Одна из наших девочек помогла уложить тебя в постель. Приехал доктор Соул и занялся тобой. Затем он накачал транквилизаторами Артура. Бедолага очень нуждался в этом — это ж надо, попасть в такую передрягу, когда всего-то и ждешь, что сыграешь с любимой девушкой партию в теннис!
Когда он наконец несколько утихомирился, то смог рассказать нам, кто он такой и откуда прибыл. Вот это был номер! Живое доказательство удачи первого же испытания!
Но все, чего он хотел, — это вернуться в свое время, причем как можно скорее. Бедняга был жутко выбит из колеи. Доктор Соул полагал, что его необходимо взять под наблюдение, не то дело может кончиться сумасшествием. Похоже, все к тому шло, и нам даже казалось, что ему вряд ли сильно полегчает, даже если он быстренько попадет к себе.
Но мы не знали, сумеем ли послать его обратно. Передвижение «вперед», грубо говоря, может рассматриваться как резкая акселерация естественной прогрессии, но идея передвижения «назад», если подумать хорошенько, вызывает множество труднопредставимых осложнений. Возник весьма продолжительный спор, но доктор Соул его прекратил. Если существует хоть какой-нибудь шанс, сказал он, то этот парень имеет право им воспользоваться, а мы обязаны исправить нанесенный ему вред. Кроме того, если мы не попытаемся это сделать, то нам, безусловно, придется объяснять властям, как это у нас на руках оказался буйнопомешанный и каким образом он, так сказать, сбился на пятьдесят лет со своего жизненного курса.
Мы попробовали объяснить этому Артуру, что не уверены в том, сработает ли процесс в обратном направлении, и что в любом случае тут имеет место четырехдневная ошибка во времени, так что и в самом лучшем варианте необходимая точность не будет достигнута. Не думаю, что до него дошло. Бедняга был в жутком состоянии; все, чего он хотел, — получить свой шанс, хоть самый ничтожный, и убраться отсюда. На этом он прямо зациклился.
Ну, мы и решили рискнуть — в конце-то концов, если окажется, что ничего не получилось… ну, он все равно об этом никогда не узнает… а может, и вообще выпадет пустышка.
Генератор был готов и стоял на той же отметке. Мы приставили к нему одного парня, а сами отвели Артура на дорожку — на то место, где она кончается у дверей твоей комнаты, и поставили его там.
«А теперь шагайте! — сказали мы. — Идите точно так же, как шли в тот момент, когда все это с вами случилось». И тут же подали сигнал включить генератор. Учитывая наркотик доктора и прочие обстоятельства, Артур был в полном затмении, но тем не менее сделал все, что было в его силах, чтобы взять себя в руки. Он двинулся вперед как бы в ступоре. И несмотря на это, парень отлично выполнил все наши указания. Чудом удерживаясь от рыданий, он умудрился каким-то противоестественным голосом запеть: «…это делают все люди, это делают все люди…» И вдруг исчез — просто испарился, и все тут!
Гарольд помолчал и с сожалением добавил:
— Оставшиеся доказательства не слишком впечатляющи — теннисная ракетка, почти новая, но в то же время, безусловно, изготовленная десятки лет назад, и соломенная шляпа в том же состоянии.
Миссис Долдерсон все еще молчала. Тогда он сказал:
— Мы сделали все, что могли, мама.
— Конечно, конечно, милый. И вполне успешно. Не ваша вина, что нанесенный ущерб был возмещен не полностью… Нет, мне просто любопытно, что случилось бы, включи вы свою машину несколькими минутами раньше… или позже. Но я подозреваю, что этого произойти никак не могло… Тебя тут бы не оказалось, если бы подобное было возможно.
Гарольд с недоумением взглянул на нее:
— О чем ты, мама?
— Не обращай внимания, дорогой. Как ты и говорил, это был всего лишь несчастный случай. Так мне представляется, по крайней мере… Хотя такое множество важных событий на самом деле являются случайными, что приходится удивляться, не записаны ли они на самом деле где-то там — далеко-далеко.
Гарольд смотрел на нее, пытаясь понять смысл этой фразы, а потом решился задать вопрос:
— Но что заставляет тебя думать, что мы успешно вернули его назад, мама?
— О, я знаю, что вам это удалось. Во-первых, я отчетливо помню тот день, когда я прочла в газете, что лейтенант Артур Уоринг Бэтли награжден орденом за выдающиеся заслуги. По-моему, это произошло где-то в ноябре тысяча девятьсот пятнадцатого года. А во‐вторых, я только что получила письмо от твоей сестры.
— От Синтии? Какое она может иметь отношение к этому делу?
— Она хочет приехать навестить нас. Она намерена снова выйти замуж и хотела бы привезти с собой этого молодого человека… хотя мне кажется, что он не так уж и молод… чтобы показать его нам.
— Все это так, но я не вижу…
— Она думает, что тебе будет интересно с ним познакомиться. Он физик.
— Но…
Миссис Долдерсон даже не заметила, что ее прервали. Она продолжала:
— Синтия говорит, что его зовут Бэтли… и он сын полковника Артура Уоринга Бэтли, кавалера ордена за выдающиеся заслуги, живущего в Найроби, в Кении.
— Ты хочешь сказать, что он сын?..
