Мишке ужасно жаль было куколки; он взял ее от мальчика в матросской куртке и спрятал за спиной.
- Витя! - кричал отец.
- Сейчас, сейчас, - волновался Витя. - Ну, миленький, продай, вот тебе в придачу пряник и карамельки. Пожалуйста! - сказал Витя, роясь в своей сумочке.
- О-ох, - стонала Ивановна.
Мишка взглянул на мать, вспомнил, что они оба ничего еще сегодня не ели, и вдруг протянул своего любимца скелетика - царя нарядному Вите и отдал ему его.
- Ну, бери, давай деньги и пряник, - сказал он. Мальчик Витя отдал деньги, пряник и карамельки, взял куколку и скорым шагом побежал к коляске.
Бубенцы и колокольчики опять зазвенели, коляска разом, быстро поднялась в гору и скрылась, а Мишка, обув растрепавшиеся лапти, грустно побрел с Ивановной до следующей деревни. Тут они купили хлеба, поели, и к вечеру дошли бодрые домой. Пряник и карамельки Мишка разделил своим двум братьям, которые были в восторге от гостинцев.
- Ну, слава Богу, помолились, сходили к Николаю Чудотворцу, и дома все, благодарю Бога, хорошо, - говорила Ивановна бабке Наталье, и началась опять ее одинокая, трудовая жизнь.
Наступила настоящая, веселая весна. Уж ребята и девочки не играют больше в куклы и даже забыли про них. Начались сельские работы, надо помогать отцам и матерям; так чередом и пойдут летние работы: пахота, посев, покос, стеречь лошадей в ночном, загонять скотину, убирать и возить хлеб, копать картофель, молотить, и проч. и проч.
Кому летом веселье, а народу деревенскому - самый труд.
БАБУШКИН КЛАД(Предание)
I.
В 1812 году была война русских с французами. Французы пришли в Россию, дошли до самой Москвы и начали жечь и опустошать ее. Многие жители выезжали целыми семьями и увозили свое добро; некоторые же почему-либо не могли выехать, и, чтобы богатства их не достались французам , зарывали деньги и дорогие вещи в землю.В селе Елисаветине, недалеко от Москвы, жила в то время богатая барыня, Елисавета Федоровна Глебова. У ней было много денег, золота, серебряной посуды, дорогих вещей и драгоценных каменьев.
Когда до нее дошли слухи, что французы уже в Москве, она испугалась и собралась выехать из своего именья и увезти свои сокровища. Но она заболела от испуга; долго пролежала в постели, и, когда ей стало лучше, - ехать старушке было опасно. По всем дорогам и лесам кругом Москвы бродили голодные и оборванные французы, нападали и грабили, кого могли.
Елисавета Федоровна думала было остаться в Елисаветине и спрятать свои богатства; но все пугали, что французы убьют ее, и она решила зарыть в землю сундук с сокровищами и уехать в свою рязанскую деревню.
Была темная холодная ночь. Елисавета Федоровна тихо встала с постели и позвала верную старушку Марьюшку, с детства служившую ей.
Марьюшка испугалась, думала, что барыня заболела, или пришли французы; прибежала торопливо и спросила, что угодно Елисавеге Федоровне.
- Вот что, Марьюшка, запри-ка на ключ дверь и давай поскорее укладываться.
Старушка-барыня отперла все шкафы и комоды, велела выдвинуть на середину комнаты большой сундук и принялась вместе с Марьюшкой вынимать отовсюду деньги, золотые, серебряные и драгоценные вещи. Все это он уложили в сундук, барыня заперла его большим висячим замком, повернула два раза ключ, который громко щелкнул в тишине.
Потом Елисавета Федоровна приказала Марьюшке распорядиться, чтобы поскорее заложили телегу и подъехали на ней к заднему крыльцу.
- Мы сундук зароем, Марьюшка, - сказала она,— прикажи захватить фонарь и лопаты.
Марьюшка разбудила кучера Никиту и дворника Петра, - это были ее сыновья, - и передала им приказание барыни.
- Смотрите, ребята, потише, чтобы никто в дворне не слыхал и не знал про то, что мы будем делать.
- А что делать-то? - спросил Никита.
- Что барыня прикажет, - сказала Марьюшка, уходя. Никита и Петр стали закладывать лошадь. Была оттепель, с неба падал не то снег, не то дождь.
Кучер и дворник возились около конюшни, грязь прилипала на их тяжелые сапоги, все было мокро, скользило из рук; ничего не спорилось, кругом налегла темень, хоть глаз выколи. Вблизи едва обрисовывались голые сучья деревьев большого сада.
Наконец, все было готово. Телега тихо подъехала к крыльцу барского дома, и удивленные Никита и Петр ждали приказаний. Марьюшка доложила барыне, старушка надела теплые сапоги и салоп, и вдруг стало ей жутко.
Всю жизнь покойно прожила она в своем тихом, милом Елисаветине, а теперь вот какая тревога! Она набожно перекрестилась на единственный, оставленный ею в киоте образ, перед которым еще теплилась лампада, и тихими шагами вошла в комнату своего единственного, горячо любимого внука Феди, который спал крепким сном.
Феде было десять лет. Он остался сиротой без отца и матери, и бабушка воспитывала его. Близкой родни у них не было, и жили они вдвоем дружно и счастливо.
- Федя! Вставай, голубчик! - будила бабушка внука, Федя спросонья пролепетал что-то, повернулся к стене лицом и опять заснул.
