Торцевая стена каюты непринужденно растворилась в воздухе, и на пассажиров рухнула звездная бездна.
— Ух ты! — выдохнул непосредственный Степашка. Лючано невольно усмехнулся, вспомнив, как завопил с перепугу, впервые увидев исчезновение стены. Тогда ему показалось, что он стремительно падает в открывшуюся за бортом ледяную бесконечность, а колючие лучи звезд пронзают его насквозь вязальными спицами. Он орал, наверное, минуты полторы, отчаянно вцепившись в сиденье. Над ним смеялись, показывали пальцами — многие, но не все. Кое-кто, похоже, прекрасно помнил свой первый перелет и сочувствовал мальчишке: дрожащему, наивному, уверенному, что умрет через секунду. Чужой ужас часто вызывает смех, особенно если смеющийся уверен в собственной безопасности; часто, но, к счастью, не всегда. А маэстро Карл сказал, чтобы дураки заткнулись, и дураки действительно заткнулись. Потому что маэстро зря не говорил.
Это было давно.
Сейчас за кормой медленно закрывался, стягивая лепестки к центру и оседая внутрь себя, лаковый бутон черного тюльпана-гиганта. Так выглядит место выхода корабля из разрыва пространственной ткани. Как можно в непроглядной тьме космоса различить, казалось бы, столь же черный «тюльпан» — это всегда оставалось для Лючано загадкой. Тем не менее инфернальный цветок фиксировался не только обычным зрением, но и приборами. Другой оттенок мрака? — глупости. Глянцевый? матовый?! — нет, нет, нет…
Любые градации качеств, любые образы в данном случае пасовали, бессильные найти аналогию и успокоить взбаламученный рассудок зрителя.
«Тюльпан» был чуждым.
Инородным.
«Как открытая рана на теле?..»
Лючано усмехнулся, откинувшись на спинку койки. Дурацкое сравнение, неправильное. Слишком пафосное, а значит, бессмысленное. Но почему-то именно оно с завидной регулярностью являлось ему год за годом. Через пару часов «тюльпан» окончательно закроется и воссоединится с окружающим пространством, вольется в него, став единым целым. Рана затянется. К тому времени «Протей» успеет сесть на планету, а некий Лючано займется обыденными заботами, оставив пустые домыслы богатеньким туристам.
Им хоть времени, хоть денег — все едино девать некуда.
— …можете наблюдать живописный пояс астероидов, расположенный между Н’голой и Амбвенде, седьмой и восьмой планетами системы. Наш лайнер входит в систему под углом к плоскости эклиптики, так что мы пройдем над поясом на безопасном расстоянии. А пока перед нами разворачивается это захватывающее зрелище, позвольте кратко ознакомить вас с историей и основными особенностями планеты Китта. Четвертая от центрального светила…
Никита, курносый и веснушчатый, досадливо ковырялся мизинцем в ухе, стараясь отодвинуться подальше от виртуального источника звука. В тесноте десятиместной каюты 3-го класса это оказалось весьма проблематично. Ничего, потерпит. Скоро посадка, не оглохнет.
Чай, не барин!
Последнему выражению Лючано научился у того же Никиты.
«Интересно, — думал он, вполуха слушая назойливое пение информателлы, — из каких соображений, чем выше цифра в классе каюты, гостиничного номера или корабля, тем этот номер, каюта или корабль хуже и дешевле? Зато чем выше „звездность“ отеля, тем отель помпезнее и дороже? „Протей“, на котором мы летим, — одно название, что „лайнер“. Грузопассажирская лохань, старая и раздолбанная посудина. Лайнеры — они чисто пассажирские, без всяких сомнительных „грузо“. И каюты люкс 1-го класса на „Протее“ вряд ли потянут хотя бы на третий, по меркам какого-нибудь „Амадеуса“ или „Садху“. Не говоря уже о круизных звездолетах класса „прима“…»
На «приме» Лючано в свое время довелось выступать с представлением.
Впечатления остались незабываемые.
— …была открыта и колонизирована расой Вудун около семисот унилет назад. Мощное излучение альфы Паука — голубого гиганта класса BG-18a, спектр которого значительно смещен в ультрафиолетовую область, — а также уникальный, не имеющий аналогов состав атмосферы дают представителям светлокожих рас неповторимую возможность в течение недели приобрести стойкий густой загар модных оттенков, без малейшего риска получить даже минимальные ожоги. Забудьте про смягчающие кремы и лосьоны! Загорайте весь световой день напролет! К услугам туристов личные бунгало, коллективные пансионаты и фешенебельные отели. Вас ждут спортивные комплексы, лечебно-оргиальные танцплощадки, экстрим-сафари, здравницы Вудун — лучших медиков Галактики! — и, разумеется, первоклассные пляжи, омываемые теплыми водами пяти океанов. Местная кухня разнообразна и экзотична…
Рассказ об «основных особенностях планеты» окончательно превратился в навязчивую рекламу вудунских курортов. Лючано фыркнул и перестал внимать восторженному словоизвержению информателлы. На Китте он уже успел побывать.
Правда, много лет назад.