— Так мне кажется, милый. Странно, не правда ли? — Миссис Долдерсон немножко подумала и добавила: — Если все эти вещи действительно записаны где-то, они, видимо, записываются в каком-то весьма странном неряшливом беспорядке. Ты согласен со мной, милый?
Странно
В конце декабря 1966 года мистер Астер явился в солидную нотариальную контору «Кроптон, Дэггит и Хоув» по ее приглашению. Он был встречен вежливым молодым человеком не старше тридцати лет. Несмотря на молодость, мистер Фреттон уже был законным преемником господ Кроптона, Дэггита и Хоува на посту директора конторы.
Когда мистер Астер узнал от мистера Фреттона, что, согласно завещанию покойного сэра Эндрю Винселла, он наследует ни много ни мало шесть тысяч Обыкновенных Акций компании «Бритиш Пластик», до него не сразу дошел смысл этого сообщения. В завещании пояснялось, что настоящий дар сделан в знак признательности за неоценимую услугу, которую однажды мистер Астер оказал покойному. Какую именно услугу оказал мистер Астер, в завещании не говорилось, и, хотя мистер Фреттон, разумеется, не имел права интересоваться этим вопросом, он с трудом сдерживал свое любопытство.
Неожиданное счастье (каждая акция стоила 83 фунта 6 пенсов) привалило как раз вовремя. Незначительной части акций вполне хватило, чтобы урегулировать наиболее неотложные финансовые проблемы, и в процессе их решения мистеру Астеру пришлось неоднократно встречаться с мистером Фреттоном. Настало время, когда любопытство заставило мистера Фреттона переступить ту грань деловой скромности, которая требовалась от человека его профессии.
— Вы ведь не очень хорошо знали сэра Эндрю, не так ли? — как бы невзначай заметил он однажды.
Конечно, мистеру Астеру ничего не стоило пресечь подобные поползновения, но он и не подумал сделать это. Он задумчиво глядел на мистера Фреттона, о чем-то размышляя.
— Я виделся с сэром Эндрю всего один раз в жизни, — произнес он наконец, — и в течение каких-нибудь полутора часов.
— Так я и предполагал, — сказал мистер Фреттон, нисколько не заботясь о том, чтобы скрыть свое смущение. — В июне прошлого года, не так ли?
— Двадцать пятого, — уточнил мистер Астер.
— А до этого никогда?
— Ни до, ни после.
Мистер Фреттон покачал головой:
— В этой истории очень много странного. Послушайте, вы свободны завтра вечером?
Мистер Фреттон был свободен. На следующий день они встретились в клубе и после кофе удобно устроились в укромном уголке гостиной.
— По правде говоря, я бы чувствовал себя куда более счастливым, если бы в этой истории оказалось меньше странностей и загадок, которые я не могу понять… Во всем этом есть нечто из ряда вон выходящее, — задумчиво начал мистер Астер свой рассказ. — Впрочем, лучше по порядку. Вот как это произошло.
Несмотря на дождливое лето, вечер 25 июня был на редкость хорош. Наслаждаясь чудесной погодой, я неторопливо шел домой и только подумал: «Не заглянуть ли мне в ближайший кабачок пропустить рюмку виски», как заметил этого старика. Схватившись за барьер, отделяющий тротуар Тенет-стрит от мостовой, он беспомощно и изумленно оглядывался. Конечно, в нашей части Лондона, особенно летом, можно встретить иностранца из любой части света. Вид у некоторых из них бывает довольно растерянный, но этот старик (на вид ему было за семьдесят) был не из туристов. Его очень хорошо характеризовало одно слово — «элегантность». Оно-то сразу и пришло мне на ум. Аккуратно подстриженная бородка клинышком, черная фетровая шляпа, превосходного покроя темный костюм, дорогие туфли и неброский, но изысканный галстук создавали законченный портрет джентльмена в наиболее полном смысле этого слова. Конечно, и людям его круга случается заглядывать в нашу часть города, хоть они и чувствуют себя здесь не в своей тарелке; но чтобы стоять вот так, на виду у всех, в одиночестве, изумленно оглядываясь по сторонам, — такое здесь увидишь не часто. Два-три прохожих бегло взглянули на незнакомца и, объяснив его состояние по-своему, прошли мимо. Я этого не сделал. На меня старик не произвел впечатления подвыпившего человека. Нет. Мне показалось, что он сильно испуган. Я остановился:
— Вам нездоровится? Если хотите, я найду такси.
Он растерянно обернулся, но не сразу увидел меня, будто я был неизмеримо далеко. Ему потребовалась минута, чтобы рассмотреть меня; еще больше времени и напряжения понадобилось ему для ответа.
— Не надо, — сказал он неуверенно, — не надо, благодарю вас. Я… я здоров.
Я почувствовал, что он чего-то недоговаривает. В словах старика не слышалось просьбы оставить его в покое, а раз уж я подошел, то не следовало бросать его на произвол судьбы.
— Вас что-то потрясло? — спросил я.
Не отрывая глаз от снующих по улице машин, он молча кивнул.
— Поблизости есть больница… — начал было я.
— Не надо, — повторил он вновь и снова отрицательно покачал головой. — Две-три минуты, и я приду в себя.