- Ах, Боже мой! Федюша, вставай, дело нужное... Федя! для тебя хлопочу, ты большой мальчик, проснись, помоги бабушке, - умоляла старушка, волнуясь и чуть не плача.
Федя растерянно вскочил, протер глаза, взъерошенные волосы его беспорядочно торчали, он молча сидел, опустив ноги с кровати, ничего не понимая, глядя бессмысленно перед собою. Наконец, он очнулся.
- Что, бабушка, что?!.. французы?!..
- Нет, Федя, не французы, слава Богу!.. Но они могут придти... от них нужно поскорее уезжать, и чтобы им ничего не досталось, я хочу все наши богатства зарыть в землю. Все готово, сейчас пойдем, спрячем сундук в лесу. Эх, Федюшка, я уж стара, мне ничего не нужно, все это для тебя.
Ты иди с нами, посмотри, где мы зароем наш клад, и когда будешь большой и тебе понадобятся деньги и богатства, ты их найдешь.
Феде тяжело было подниматься ночью, он дрожал, ему хотелось спать, но ему было приятно, что бабушка говорит с ним, как с большим, и что у него в земле будет клад. Он поспешно натянул сапожки, надел полушубочек, шапку, и вышел с бабушкой и Марьюшкой на крыльцо.
Никогда еще Федя не вставал так рано. Только в прошлом году брала его бабушка к заутрене в Светлое Христово Воскресение. И тогда было темно, как теперь, и тоже хотелось спать, но тогда была теплая весенняя ночь, вдали раздавался торжественный благовест колокола, и народ, веселый и нарядный, спешил в церковь. Тогда было так радостно, а теперь так страшно, холодно и сыро.
Никита и Петр, по приказанию барыни, вынесли тяжелый сундук и поставили на телегу. Кругом тихо, только слышно, как часы пробили на колокольни и как сторож бил в чугунную доску.
Петр тронул вожжой, Никита одной рукой поддерживал сундук, в другой держал фонарь; лошадь вытянулась и, тяжело дыша, пошла по грязной дороги. Марьюшка, вела барыню под руку; Федя робко ухватился холодной рукой за салоп бабушки; все двинулись и исчезли в ночном мраке.
Пришлось спускаться с крутой горы. Люди и лошадь скользили; сундук был тяжелый, накренивал телегу на бок, Никита насилу держал его; бабушка, охая, едва переступала, Федя дрожал от страха. Наконец, спустились с горы, и ровная дорога пошла прямо вдоль речки.
- Налево, налево! - кричала запыхавшаяся бабушка.
Петр дернул вожжой, и телега, круто повернув налево, скрипнула и въехала в старый дубовый лес.
- Стой! - распорядилась Елисавета Федоровна.
Она велела зажечь еще фонарь, осмотрелась кругом и, указав на место, где на самой опушке леса рос огромный вековой дуб, быстро проговорила:
- Ройте тут яму... живей!
Никита и Петр принялись за работу. Копать было очень трудно. Корни перепутались в сырой земле, липкая, глинистая грязь приставала к лопатам.
Федя с ужасом смотрел на более и более углубляющуюся черную яму, и ему вдруг показалось, что это роют могилу для него и для его бабушки. В это время, встревоженный огнем ворон резко и жалобно прокричал над головами стоявших у взрытой земли.
- Эх, не к добру, - сказал Петр, глубоко вздохнул.
- С нами крестная сила, - проговорила Марьюшка, крестясь.
Бабушка сидела на сундуке и охала. Марьюшка нежно прикрывала ее теплым платком и приговаривала:
- Матушка моя, простудитесь, пожалуйте домой, без вас уберем.
Но бабушка сидела час, два и молча ждала, когда яма будет вырыта. Работа окончена, и Елисавета Федоровна потрогала огромный замок, потянула его вперед, и, всунув ключ, еще раз отперла и заперла его. Странно прозвенел замок в этой лесной глуши, Федя вздрогнул. Уверившись, что сундук заперт хорошо, Елизавета Федоровна приказала опускать его в землю.
Никита и Петр с трудом подняли кованый железом и набитый богатствами тяжелый сундук, и на веревках опустили его в яму. Потом они взяли лопаты и стали засыпать землей.
- Что это?! - вдруг вскрикнули все с ужасом. В ночной тишине послышался лошадиный топот, вдали мелькали экипажи, минутами долетали людские голоса. Чуть слышно было, как летали, шумели и возились у барского дома.
- Что это? Французы? Боже мой! Скорей, скорей! - спешила Елисавета Федоровна.
Никита и Петр, накидав еще земли, хворосту и моху, заровняли яму и стали укладывать в телегу лопаты и веревки.
Все собрались домой, Федя сел с Петром в пустую телегу, а бабушку повели под руки Никита с Марьюшкой. Чем ближе подвигались они к дому, тем слышнее становились голоса и возня на барском дворе.
- Боже мой! что ж это такое? - вздыхая повторяла Марьюшка.
Когда добрались до дому, все стали прислушиваться. Говор был русский, стало быть - не французы. У всех отлегло от сердца. Когда подошли они еще ближе, то можно было разглядеть, что у подъезда господского дома стояла большая карета, запряженная шестериком, и навстречу к Елисавете Федоровне выбежал не француз, а старый друг ее, полковник, которого окружали русские солдаты.