– На герцоге и его племяннике были кресты? – спросил Джеми, сосредоточенно кусая заусеницы.
– Верно.
– А служанка крест наверняка не носила. За что и поплатилась. – Встав, мальчишка беспокойно заходил по комнате, заложив руки за спину. – Призраки не любят кристалинский крест. Он концентрирует в себе стихийную живую энергию, противоположную их природе. Служанке ещё повезло, что легко отделалась… Когда такой призрак покидает временное тело, сломленный разум истинного владельца чаще всего уже не вернуть.
– Такой призрак? – уточнила Таша.
– Задержавшаяся душа. Дух человека, который умер, но по каким-то причинам не смог уйти за грань перерождения и задержался здесь. Зримая стадия развития. Главный признак – видимость исключительно в отражениях и в свете полной луны. Никадоры. Ну, ещё первые дни, пока луна идёт на убыль. И только в это время он может пользоваться своей единственной реальной силой – занимать чужие тела.
– И из какой книги ты это зазубрил?
– «Слово о неупокоенных», – отрапортовал Джеми, ничуть не смутившись. – На зримой стадии призраки не могут высказать живым, что задержало их на этом свете. Разве что чужими устами. Вот и приходится выкручиваться.
– А есть другие стадии?
– Конечно. Первая – чувственная. Присутствие духа выдают лишь ощущения и запахи. Вторая – зримая, её я уже описал. На третьей, материальной, призрак обретает узнаваемый облик, способность общаться с живыми и управлять предметами… И что было дальше, святой отец?
– Призрак приходил в особняк каждую ночь, пока луна позволяла. Пытался завладеть разумом то одного, то другого слуги. Потом ненадолго исчез, однако в это полнолуние заявился снова. По некоторым причинам Норманам важно, чтобы по особняку как можно скорее можно было снова ходить без страха, но, поскольку далеко не каждый маг может совладать с призраком, герцогу больше не на кого надеяться.
– Кроме как на тебя, известного целителя и чудотворца, – закончила Таша.
– Разве что в очень узком кругу.
– Прямо-таки очень?
– Ладно, просто узком.
Таша смотрела на Арона. Понимая, что мучившая её дрожь прошла, но легче ей не стало.
– Ты тоже думаешь, что это ловушка? Что герцог может быть тем, кто… кто командует кэнами?
– Ты имеешь в виду того колдуна? – насторожился Джеми. – Который заколдовал твою сестру?
Таша, не ответив, неотрывно всматривалась в светлые глаза под чистым, чуть тронутым морщинами лбом.
– Я считал сознание его племянницы. Ничего подозрительного, – откликнулся Арон негромко. Таша смутно помнила, какой была причёска дэя в день их встречи, но её нынешняя взъерошенность точно не слишком подобала служителю Пресветлой. – Им с братом действительно нужна помощь.
– Алексас говорит, что если мы подозреваем ловушку, то не стоит играть по вражеским правилам, – вставил Джеми с той послушной монотонной интонацией, с которой часто передают чужие слова.
– А я всё же склонен согласиться на предложение. Хотя бы потому, что даже если это имеет отношение к нашему врагу, рано или поздно нам всё равно придётся встретиться с ним лицом к лицу. – Арон успокаивающе вскинул ладонь, осекая Ташины возражения, готовые сорваться с губ. – Не бойся. Сделаем вид, что ничего не подозреваем, и будем настороже. Всё же надеюсь, что это не связано с тобой, и тогда это время пригодится нам, чтобы ты поправилась. Едва ли это займёт дольше нескольких дней.
– А даже если он тот самый колдун, то его племянники не подозревают, рядом с каким монстром живут, и тогда мы тем более обязаны помочь им, – это Джеми произнёс куда воодушевлённее, чем всё предыдущее. – Вывести его на чистую воду и открыть им глаза!
Снова эти его паладинские замашки, подумала Таша, в которую возможность встречи с кукловодом как раз не вселяла никакого воодушевления. И после визита оборотня больше всего ей хотелось попросить Арона оседлать коней и уже через час оставить Пвилл далеко позади.
…нет, Таша. Это трусость. Бежать проще – бежать и надеяться, что однажды, как-нибудь всё закончится, и закончится хорошо. Но, снова убежав, сестре ты никак не поможешь.
– Хорошо. – Она тихо отставила почти полную кружку на пол. – Я согласна.
Просветлевшее лицо дэя успокоило её лучше, чем что-либо за вечер.
В конце концов, это Арон догадался о таинственной игре, в которую её ввязали. И едва ли он стал бы так рваться к чему-то, от чего не сможет их защитить.
– Тогда завтра герцог ждёт всех нас к обеду. Вчера призрак опять объявился в особняке. Мы погостим у Норманов, пока не укажем их беспокойному гостю на дверь… вернее, на тот свет.
– Призрак должен быть тесно связан с герцогом. Или с его домочадцами. Такие духи не привязаны к дому, они всюду следуют за тем, из-за кого не сумели упокоиться с миром, – сказал Джеми. – Я смогу поговорить с герцогом?
– Как только прибудем под его кров.
