– А мне плевать, – вдруг заявил второй аркебузир, снимая с плеча своё оружие. – Ежели эта девка мутит воду и никто её не знает, кто ж она, как не ведьма или шпанская шлюха?
– Я дам двадцать дукатов, если заставишь её замолчать!
– Как нечего делать. Готовьте ваши дукаты.
Толпа заволновалась, началось коловращение. Кто-то пытался проникнуть к ступеням ратуши и помешать, другие их отталкивали. Двое-трое затеяли вялую драку. С колокольни доносились приглушённые удары – это стражники пытались высадить крышку люка. Люди гомонили. Бенедикт смотрел на девушку снизу, ничего не видя без очков, только мысленно, по памяти, дорисовывая к расплывчатому силуэту на вершине колокольни лицо и фигуру. Белая ткань развевалась на ветру, пламя факела трепетало. Была холодина, а она стояла там в одной рубашке и даже не смотрела вниз. Тем временем восток налился кровавым, небо посветлело. Шпиль колокольни медленно розовел. Зерги расхохоталась, а в следующую секунду сорвала с себя рубашку и швырнула её вниз, оставшись в первозданной наготе. Толпа ахнула, со всех сторон раздались возгласы, крики, свист. Кто-то засмеялся, но тут же умолк. Бургомистр стал красен, как томат. Слов у него уже не было.
– Я Альбина! – крикнула Зерги. – Белая Стрела из Цурбаагена! Кто слыхал, тот знает – я не стала бы мараться, не будь всё это правдой. Послезавтра Лейден уйдёт под воду, хотите вы того или нет. А теперь, вашу мать, думайте, а я сказала всё!
Она раскинула руки и подняла голову, подставляя лицо солнечным лучам.
И в этот миг грохнул выстрел!
Толпа взорвалась криком. Бенедикт скорее угадал, чем увидел, как пуля ударила девушку в грудь, выбив алый фонтанчик. Факел вывалился из её руки и, рассыпая искры, полетел на мостовую.
– Чёрт! – изумлённо выругался стрелок, опуская дымящуюся аркебузу. – Я же хотел её только напугать!
А девушка, которая и так стояла на краю, повалилась вперёд.
Может, напряжение сказалось, может, что-нибудь ещё, только Бенедикт внезапно стал всё видеть чётко, ясно, различая подробности. Колдовство это было или морок, но ему показалось, будто тело Зерги как-то изменилось, стало гибким и тягучим, как живица. Время словно замедлилось, миг падения был долог, бесконечен. Тело колебалось, словно лист, люди так не падают. Тонкие руки раскинулись крыльями, потом будто в самом деле стали ими. Казалось, ещё мгновение – и воздух подхватит её, вознесёт в небеса, словно птицу… да она и была птицей – отчаянная и стремительно-опасная хищница… Бенедикт даже видел её в этом образе, только до сих пор не понимал, что ястреб на дозорной башне и она – одно и то же.
Но чуда не случилось. Только макушку колокольни тронули рассветные лучи: шпиль, шатёр – и всё. Ночная тень накрыла падающую фигурку девушки, послышался глухой удар, и наступила тишина.
Люди прянули назад, образовав широкий полукруг, и только Бенедикт остался на коленях у изломанного тела, глядя на хрупкие, ставшие по-птичьи резкими черты. С неба, словно хлопья снега, тихо опускались перья. Бенедикт только теперь увидел близко её амулет и распознал в нём наконечник арбалетного болта. Чуть ниже, прямо между маленьких грудей, зияла рана: пуля, видимо, прошла навылет. По брусчатке растекалась кровь. Дыханья не было, девушка была мертва. Безнадёжно и окончательно.
Бенедикт поднял голову и беспомощно оглядел горожан. Очки его разбились, все лица расплывались перед глазами, одно было не отличить от другого.
– За что? – прошептал он и закричал: – За что?! За что?! За что?!
И заплакал. Как мальчишка.
Толпа молчала.
– Не к добру это, – наконец сказал каменщик Мартин ван Доорн, отличавшийся обычно крайним недоверием и рассудительностью. – Не к добру. Сдаётся мне, что не врала девчонка… Не врала.
И все вокруг стали кивать.
Десант на дамбу высадился вечером. Мачту варяги сняли для пущей незаметности, устойчивости, и вообще – парусам у них доверия не было. Вёсла обмотали ветошью и замшей, и кнорр бесшумно прокрался вверх по течению. Шёл прилив. Царила темень: новая луна стыдливо спряталась, меняя маску, а заплаканный норд-ост пригнал туман и облака. Дождило. Волны с шумом били в берега. Сама природа сделала всё, чтобы часовые в эту ночь ничего не заметили.
Качаясь на волнах, подобно утке, кнорр прошёл полосу прибоя, легко, как на салазках, въехал на песчаный берег, и началось.
План гёзов был прост, как всё гениальное. Рейн в нижнем течении разделяется на несколько отдельных рукавов: Ваал, Лех, Нижний Рейн, Извилистый Рейн, Старый Рейн… Лейден был возведён у слияния старого (Ауде) и нового (Ньиве) Рейна. Южный рукав, на котором он был построен, образовывал воронкообразный эстуарий, и низовья реки всегда были подвержены влиянию приливов. Дамбы страдали от наводнений. Когда от ветра с моря шёл нагон воды, высота их достигала 15, а в сильный шторм даже 18 футов. Вокруг были ватты – затопляемые земли: чёртова уйма обвалованных речушек, оросительных каналов и канав. Всё стекало в придамбовый коллектор с понатыканными тут и там бесчисленными ветряными мельницами, которые перекачивали скопившуюся воду через дамбу в море. Вся система замыкалась на себя, поэтому дамбы были не особо прочные: Рейн впадает в Зейдер-зее, а этот залив отделён от Северного моря отмелью и островами. По этой причине здесь никогда не бывало сильных штормов. Но стоило нарушить целостность чего-то одного, и начиналось саморазрушение.
