Правда.
Ложь.
Реальность.
Иллюзия.
«Для кого усердствуешь, дурачок? — спросил маэстро Карл, прячась сразу за двумя бортами: звездолета и гребной галеры. — Кому отдаешься, словно пылкая, озверевшая с голодухи вдовушка? Остынь, расслабься. Ворочай весло, раз уж никуда не деться. Но — без фанатизма. Силы нам еще потребуются».
«Для чего?» — спросил Лючано.
Он не видел силам лучшего применения.
«Там видно будет, — вместо маэстро ответил Гишер Добряк и длинно выругался по-кемчугийски. — Но, дружок, уж никак не для того, чтобы хозяин Тумидус спалил их в ненасытной утробе своей биремы…»
Нет, Лючано не бросил весло, не отлепил ладони от черных рукояток. Нити-щупальца держали крепко, заставляя повиноваться. Просто в дуновении морского ветра начал чудиться тухловатый душок фальши. Радость поблекла, выцвела. Она не ушла совсем, но и больше не подталкивала в спину, зовя на трудовой подвиг.
Это работа, просто работа. На удивление приятная — ему по-прежнему нравилось ворочать весло, подставляя лицо, ветру и соленым брызгам. Впрочем, приятная не настолько, чтобы растворяться в ней без остатка.
«Ну и молодец», — хором согласились Гишер и маэстро Карл.
Струя патоки, уходящая из пальцев в черные рукоятки, ослабла.
Хозяин по-прежнему контролировал большинство нитей, идущих от ваги к марионетке по имени Лючано Борготта. Марионетка беспрекословно подчинялась. Только нитей в данном случае оказалось слишком много для экс-легата Гая Октавиана Тумидуса. Некий юркий шалун-невропаст (уж не собственный ли когтистый Лоа, вспоен жаром татуировки антиса?) перехватывал из-под хозяйских рук то одну, то другую вспомогательную ниточку.
Вот кукла невпопад моргнула.
Вот чуточку повернулась голова.
Пальцы правой руки на миг сложились в кукиш и тут же разжались. Стопа принялась отбивать свой, не предусмотренный командой ритм…
Для окружающих, и для экс-легата Тумидуса в том числе, раб Борготта честно трудился наравне с остальными. Да и как могло быть иначе? Раб не способен ослушаться хозяина. Клеймо лишает его возможности сопротивления.
Раб и слушался.
В целом.
А если и «волынил», так самую малость.
Такая вот хитрая рабская свобода.
Глубоко внутри себя, там, где никто не мог ничего разглядеть, куда не достигала власть Тумидуса, Лючано тихо улыбался. Пусть это жалкие крохи, мизер, безделица — но это его крохи, его безделица и его мизер. Над ними не властен надменный помпилианец.
«Спасибо, Папа Лусэро».
Не за что, ответил издалека слепец-карлик, исполин Китты.
Вскрики кларнета перешли в иную тональность. Теперь кларнетист брал другую ноту — выше, надрывнее. Ритм тоже изменился, зачастил. Плеск волн за бортом слышался явственнее. Сильнее загудел внизу, под энергощитами и термосиловой броней, двигун биремы, требуя от рабов поторапливаться, налегать на весла.
Галера оставляла гавань позади.
Звездолет выходил на траекторию для РПТ-маневра.
— …РПТ-маневр успешно завершен. Вторая смена рабов — занять места в ходовом отсеке. Первая смена — на построение, палуба три. Экипажу продолжать работу согласно штатному расписанию.
Исчез ветер; сгинул йодистый, соленый аромат, сменившись пресной дыхательной стандарт-смесью, прошедшей сквозь фильтры системы воздухообеспечения. Одно предположение о наличии весел на звездолете и моря вокруг звездолета казалось безумием. Лючано обнаружил, что без напоминания отстегивает ремни-фиксаторы. Сидящая рядом брамайни занималась тем же самым.
Он не знал, где находится третья палуба. Ноги сами понесли его в нужную сторону, вслед за остальными. Никто вокруг не толкался, не спешил, но и отстать не пытался. Это было мало похоже на воинский строй — скорее толпа, но толпа на редкость целеустремленная.
И тихая.
Никто ни с кем не разговаривал.
Вместительный грузоподъемник в пять этапов доставил первую смену на место назначения. Обширный, абсолютно пустой зал с виду напоминал ходовой отсек, если оставить в нем один ярус и убрать кресла с лестницами.
Места с избытком хватило всем. Рабы построились ровными рядами. Лючано вновь оказался рядом с женщиной-брамайни, на правом фланге, во втором ряду шеренги. Прямо перед ними двумя статуями-миниатюрами, пылая рыжим огнем кудрей, застыли близнецы-гематры.
Незнакомый помпилианец, с шишковатой головой и золотым «циклопом» в центре лба, облаченный в форму сервус-контролера, с ленцой прошелся перед строем. Его «третий глаз» время от времени тихо жужжал, моргая окошком сканера-широкополосника.
Остановившись у дальнего конца шеренги, помпилианец дал команду. Дюжина рабов вышла из строя. Люди неуклюже повернулись, словно пародируя строевые приемы, и, не оглядываясь, затопали прочь без сопровождения.
Сервус-контролер двинулся обратно вдоль строя.
— Куда их? — шепотом спросил Лючано у брамайни.
Женщина посмотрела на него с удивлением. Дескать, а тебе не все ли равно — куда? И, видимо, с трудом вспомнила, что возле нее стоит новенький.
