…всего три шестидневки назад они с Лив и Гастом пили здесь чай. Всего три шестидневки назад у Таши была счастливая семья. Всего три шестидневки назад она сталкивалась с эйрдалями, наёмниками, амадэями и заговорщиками только в книжках.
Всего три шестидневки назад она была лишь маленькой девочкой с двумя большими тайнами…
– Нет. Не в порядке. – Сбросив его руку, Таша потянулась за сахарницей. – Мне плохо, Алексас. Мне очень плохо. Мне страшно. Я думала, это будет несложно, вернуться к прежней жизни, но как?.. Как можно вернуться, когда всё изменилось?
– Таша…
– Я всегда знала, что делать. Не строя долгих планов, не думая о причинах и последствиях, порой подчиняясь другим и не спрашивая, зачем, но знала. А теперь не знаю.
– Таша, ты…
– Я думаю о том, как жить дальше – и боюсь. Я вернулась сюда к другу, но думаю остаться здесь потому, что больше мне некуда идти. И если останусь, то потому, что больше нигде не смогу задержаться.
– Таша… ты вот-вот положишь себе восьмой кусок сахара.
Она непонимающе уставилась на собственную руку.
Разжав пальцы, уронила сахар обратно в вазочку.
– Мы ещё не начинали жить дальше, – сказал Алексас. – Мы и с прошлым ещё не до конца разобрались. Даже Лив не забрали. Не стоит пока задумываться о будущем.
– Но я не могу так, Алексас. Теперь, когда я одна, я должна об этом задумываться, потому что больше никто не возьмёт меня за руку и не поведёт за собой. Я сама должна вести… себя, тебя, сестру.
– Ты не одна. А я вполне дойду сам.
Алексас следил, как она помешивает приторное варево в своей чашке и ложка глухо ударяется о глину. Следил, пока стук не смолк.
– Я не могу простить себя. – Медленно, отстранённо Таша вытащила ложечку из чашки. – За то, что убежала тогда из Клаусхебера.
– Ты не виновата. Ты испугалась, и это нормально. Арон должен был открыть тебе всё сам.
– А этот спектакль на поляне? Если бы я его не устроила, вдруг… каким-то образом…
– Не надо, Таша. Они оба мертвы. Ты живёшь дальше. Твои сожаления, твои домыслы ничего не изменят.
Её ослабевшая рука опустилась на столешницу.
– Арон бы маме понравился. Возможно, когда-нибудь я бы и не лгала, называя его отцом…
…когда Таша закрыла лицо дрожащими ладонями, ложка упала на пол.
Она не плакала: просто высшая степень отчаяния бросила её в жар, заставив жмуриться и трястись, как в ознобе.
– Тише. – Алексас опустился на скамью рядом с ней. – Не вини себя. – Руки, закрытые тёмным бархатом изрядно потрепавшейся куртки, обняли её, заставив уткнуться лбом в его плечо. – Ты не могла не убежать, потому что Воин хотел, чтобы ты убежала. Он добился бы этого так или иначе. При встрече с тобой Арон фактически уже был мёртв, только ещё ходил. Его смерть оставалась вопросом времени, потому что Воин не остановился бы. И рано или поздно бы победил, ибо по определению сильнее.
– Последнее, что я сказала ему – что я его презираю, – голос её звучал глухо и надтреснуто, как стекло, бьющееся под подушкой. – Он умер за меня, а это было всем, что он услышал от меня на прощание.
– Таша, ты не должна…
– Но я не могу не винить себя. Не могу.
– Он обманывал тебя. Он играл тобой. Не забывай. Ты сбежала от него поэтому.
Обманывал. Играл. Внушал, использовал…
…какой ерундой кажется всё это в сравнении с тем, что ты никогда больше не перебросишься с ним словом.
Какой ерундой кажутся все обиды, когда важным становится лишь то, что ты не успела сказать.
– Идём. – Вдруг отстранившись, Алексас взял её за руки и потянул за собой. – Думаю, ты позволишь мне преклонить колени перед могилой Её Высочества Ленмариэль.
Метод отвлечения, выбивающий из одного горя напоминанием о другом, был сомнителен – но на Таше сработал. Во всяком случае, мысль о том, что ей стоит навестить маму (только не думать о том, что лежит под землёй), заставила её кивнуть и, безразлично отвернувшись от нетронутого чая, повести своего рыцаря прочь из кухни.
Спускаясь в сад и поворачивая на задний двор, она думала, успело ли последнее пристанище Ленмариэль Бьорк чем-нибудь порасти.
Застыла – не дойдя до разрытой могилы, подле которой чёрным шрамом зияло пепелище костра.
…странное ощущение в затылке предварило прыгнувшие в глаза лиловые круги. Спустя миг после того, как Таша вспомнила и о кровавой луже, неосмотрительно оставленной ею на полу, и о том, что свежую могилу очень легко разрыть, и о других следах, по которым прадмунтцы без труда могли догадаться, что за нечисть шестнадцать лет назад приютило под своей крышей семейство Фаргори.
Но было уже безнадёжно поздно.
– Очнись.
Жар.
Боль.
Солёный привкус, стынущий на губах.
Таша открыла глаза, чтобы увидеть мыски лаковых туфель, попиравших грязный дощатый пол – и эти туфли она узнала бы, даже не видя падавшей на них чёрной суконной юбки.
Она повернулась на спину, вдавливая в пыль скованные за спиной руки.