Когда все утвердились в принятом решении и встал вопрос, кому высаживаться для подрыва дамбы, все поняли, что выбора, в сущности, нет. Нужно было действовать решительно и быстро. Суда эскадры гёзов – барки, шхуны, корветы – не были приспособлены для высадки и даже для подхода к берегу. Требовалось что-то плоскодонное, манёвренное: ялик, малая речная баржа или какой-нибудь фиш-гукер. Кнорр Яльмара подходил для этой роли идеально: осадка его была мала, нос и корма устроены одинаково, а вёсла давали невероятную свободу манёвра. Все просто опешили, осознав, как им повезло. Сам Яльмар, когда речь зашла об этом, возражать не стал, только поморщился и потребовал людей, умеющих обращаться с веслом. По кораблям бросили клич, и к вечеру на кнорр стали прибывать добровольцы. Варяг забраковал, как он выразился, «стариков и сопляков», отобрав десяток парней посильнее. Из его дружины никто не захотел уйти, но Яльмар сам выгнал семейных или слишком юных: рейд намечался опаснейший, дамбы охранялись, на каждой пристани стояли дозоры. К тому же и добычи не предвиделось. Однако когда старый Сваммердам не захотел уйти, Яльмар не стал возражать.
– Ты с ума сошёл, варяг! – изумился де Мантеда. – У него же деревянная нога!
– Так ему и не бегать, – был ответ.
На кнорр с предосторожностями доставили на шлюпках девятнадцать бочек пороху – это было всё, что могла выделить эскадра без риска потерять огневую мощь. Но даже этого было мало. Тут негаданно-нежданно пригодился «земляной спирт», чёртову дюжину бочек с которым по настоянию Сваммердама погрузили на корабль перед отходом. «Хоть на что-то сгодится», – сказал по этому поводу Сваммердам. Напоследок Яльмар приказал команде вывернуть карманы и выбросить трубки, чтобы ни у кого не возникло соблазна курить.
– Не можно же без табаку! – возмутился кто-то.
– Не можно, так оставьте.
– Что ж нам, жрать его, что ли?
– Хоть в задницу запихивайте, – рассердился Яльмар, – но курить не дам!
Варяг был прав: кнорр представлял собой плавучую мину и любая искра могла оказаться роковой.
В корабельных кузницах ковали заступы и кирки с таким рвением, что на одной шхуне случился пожар. Все ждали возвращения таинственного гонца, который всё не прибывал. Яльмар мрачнел всё больше, а когда миновали ночь, день и снова начало темнеть, испросил у адмирала дозволения начать высадку без предупреждения.
– Я не знаю, что случилось, – сказал он, – только ждать больше нельзя. Погода удачная. Будем надеяться, что моему человеку всё же удалось их предупредить.
– С богом! – только и сказал де Мантеда.
И больше вопросов не было.
Береговая полоса представляла собою намытую морем песчаную косу, естественным образом отгораживавшую море от низин. Справа высилась дамба – огромное, поросшее травой сооружение, уходившее во тьму; ни шлюзов, ни естественного стока в ней не было. Причалить сюда было бы затруднительно, а подать наверх бочонки без специальных талей вовсе невозможно. Решено было атаковать, как выразился Сваммердам, «с изнанки», и сейчас бойцы сгружали с кнорра бочки с порохом и горючим маслом и катили их вверх по склону. Восточнее находилась ещё одна дамба, но там были устье реки и застава с наблюдательным постом и артиллерийской батареей. Варяги выставили двух дозорных и работали в полной тишине; в ночи слышались только шорох набегающих волн, топот и сдержанная ругань, когда кто-то спотыкался или случайно отдавливал ногу. Тем же способом, что и бочонки, думали сгрузить и Хейре Сваммердама, но тот сам спустился по верёвке и двинулся к дамбе, увязая в песке своей деревяшкой. Яльмар последовал за ним.
– Старая дамба, одна из первых, – определил Сваммердам, подойдя к ней вплотную. – Ей лет двести или триста. Знатная работа! Сейчас так не строят, нет. Даже жалко взрывать.
– К делу, старик, – нетерпеливо прервал его Яльмар. – Куда закапывать бочонки?
– Сюда и сюда, – показал Сваммердам и пояснил: – Здесь и так уже размыто. Весь этот год, пока идёт осада, за дамбами никто не присматривал. Надо выкопать ров в рост человека или чуть больше.
– Ров?
– Два рва. Чтоб сужались наискось друг к дружке. В виде буквы V.
Работа закипела. Все ощущали беспокойство, никого не надо было подгонять. Древние белги строили с размахом. Под слоем дёрна и песка были сваи, щебёнка и «глиняный зуб», кирки то и дело высекали искры из камней. Яма росла вширь и вглубь, бочка громоздилась на бочку, а конца работе не предвиделось. Рядом с первой ямой начали рыть вторую.