Беседу прервала Кира, пропрыгавшая в детскую на одной ножке и заявившая, что ей пора спать, а «дядю Джеми и святого папу буся зовёт пить вечелний чай» (Джеми вчера пытался было объяснить ей, что надо говорить «святой отец», но попытки ни к чему не привели: Кира только делала большие глаза и спрашивала, почему так, если папу она зовёт папой, а Арон тоже её папа, только святой). Потрепав девочку по голове, дэй пожелал Таше хороших снов и удалился – вместе с Джеми, который заявил, что от чая отказывается, но с удовольствием переберётся на террасу, где его ждёт тюфяк. Таша с Кирой остались вдвоём, и то ненадолго: девочка задремала быстро, как котёнок, едва переоделась в ночную рубашку и легла на кровать. Таша много раз наблюдала, как точно так же засыпает Лив – только что бегала и играла, а в следующий момент уже посапывает, подложив тонкие руки под голову…
Таша сидела на тюфяке поверх одеяла, глядя, как мерцает на тумбочке цветная лампадка, пока среди наступившей в доме тишине кто-то на кухне с мелодичным позвякиванием размешивал чай.
Всё закончится здесь, в Пвилле. Уже скоро. Она не знала, почему, но почему-то понимала это совершенно отчётливо. И близость развязки не могла не вселять в неё страх.
Если она встретится с кукловодом и проиграет, то убьёт не только себя.
– …славные у тебя дети, – слух оборотня невольно выцепил из тишины голос Тальрин, решившей разделить вечерний чай с запоздавшим гостем. – Смотрю, ты к ним очень привязан. Особенно к Таше.
– Она ведь моя дочь. – Арон звякнул о стол опущенной чашкой. – У тебя тоже замечательная семья.
– Да. Замечательная. Иногда только мне жаль, что они не оборотни.
– Зато они избавлены от того, с чем пришлось столкнуться тебе. Люди – неплохие существа.
– Бесспорно. Но однажды я их потеряю.
– И будешь жить дальше. Помнить счастливую жизнь, которую провела с ними, и воспитывать уже правнуков.
– Не умею я выбирать тех, кого любить. Не умела и не умею. – Хозяйка дома отозвалась не сразу, и слова её приправил невесёлый смешок. – Живу уже в два раза дольше того, с кем когда-то шла к алтарю. Двадцать лет – вдовой. А ведь по нашим меркам цветущий возраст… И как твои дети к тебе попали?
– Встретились во время странствий.
– Давно ты взял их под крыло?
– Достаточно.
– Скрытен, как всегда. – Чьи-то пальцы, пробежавшиеся по столу, выбили из дерева досадливую дробь. – Я думала, когда-нибудь ты будешь мне доверять.
– Я доверяю.
– Не так, как мне хотелось бы.
– Наши желания не всегда соизмеримы с возможностями.
Тихий перестук оборвался.
– Твоя логика невыносима. Ты можешь хоть раз поступить так, как велит тебе сердце?
– Я поступаю так изо дня в день.
– Ты знаешь, о чём я.
На пару мгновений стало так тихо, что Таша могла слышать их дыхание, вплетавшееся в потрескивание остывающего дерева на террасе.
– Таль, я не могу дать тебе того, что ты ищешь.
Она почти следила за губами Тальрин, кривящимися в горькой усмешке.
– Почему? Ты не связан обетом безбрачия.
– Я давно отдал другой всё, что у меня было.
Ответное молчание хлестнуло отчаянием, как плетью.
– Ты не должна заговаривать об этом. Ты не должна думать об этом. – Его слова словно высекались на незримых скрижалях: и пытаться не стоило что-то опровергнуть или изменить. – Эти мысли причиняют тебе боль. Я не хочу ранить тебя одним своим присутствием.
– Не будешь, – едва слышно ответила Тальрин, прежде чем в разговор вкрался звук сдвинутого табурета. – Не буду.
– Спасибо за чай.
– Не стоит благодарности, святой отец.
– Стоит.
Стремительные шаги Тальрин удалились по направлению к комнате, ждавшей хозяйку дома для беспокойного сна.
Спустя какое-то время Таша услышала, как дэй устраивается в углу на кухне, на предназначенном ему тюфяке. Легла сама, разметав светлые волосы по подушке, глядя в потолок.
Что бы ни осталось у Арона в прошлом, кем бы ни была та, за кем он готов был пойти в Белую Топь – это явно причиняло ему не меньшую боль, чем та, что прорвалась напоследок в интонациях Тальрин. И Таша не чувствовала в себе столько смелости, чтобы ранить его расспросами.
«Мальчик с виду, он стоял перед тварью, что мог породить лишь самый изощрённый кошмар, перед лицом смерти – и не боялся её.
Дракон, сильнейший дамнар, страшнейшее порождение Бездны. Воплощение тьмы, сама тьма. Дракона нельзя убить, ибо Дракон не живёт; он есть столько же, сколько есть зло, и убить его нельзя, ибо убийство – его же монета. Оружие Дракона не изменит своему создателю: оно обернётся против того, кто его держит.
Тьму не изгонишь тьмой. Рассеять мрак можно только светом.
«Прости меня, Лина, – думал он, отсчитывая мгновения. – Прости, пожалуйста. Я обещал тебе вернуться, но не вернусь».
…его душа – свет. И чистота таит силу, какую зло не может себе даже представить.
Пускай могущество врага стократ больше, сегодня Дракону не дано победить.