

В избе Матвеевых ели блины, и мальчики, Коля и Саша, спешили тоже на улицу, облизывая масляные паль­цы и надевая полушубки. Под столом валялся скелетец-солдат в синем мундире, на котором вместо пуговиц пришиты были золотые бисеринки. Его забыли, и он, пыльный, скучал в темноте.

 Дверь отворилась, и вместе с соседом Петькой влетел в избу щенок. Он сразу увидал куколку и бросился ее трепать.

- Я-те дам, брось, - кричали мальчики, стараясь от­нять куколку, и все бросились на лохматого, с сморщен­ной мордочкой серого щенка. Но было поздно, офицер был весь истерзан, шапка отлетала в сторону, ручка с саблей из серебряной бумаги была оторвана, головка, в зубах и слюнях щенка изгрызенная, стала такая противная. Маленький Саша заплакал; постарше его, Коля, взяв куколку, решительно выскочил из избы и далеко забросил ее в снег.

Через несколько минут горе было забыто, и все трое летели с горы; а виновный лохматый щенок, закусив на сторону язычок, стремительно бежал за скамейкой, догоняя ребят.

Из маленькой избушки на углу переулка деревни вы­шла Акуля. Она тащила за веревочку крошечную скамей­ку, которая зацепилась за дверь, и оглянулась на мать.

- Акулюшка, не ходи у тебя головка болела, вишь ветер поднимается, не ходи, дитятко, — говорила мать.

- Ничего, мамушка, теперь прошло,— отвечала Аку­ля, — я с Матрешей немножечко покатаюсь.