— Уборка, камбуз… Разное.
У Лючано без промедления возник следующий вопрос, но тут перед ними вырос трехглазый помпилианец. Зажглось окошко сканера.
— Ты, ты и вы двое, — сервус-контролер ткнул пальцем в Тарталью, его соседку и пару мужчин, по внешнему виду — техноложцев, стоявших правее. — Уборка ангара.
Техноложцам, вне сомнений, доводилось убирать ангар раньше. Похожие на андроидов, выполняющих заданную программу, они направились к выходу. Лючано с брамайни ничего не оставалось, кроме как следовать за ними. Все четверо спустились палубой ниже, миновали коридор, два тамбура, в одном из которых сидел дежурный офицер, равнодушно пропустив рабов дальше — так, словно мимо него протопали безмозглые механизмы.
И очутились в ангаре.
Техноложец, что был повыше и шире в плечах, мазнул рукой по стене. Воздух под высоченным потолком вспыхнул ярко-белым свечением «ледяной» псевдоплазмы. У Лючано перехватило дух, но не от внезапного света. Впервые он видел вблизи десантно-штурмовые боты помпилианцев: пять конструкций, пятерка металлопластовых жаб-великанов притаились в трюм-ангаре «Этны».
«Боевые боты на гражданском корабле? Гай Октавиан Тумидус сказал, что ушел в отставку. Значит, он больше не военный. Почему же…»
Однако рассмотреть боты подробнее и всласть поразмышлять над очередной загадкой Тарталье не дали. Высокий техноложец открыл подсобку и активировал дремавших там «метельщиков». Обычно «метельщики» снабжались искусственным интеллектом, работая автономно, но хозяева «Этны» предпочли не тратиться на дорогую начинку.
Для управления подсобной техникой хватало рабов.
— Чистим весь зал, — бесцветно сообщил второй, низенький техноложец. Роба и штаны висели на нем, как на вешалке. — Движемся вдоль стен, потом смещаемся к центру. Вот сенсор режимов очистки пола. Под ботами есть пятна масла. Чистка сорбентом — зеленый сенсор. Там, где масла нет, сорбент зря не тратить. В конце загоняем технику в подсобку, выключаем и уходим на ужин.
«Выбор сервус-контролера был не случаен, — думал Тарталья, приступая к работе. — К чему лишний раз объяснять рабу его задачу? Куда проще приставить его к невольникам-ветеранам. Пусть учится у них. А позже раб и сам сумеет наставлять новичков. При невозможности ослушаться приказа — идеальная система…»
Ни магнитной подвески, ни антиграва в «метельщике» предусмотрено не было. Массивная полусфера, громыхая, катилась по полу на дюжине миниатюрных колесиков. В верхней части купола торчала банальная ручка из металла, при помощи которой раб Лючано Борготта и толкал тяжеленный агрегат вдоль стены ангара. Под днищем гудел мощный пылесос и яростно вращались щетки, натирая пол до зеркального блеска.
«Похоже, ручка автоуборщика — родная сестра „весла“. Зуд, ощущение живого, проникающего под кожу ворса… Только все гораздо слабее и без галлюцинаций».
Рядом катил своего «метельщика» низенький техноложец.
— Не в курсе, нас обедом кормить будут? — окликнул его Лючано. — Или только ужин? Тут работы часов на семь…
Раб обернулся, с недоумением посмотрел на навязчивого собеседника и ничего не ответил. Если бы не инструктаж, выслушанный перед этим, Лючано счел бы коротышку немым.
— Обед, говорю, когда?
— Обед был. Мы гребли, — буркнул техноложец.
— Гребля вместо обеда? Хорошенькое дело…
Усталости, равно как и голода, Лючано, впрочем, не ощущал. Напротив, после долгого сидения в кресле хотелось размять мышцы. Уборка ангара пришлась весьма кстати. Он сильнее налег на ручку, вспомнил радость, которую испытал, оказавшись в иллюзорном «море»…
Проклятье!
Неужели ему нравится работать на галере Тумидуса?! Ворочать дурацкое весло, катить по полу гудящего «метельщика»? Он что, получает удовольствие от рабского труда?! А вдруг по прошествии трех лет он настолько привыкнет, что не захочет свободы?!
Хозяин Тумидус, умоляю, оставьте меня в вашем чудесном рабстве!..
Паника накатила мутным валом, захлестывая рассудок. Он судорожно попытался остановиться, оттолкнуть гудящий аппарат, ставший ненавистным. И, конечно же, у него ничего не вышло.
«Спокойнее, малыш, — одернул паникера маэстро Карл. — Не можешь ослушаться приказа? Испытываешь радость от выполнения? Смирись — и стыдись. Стыдись этой гаденькой радости, ненавидь себя за нее. Не Тумидуса — себя. Можешь забыть, по чьей милости ты стал рабом, но помни, каково это — быть свободным. Пусть Тумидус использует твое тело, как хочет. Храни душу, малыш…»
Хранить душу? Мне страшно, маэстро! Хозяин заставляет меня радоваться, когда я должен скрежетать зубами и ругаться самыми черными словами. Выдержу ли я целых три года?
«Еще как выдержишь, дружок, — вмешался Гишер. — Я в тебя верю».
«А я? Я в себя — верю?!»
Три года…
Однако приступ паники отступил. Тарталья поглядел в спину коротышке-«инструктору», обогнавшему его шагов на десять. Говорить этот человек, по крайней мере, не разучился. Может, ответит?