Вряд ли за эти годы курорт сильно изменился. Одни отдыхают, другие на них пашут. И все презирают друг друга: трудяги — бездельников, бездельники — трудяг, заработавший больше — заработавшего меньше, отдохнувший неделю — отдохнувшего три дня; обитатель бунгало — проживающего в отеле, дама с кофейным загаром — даму с загаром цвета корицы, сидящий на террасе ресторана «Ананси» — сидящего в открытом кафе «У дядюшки Мбенге», зритель — паяцев, паяцы — зрителя и директора цирка заодно…
«Не слишком ли нервный способ скоротать время? — одернул себя Лючано. — Лучше считать овец или отлетающие корабли…»
До входа в атмосферу оставалось меньше часа. Поясница изрядно затекла. Следовало размять ноги, пока зеленые сполохи на потолке не сменились ярко-алыми и информателла не объявила о необходимости вновь занять гелевые ложа-компенсаторы. Мрачно зыркнув на притихшую труппу — мол, оставайтесь здесь и смотрите мне! — Лючано небрежно мазнул ладонью по двери.
Считав папиллярный узор зарегистрированного пассажира, створки дверной мембраны со змеиным шипением ушли в стены, чтобы через секунду сомкнуться за спиной.
В коридоре ничего интересного не было. Тусклые блики панелей, неотвратимо стареющий биопласт обивки, сплошь в морщинах и отечных выпуклостях; ряды прозрачных контейнеров с мутным субстратом — обиталища регенеративных бактерий. Через каждые семь шагов — откидные сиденья индивидуальных кабинок для курения и ароматерапии. Одну из кабинок только что активировали: сиденье накрыл матовый купол, сквозь который виднелся неясный силуэт курильщика.
Лючано с хрустом потянулся, сделал дюжину наклонов вперед-назад, покачался с пятки на носок. Перевел дух, прислушиваясь к собственным ощущениям. Да, полегчало. Возвращаться в каюту не хотелось, и он направился к стационарному авто-стюарду за бесплатным кофе. Кофе в эконом-отсеке для малообеспеченных подают жидкий, с синтетикой, но терпимый. Случалось давиться и куда худшей бурдой. На Китте кофе, вне сомнений, превосходный — только, если забудешь про цены, останешься без штанов…
Табло автомата вспыхнуло, демонстрируя скудное меню. Не колеблясь, Лючано выбрал двойной глюкозированный «фаст». Автомат утробно хрюкнул и выдвинул лоток. В углублении исходила паром одноразовая чашечка.
— Приятного вхр-р… ремяпр-хр… — каркнуло из «кофеварки».
За поворотом затопали босые ноги. Лючано посторонился. Мимо него, переговариваясь вполголоса, прошла сменная бригада брамайнов-толкачей: все низкого роста, смуглые, бритые наголо, сухощавые — чтоб не сказать «изможденные», — в одних набедренных повязках. Двое аскетов вообще напоминали ходячие мумии. На их шеях болтались «гирлянды Шакры»: искусственные цветы чуть-чуть светились, пользуясь любой возможностью для аккумулирования избыточной энергии носителя.
«Слишком резво шагают для восставших покойников…» — ухмыльнулся Лючано, стараясь не расплескать кофе. И подумал, что ухмылка, да и вся шутка в целом вышли слишком ядовитыми для случайной встречи в коридоре звездолета.
Не выспался, что ли?.. Злопыхаем без причины…
Брамайны шли отдыхать: корабль садился не на энергии толкачей, гнавших посудину всю дорогу, а на посадочной гематрице, специально исчисленной под финальный участок маршрута. Гематры свое дело знают: ювелирная точность посадки гарантирована, можно не сомневаться. А аскеты наконец получили возможность отоспаться и восстановить силы.
Небось для этих работа на «Протее» — за счастье. Нищета, грязь и дичайшее перенаселение родных планет брамайнов известны всем. Там каждый, лишь бы сбежать с милой родины, наизнанку вывернется…
Потолок замигал красным. Над головой разлился патокой голос информателлы:
— Уважаемые пассажиры! Наш лайнер приступает к выполнению орбитального маневра. Просьба занять ложа-компенсаторы. Повторяю…
Лючано выругался сквозь зубы: вот так всегда!
В два глотка прикончив кофе, он швырнул чашечку в довольно чавкнувший раструб утилизатора и поспешил к каюте.
С багажом вышла заминка. Вся труппа успела получить свои сумки, баулы и рюкзаки, а любимый саквояж и чемодан с личными вещами директора до сих пор блуждали где-то в недрах сортировочного комплекса. В итоге Лючано махнул рукой Степашке, которому доверял больше других:
— Ты главный! Веди народ занимать очередь на досмотр!
— А вы? — испугался верный Степашка, цепляясь за рукав начальства.
— Веди, я догоню!
— Тарталья, вы недолго… я их боюсь, фараонов…
— Идите, кому сказал!
Провожая труппу взглядом, он остался ждать, когда бестолковая техника отыщет утерянное барахло, отправит в нужный сектор и на табло с номером их рейса загорится надпись:
«Лючано Борготта, полноправный гражданин. Багаж: два места».
Борготта — так звучала настоящая фамилия Лючано. Но вся труппа звала его Тартальей: Злодеем, Человеком-без-Сердца. Он не возражал. Тем более что прозвище придумал себе сам, много лет назад, когда вернулся в труппу — не в эту, а в старую, где командовал маэстро Карл, — после отбытия срока заключения. Коллеги вначале посмеивались: «Ну какой же ты злодей, малыш? Из тебя злодей, как из вудуна гематр!» Скоро коллеги смеяться перестали. Прозвище прилипло, стало естественным, а через некоторое время Лючано начал ему соответствовать.