– Приветствую, святой отец, – выплюнула она, снизу вверх глядя на прадмунтского пастыря. – Так вы ещё и маг, оказывается?
– Я предпочёл служить Богине иным способом, не оскорбляя Её ярмарочными фокусами, но даже мой слабый Дар порой помогает мне воплощать в жизнь слово Её. – Отец Дармиори отступил на шаг, сохраняя на длинном лице почти скорбное выражение. – Перекидываться не советую. По крайней мере, если хочешь встретить конец со всеми конечностями.
Каламбур, однако, отстранённо подумала Таша. Смешно. Цвергово серебро, значит… то-то ей наручники показались горячими. Впрочем, вначале подумала, что кровь застоялась – оковы, похоже, ещё и верёвкой поверх обмотали для надёжности.
– С чего вы взяли…
– Отродья оборотня обычно наследуют проклятье суки, их породившей. И, благо, от предшественников мне достались предметы, позволяющие это проверить. – Дэй разглядывал её задумчиво, как жука, редкость которого не перевешивает вызванного им омерзения. – Столько лет скрываться под моим носом… Дрянь.
– Такие слова да от вас. – Таша не без усилия скривила в усмешке разбитые губы. – А как же справедливый суд и всё такое?
– Над такими, как вы, суда быть не может. Вы – ошибка творения. Ошибки следует исправлять.
И, как это ни было жутко, Таша знала: он сделает с ней всё, что захочет. Потому что в таких деревнях, как Прадмунт, самосуд – не только над нечистью – всё ещё был обычным делом. Полвека назад он бы даже имел абсолютно законное право вынести ей приговор и привести его в исполнение, а сейчас…
Никто из городской стражи не хватится ни Ленмариэль Фаргори, ни её дочерей, пропавших почти месяц назад. Никто даже не узнает, что Таша возвращалась домой – или в место, которое она так наивно, так опрометчиво осмеливалась ещё считать домом.
– Полагаю, мне положено знать, в чём меня обвиняют, – выдохнула она, понимая, что отец Дармиори горит желанием рассказать, как поймал её: иначе он бы здесь не стоял. – Помимо того, что я порождение Мирк, конечно.
– Когда никто из вас не пришёл на сенокос, я явился в ваш дом. Мне не открыли. Я велел выломать дверь, мы обошли все комнаты и увидели кровь. А потом кто-то углядел могилу на заднем дворе и, – его глаза сузились, – крест…
– Это я сделала, – подтвердила Таша, оглядываясь.
Сквозь прохудившуюся крышу сочился солнечный свет, озаряя серые бревенчатые стены, полусгнившую койку и полки с пыльными банками. Заброшенная изба… Таша несколько раз лазала сюда и с Гастом, и в кошачьем обличье, так что узнать это место было несложно.
Только зачем…
– Недолго твоё святотатство продержалось, – заметил дэй злорадно. – Мы разрыли могилу. Там понять, что случилось, уже труда не составило.
– И что, по-вашему…
– Вы с сестрой убили мать. И сбежали.
– Вы спятили?! – Таша даже привстала от изумления. – Мы с Лив о-ох…
– Лежать, – произнёс дэй, всадив мысок туфли ей в живот, наблюдая, как она крючится на полу. – Мне ли не знать, как звери грызутся между собой. Впрочем, ты права, не все смогли в это поверить. Гаст в том числе. Он сбежал в тот же день – оставил записку, что поехал в Нордвуд за магом, который помог бы тебя отыскать. И домой не вернулся.
…видение, когда-то подсмотренное в зеркальце, теперь покоившемся на дне волшебного ручья, разом поставило всё на свои места.
Так вот оно что. Это даже не просто расправа с порождением Мирк.
Это месть.
– Мы сожгли тело, как положено, развеяли пепел по ветру на перекрёстке и принялись ждать вас. Конечно, я не надеялся, что кто-то из вас окажется так глуп, чтобы вернуться, но на всякий случай велел соседям приглядывать. И этой ночью мне донесли, что в окне у Фаргори горит свет… Благо, магическую ловушку в саду я расставил заранее. В комнатах тоже, но они не потребовались.
Отдышавшись, Таша повернула голову. Алексас лежал рядом: мертвенно-бледный, в крови, с закованными руками. Наручники были медными, с мелкой рунной вязью.
Противомагические?..
– Послушайте…
– Хорошо, что вместе с моим званием мне достались орудия, помогающие сладить и с оборотнями, и с колдунами. Чего только в храме Её не найдётся, с кем только слуги Богини не сталкиваются в служении Ей… В конце концов, наручники завороженные. Не расплавятся.
По спине её прополз липкий холод.
– Что вы…
– Не знаю, где и как ты нашла себе пособника в злодеяниях, но, как сказано в Писании, всё обернётся пеплом. – Дэй отступил на шаг. – Я бы сделал это на главной площади, но кое-кто изъявил протест. Впрочем, здесь даже лучше.
…только тут Таша услышала, как снаружи глухим прибоем шумит толпа.
– Вы не можете! – она всё-таки сорвалась на крик. – Я… Наёмники убили маму и похитили Лив, я отправилась за ней, я…
– Отпущения грехов тебе не положено, но помолиться ты можешь. Это никому не воспрещается. – Дэй отвернулся и двинулся к единственному, что сохранилось в избе на редкость хорошо – к двери. – Покой праху твоему, Тариша Фаргори. Да найдёт твоя душа благополучно путь в Бездну.